Его глаза превратились в щелки, и он быстро заговорил:
– В чем дело? Ролан обидел? Ты что-то сделала не так?
Взмахом руки призвав остановиться, сглотнув, произнесла:
– Нет. Эдмон, я уезжаю. Мне нужен отпуск.
– Куда уезжаешь? – он опешил.
– Возникли неотложные дела. Не знаю, сколько времени это займет, но думаю, месяца будет достаточно.
– Не понял! Месяц? Почему я об этом узнаю только сейчас?! – пробасил он.
– Потому что решила это только вчера вечером, – стараясь не поддаваться провокациям, ответила я.
– Ты не поедешь никуда одна, иначе…
– Иначе что?! – выкрикнула, не сдержавшись.
Он прикусил язык, но я уже взвинтилась:
– Ты не имеешь права так мной манипулировать! Я не твоя собственность!
Пружина соскочила. Резко поднявшись, направилась в спальню. Собирая разбросанные по комнате вещи, я натягивала их на себя и закипала все сильнее.
– Постой, Алана! Это как-то связано с твоим новым знакомым? Кто он? Мне нужно поговорить с ним! Я не могу тебя отпустить… с ним!
– Я тебе даже больше скажу! – резко возникнув перед ним, процедила я, – Ты меня не отпустишь с ним! Потому что я не собака, чтоб меня отпускать погулять. Уйди с дороги!
– Ты многого не знаешь! – пытался объясниться он.
– Я уже взрослая девочка. Пусти!
Проскочила мимо него и выскользнула в узенькую прихожую. Натягивая полусапожки, старалась не смотреть ему в глаза, отчетливо ощущая на себе прожигающий взгляд. Зрачки наверняка стали черными, как бывало всегда, когда он злился.
Мне отчего-то захотелось его обнять и передумать. Но длилось это желание всего секунду. И дальше я уже закрыла за собой дверь, не обращая внимания на его восклицания:
– Прошу, Алана! Только не в этот раз!
Что он имел в виду, не успела спросить, потому что мне вдруг стало все равно. В тени высоких и объемных самшитовых кустов стояла знакомая красная Шевроле и я застыла статуей, увидев ее и сидящего внутри Эмиля. Закинув голову на спинку сидения, он выстукивал по рулю неслышимый ритм. Музыка в салоне не играла, и плеером он не пользовался, но истинно и вполне естественно наслаждался неслышимой мелодией. В ответ на мои рассуждения, я отчетливо услышала незнакомую музыку в своих мыслях. Он улыбнулся мне и, поблескивая часами на руке, пригласил сесть.
Настроение заметно улучшилось, и я сделала шаг навстречу новой жизни, лишь на мгновение оглянувшись. Эдмон, скрестив руки на груди, измерял меня взглядом. А глаза смоляного черного цвета устрашали своей бездонностью.
Легко высвободившись из гипнотизирующего взгляда, поплыла к красной машине. Эмиль открыл дверцу изнутри, и как только она захлопнулась, увез меня от кипящего гневом Эдмона.
Мы оба молчали. Даже здороваться не было смысла. Глядя в окно, я точно знала, что могу вообще не разговаривать, он все равно знает, куда собираюсь, о чем думаю и чего хочу. Это здорово, наверно, когда мужчина угадывает все твои желания и тебе даже рот раскрывать не нужно. Но меня это почему-то не веселило, наоборот, угнетало.
В коридорах «серой коробки» было как всегда душно, шумно и многолюдно. Войдя в кабинет, осмотрелась. Не поднимая жалюзи, собрала все самое необходимое на случай, если шеф не выдержит и вместо отпуска заставит писать «по собственному желанию». Взглянув на часы, набрала Кэтрин и попросила доложить шефу, что желаю его видеть.
Настроение Ролана было неожиданно хорошим. Он, вальяжно развалившись в кресле, пил кофе. Как ни странно, увидев меня в дверях кабинета, собрался, резко опустив ноги со стола. Эта незапланированная нервозность придала сил, и я смело шагнула внутрь.
– Ролан, понимаю, что сейчас не во время просить об этом, – выдохнула, и решительно закончила мысль, – но мне нужен отпуск. На месяц.
На тренингах по психологии общения нас учили правильно высказывать свои пожелания. Поскольку мне было необходимо получить положительный ответ, я должна была высказать свою просьбу (цель) четко, ясно, без промежутков и сомнений. Если не соблюдать эти незамысловатые правила, трудно добиться результата. Сомнение и стеснение говорят о страхе, неуверенности и заниженной самооценке перед собеседником (в моем случае с шефом). И это может дать ему фору, чтоб почувствовать свою власть. А тут сомнений нет – кем бы он ни был – я нуждаюсь в этом отпуске!
– Почему именно сейчас? – только и ответил он.
– Семейные обстоятельства, – соврала мгновенно.
Недовольство было видно невооруженным взглядом, но лишних вопросов не задавал. Я распрощалась с ним и, довольная собой, вышла из кабинета.
В коридоре передо мной возник Эмиль. Сердце заколотилось с бешеной скоростью:
– Ты меня напугал! – прошипела, оглядываясь по сторонам, в попытке понять, видел ли его появление кто-то кроме меня.
– Не хотел. Какой результат?
Положительно кивнула, и оживленно разговаривая, мы спустились вниз. Он остановился возле кафе и пригласил нормально позавтракать, намекнув на то, что утром мне это не удалось. Я закраснелась:
«Совершенно забыла о том, что он чувствует все, что со мной происходит. И мое урчание в желудке тоже. Черт… А значит даже вчерашний водоворот, вылившийся на Эдмона не прошел мимо него! Кошмар!»
Мне стало стыдно. Стыдно – не то слово!
– Прости, – пролепетала ему.
Эмиль отвернулся и соблазнительно улыбнулся, почесав нос кончиком большого пальца. Во мне снова стала зарождаться раскромсанная на клочки вчерашняя буря. Отвела глаза в сторону и, стараясь не смотреть на него, подумала о причине сведшей нас вместе, в попытке отвлечься.
– Вчера вечером Рауль сделал для меня одолжение и через знакомого парня ускорил сроки, – затараторила я, – Мои документы в очереди на загранпаспорт. Завтра к семи можно будет забрать.
Он кивнул, не прекращая разглядывать меня. Эта откровенность так и завораживала. Взгляд был чересчур интимным и ищущим поддержки. А мне поддерживать было все еще страшновато.
– Прости, – снова извинилась, будучи не готова к этим взглядам.
– Это совершенно не то, о чем ты думаешь, Алана! – рассмеялся он.
– А тебе не кажется, что читать мои мысли нечестно? – было неловко, но как ни старалась, не могла на него злиться.
– А я их и не читаю. Точнее не всегда читаю.
Я поменялась в лице, абсолютно не понимая, что он имеет в виду.
– От твоих мыслей я могу отключиться, от ощущений – нет, – объяснил он, – Я чувствую все, что чувствуешь ты, и мне не обязательно знать, что ты думаешь. Эмпатия, – многозначительно произнес, снова улыбаясь.
– Тогда все еще хуже, чем я думала, – смущенно проговорила я, глядя в пол.
– Почему? – он удивился.
– Ну ты же чувствовал вчера… ну… все?