– Ма-ма, – почти шепотом позвала я.
Сжав руками простынь, я поняла, что уже дома, в своей кровати и позволила себе утонуть в густом тумане спокойствия.
Знакомый аромат и тепло, исходящие от маминых рук вернули меня в реальность. Я улыбнулась ей, и мама тут же засыпала меня всеми вопросами, которые копились это время у нее в голове.
– Как ты, милая? Элизабет, в чем дело? Расскажи мне, что случилось? Это правда, что рассказали твои друзья? – ее голос был полон тревоги.
– Смотря, что они рассказали, – отшутилась я, заставляя себя улыбнуться, чтоб мама перестала переживать.
Улыбка не оказала на Мэри запланированного мной облегчения и, хмуря брови, она продолжила:
– Сони сказала, что ты вышла подышать воздухом, и тебя не было больше часа. Они испугались, но уходить не стали, в надежде, что ты вернешься. Ты оставила и сумку, и мобильник в кафе. Отчаявшись тебя искать, они решили сообщить мне, и пришли сюда. Я так испугалась, милая! – слезинка скатилась по ее лицу, а голос дрогнул, – Я побежала в твою комнату с робкой надеждой увидеть тебя здесь. Я не верила в это, я думала, что и тебя потеряла! – мама встала и подошла к окну, слезы душили ее, и она перестала их сдерживать.
У меня сжалось сердце, захотелось встать, успокоить ее, обнять и заставить не думать о плохом. В борьбе с разумом, утверждающим, что встать у меня не получится и моя неудача только сильнее напугает маму, выиграла совесть, и я решила попытаться. Я точно знала, что не смогу даже руку поднять, но один толчок и тело, как пушинка, легко и плавно проделало нужные движения само. Я даже на мгновение застыла, не веря в происходящее.
«Как после всего, что я чувствовала до прихода мамы, я смогла так легко встать? Мне даже хочется пробежать пару километров. Так, соберись…» – я с трудом удерживала паническую атаку, – «…мама ничего не знает, и надеюсь, я найду способ скрыть от нее правду, в которую сама не до конца посвящена, и только потом устрою «разбор полетов».
Направляясь к ней, я уже придумывала ответы на ее вопросы. Сказать, что за мной следил человек, который лишил меня сначала воли, затем сознания, понятное дело, я не могла. Поэтому выговорила первое, что смогла придумать:
– Мамочка, они зря тебя напугали. Мы вчера весело провели время на аттракционах, а потом зашли поужинать. Я настолько сильно устала, что просто не смогла дождаться, когда ребята захотят разойтись. Тем более, у каждого из них была пара, а я была одна и если бы собралась уйти, то испортила бы им вечер. И потом, я давно не была в таких местах с друзьями, поэтому эта прогулка меня утомила. Эмм… я собиралась позвонить из дома, но мобильник оставила на столе в кафе. А дома с трудом добралась до кровати, так сильно хотела спать. Ну прости меня, мамочка!
Меня немного успокаивало то, что из сказанного мной только процентов десять было придумано. Я не любила врать маме, ведь это подрывает взаимное доверие, так похожее на бумагу, которую, помяв один раз уже никогда не сделать идеально гладкой, как ни старайся.
– А как же ты добиралась до дома?
«Вот это вопрос!!! Если бы я только знала как…»
Опустив взгляд, и мысленно перебирая возможные варианты, я отчетливо услышала голос в своей голове, заставивший меня подскочить на месте:
«На машине!».
Я бросила взгляд на подъездную дорожку под окном и увидела свою машину. Удивление, за последние несколько дней, уже успело войти в привычку, поэтому я, не акцентируя на нем свое внимание, под пристальным, изучающим взглядом мамы, выражавшим нетерпение, выпалила:
– На своей машине, конечно же! – стараясь, чтобы голос звучал твердо и уверенно, что было нелегко в ситуации, в которой я сама знала чуть больше мамы.
– Элизабет, мне было страшно! – сдалась она, вновь поддавшись эмоциям, – Обещай, что я всегда буду знать, где ты…
– Ну конечно, мамочка! Прости, пожалуйста! – облегченно выдохнула я в надежде, что допрос окончен.
Мы крепко обнялись и, наигранно улыбнувшись, она направилась к двери, продолжая вытирать слезы платком.
– Я приготовлю завтрак, спускайся, как только будешь готова, – ее голос снова стал ровным и строгим.
– Спасибо!
Я не могла дождаться ее ухода, чтобы снять с себя маску уравновешенности и, наконец, застыть в состоянии шока, но как только она вышла, это желание улетучилось.
– Я знаю, что ты здесь, Дэвид! Тебе придется все объяснить, – прошипела я. В ответ я услышала короткий смешок.
Прежде чем услышать то, к чему я была не готова, как ни крути, мне нужно было смыть с себя прошлую ночь. Я схватила полотенце. Мне стало не комфортно от мысли, что он может видеть меня в душе, но в тоже время радостно от того, что он действительно существует.
«Значит, не сошла с ума!»
Стоя под струями горячей воды, я отчаянно перебирала вопросы в своей голове.
«Кто он? Кто тот человек в кафе? Как я оказалась дома? Кто пригнал машину к дому? И что теперь сказать друзьям?»
Заворачивая мокрые волосы в полотенце, я спустилась на кухню, размышляя о том, что вижу его только ночью, а значит, с наступлением темноты, что бы ни случилось, я должна узнать правду, должна вывести его на разговор.
За завтраком я поведала Мэри о пополнении в нашей компании, в лице Ника. Порадовавшись за меня, она, допила кофе и стала собираться к подруге, предоставив дом в мое распоряжение до самого вечера. Я, недолго думая, позвонила Лорен и, с трудом вставив слово в поток бурного водопада ее речи, пообещала рассказать все при встрече, в надежде что-нибудь придумать к ее приходу. Мы договорились, что она будет у меня около одиннадцати.
«Лорен для меня не дороже остальных ребят, но ближе, поскольку мы с ней выросли вместе и знаем друг друга „вдоль и поперек“, включая все недостатки и перлы, относящиеся к детскому возрасту. Но, несмотря на это, сказать ей, что меня преследует то, над чем мы с ней всю жизнь смеялись, не получится. Даже если бы я захотела ей рассказать правду, о которой не имею ни малейшего представления, мне вряд ли позволили бы это сделать те, кому принадлежит эта правда, поскольку, уверена, что я не более, чем случайный свидетель».
Лорен осчастливила своим приходом в 10:45 и, пока я заваривала кофе, она без устали пересказывала все, что случилось в кафе после моего ухода. Я не спешила рассказывать уже заученную наизусть неправду, которая должна была стать оправданием моему поведению вчерашним вечером.
Она вопросительно взглянула на меня, и я поняла, что прослушала большую часть ее пылких речей. Совершенно не зная, каким был вопрос и что ответить, я увильнула:
– Тебе кофе с сахаром?
– Ты меня не слушаешь! О чем ты думаешь? Я чего-то не знаю? – словно видя меня насквозь, спросила она.
Я готова была выложить ей все как на духу, в надежде услышать хоть какое-нибудь предположение или название происходящему, в конце концов, меня ведь никто не предупреждал, что это тайна. И в то же время, я чувствовала, что не имею права рассказывать об этих существах. Уже знакомый голос вмешался в мои душевные терзания, произнеся два весомых слова:
«Не говори…».
В этих двух словах был большой вес, была тяжесть, было доверие.
Я ответила подруге:
– Да нет, просто плохо спала. Вы вчера сильно испугались? – пошла я ва-банк, меняя тему.
– Да нет, о чем ты! Ты же всегда так делаешь, – она секунду смотрела на меня, не моргая, а затем вскрикнула так, что я чуть кипятком не ошпарила и себя и ее, – Что за вопросы, конечно испугались! Мы место себе найти не могли, пока ты мирно спала у себя дома и не знали, что сказать твоей маме! – парировала она, все больше наливаясь злостью, а злая Лорен вызывает у меня приступы смеха. Я подошла к ней, элегантно развалившейся на стуле, и обняла ее.
– Никогда не думала, что кому-нибудь буду дорога, кроме мамы.
– Больше не стоит так проверять нашу любовь, – рычала она, сжав ручки в кулаки.
– Договорились, дорогая.
Она достала из сумки мой телефон и протянула его, со словами:
– Тебе бабушка звонила, раз пятнадцать наверно.
– Бабушка?!?!?! – мне показалось, что я ослышалась, и встревожено добавила, – Зачем?
С бабушкой мы общались очень редко. Я, конечно, люблю ее, но разговоры с ней всегда имеют тайный подтекст, разгадать который мой мозг просто не в состоянии. Поэтому она не мучит меня своими звонками, а я звоню ей раз в месяц и то без особого желания.
Я извинилась перед Лорен и тут же набрала бабулю: