Среди убийц. 27 лет на страже порядка в тюрьмах с самой дурной славой

В корпусе Д3, где я начинала работу, находились все новые заключенные. Я немного нервничала, ведь это был мой первый рабочий день. Мне было всего 23 года, и я была несколько наивной, несмотря на свой жесткий характер.

В последний раз разгладив свою нелепую юбку рукой, я прошла через решетчатые ворота в крыло Д3. Оказалось, что смена одежды не помешала мне быть «свежей рыбой».

– Ой-ой! Кто это здесь?

Заключенные, слонявшиеся по помещению в «час общения», прижимались спиной к перилам, чтобы дать мне пройти. Они так пристально смотрели на меня, что мне казалось, что их глаза просверлят во мне дырки.

– Чертова извращенка! – прокричала одна из заключенных.

– Извращенка! Стерва! – продолжали доноситься оскорбления.

Что бы вам ни рассказывали во время 12-недельного обучения, ничто не могло подготовить вас к реальности. Освистывания. Обзывания. Уничижительные комментарии. Все это было адресовано мне.

Как они вообще судили обо мне? По короткой стрижке? Вряд ли этого было достаточно. Они понятия не имели, кто я такая, и я поняла, в чем заключалась их игра. Они накручивали меня. Пытались спровоцировать. Проверяли, насколько легко я сломаюсь. Это была игра, и в те первые минуты я поняла, что мне нужна маска, иначе я стану жертвой.

Многие заключенные были огромными мужеподобными женщинами с очень короткими стрижками, татуировками и грязными ртами. У меня просто не было другого выбора, кроме как тоже стать мужеподобной. Я расправила плечи и стала делать большие и уверенные шаги по коридору. Если кто-то пялился на меня, я не отводила глаза и не опускала их, а смело смотрела на того человека. Это напоминало игру «ястребы и голуби». Кто отступит первым? Не я!

Это было похоже на вызов, и, дойдя до конца коридора, я ощутила внутреннюю дрожь. У меня руки слегка затряслись от адреналина. Я сунула их в карманы жакета и сделала несколько глубоких успокаивающих вдохов. У тебя все получается, Ванесса, не дай им взять над тобой верх. Я посвятила несколько месяцев обучению, чтобы получить эту работу, и была уверена, что это проблемы всех новичков.

Было приятно поделиться историями с другими девятью новенькими во время обеденного перерыва. Когда мы вышли из тюрьмы и стали искать местный паб, я поняла, что не одинока: практически все испытали аналогичные переживания этим утром, если не хуже. По крайней мере, в меня ничего не бросили и на меня не напали.

Местный паб был похож на забегаловку, но он находился поблизости, и в нем подавали сытную еду: пироги, картофельное пюре, рыбу в кляре с картофелем и горохом. На нас была униформа, но поверх нее мы надели обычные куртки, а фетровые шляпы убрали в карманы. Не было очевидно, где мы работали, но, думаю, каждый местный житель это понимал.

Хозяин заведения оказался очень дружелюбен, и он был рад принять группу девушек в своем пабе, который бо?льшую часть времени пустовал. Я чувствовала, как утреннее напряжение улетучивалось, пока я пила большой стакан диетической колы.

Мы ждали еду, когда дверь резко распахнулась. Бум! Она сильно ударилась о стену. Все подняли глаза на шумную компанию парней. Это были бестолковые ребята лет двадцати с небольшим, которые громко ругались. Я заметила, как владелец паба закатил глаза.

Наш столик находился на пути к бару. Мы продолжили разговаривать, стараясь не обращать внимания на этот сброд. Внезапно парень, который, вероятно, был заводилой, встал как вкопанный и остановил приятелей вытянутой рукой. Он пристально смотрел на нас, сощурившись.

Что ему нужно, черт возьми? Некоторые девушки ничего не заметили, но не я, ведь я внимательно наблюдала за ним, и в его поведении было что-то очень странное.

Он направился в нашу сторону в сопровождении своих дружков. Я понятия не имела, какие у него могли быть претензии к нам. Предположила бы, что это жалкая попытка познакомиться с нами, если бы не выражение гнева на его лице. Я заметила, как хозяин заведения переместился на ближнюю сторону бара, чтобы следить за компанией.

На парне были джинсы с пятнами краски, кроссовки и серая толстовка, в карманы которой он засунул руки. Лицо оказалось худым и обветренным, из-за чего он выглядел гораздо старше своего возраста. Его тонкие губы изогнулись в насмешке.

Желая привлечь к себе внимание, он качнулся на пятках и воскликнул:

– Вы только посмотрите! Это же компашка гребаных надзирательниц!

Черт возьми. У нас проблемы.

Затем он втянул голову, поджал губы и, к нашему ужасу, смачно плюнул на нас – будто из ведра окатило. Плевок пролетел мимо моего лица и приземлился на Кэти, сидевшую рядом со мной. Он упал ей на волосы и обрызгал щеку.

В нашей компании воцарилась ошеломленная тишина, а он радостно вытер рот тыльной стороной ладони. Стоявшие позади дружки смеялись.

– Здорово, приятель! – хихикали они.

– Так, никаких подобных выходок в моем пабе! – проревел хозяин.

Парень поднял руки, изображая фальшивое извинение, и подошел к бару.

– Нам кружку «Карлсберга», брат.

Хозяин неодобрительно посмотрел на него, а затем стал наливать напитки ему и его приятелям, предпочитая сохранить мир, а не устраивать сцену, выкидывая их за дверь.

Мне было очень жаль Кэти и остальных, пока они вытирали лица салфетками, а другие посетители паба просто смотрели. Это было оскорбительно и унизительно для них, и я была возмущена тем, что с ними так поступили. Это было гораздо хуже того, что мы пережили утром в тюрьме.

Почему он это сделал? Откуда такая ненависть? Я этого не понимала.

Так как я росла в сельской местности, моя жизнь была довольно защищенной, и я никогда не видела агрессивного поведения на публике. Время от времени между жителями Бедфорда случались споры, но они были не слишком жаркими. Я знала некоторых людей, называвших полицейских свиньями. Может быть, отношение этого парня было таким же? Менталитет, основанный на презрении к власти: они сажают нас в тюрьму, не дают веселиться. Отношение из серии «мы и они».

Кто знает?

Чем дольше я работала в тюремной системе, тем больше понимала, что общественность воспринимает надзирателей как низшую касту. Давали обидные прозвища и говорили о нас так, будто нам доставляет удовольствие держать людей в клетках. Им не было дела до всего хорошего, что мы делали, и до того, что мы сохраняли безопасность в стране.

Наша работа заключалась не только в том, чтобы проворачивать ключи: мы были психологами, социальными работниками, психиатрическими медсестрами/медбратьями и миротворцами. Большинство людей за всю жизнь не справились бы с тем, что мы делали за день.

Кстати, нам платили за это гроши. Можно заработать больше, переворачивая гамбургеры в закусочной. Ладно, хватит возмущений.

Разумеется, все эти мысли появились у меня позднее. В той ситуации, когда я смотрела, как мои подруги вытирают слюну с лиц, я просто злилась. Честно говоря, я была вне себя от гнева. Еще мне было грустно: хотя я безмерно гордилась своей новой карьерой и усилиями, вложенными в то, чтобы получить эту работу, я понимала, что никогда больше не буду носить униформу на публике. Мне совсем не хотелось разборок после тяжелого рабочего дня. Каждый выбирает свой путь.

Неудивительно, что после произошедшего у нас пропал аппетит, и мы не хотели дышать одним кислородом с этими идиотами ни секундой дольше, поэтому мы вернулись в тюрьму. Первый рабочий день выдался паршивым, но я надеялась, что дальше будет лучше. Даже мысли не допускала о том, чтобы опустить руки. Я не из тех, кто сразу сдается. Если что-то начинаю, то довожу дело до конца. Я бы ни за что не сдалась, разве только из-за проблем со здоровьем.

Как бы то ни было, я неплохо научилась надевать маску, и мне было бы жаль потерять новый набор навыков. Вскоре после начала работы в Холлоуэй пришлось протестировать эти навыки во время работы с очень известной убийцей. Эта женщина не угрожала мне и не пыталась вывести из себя, но она была одной из тех, кто замечает малейшие изменения в выражении лица. Я не хотела доставлять ей такое удовольствие, особенно после того, что она делала с детьми.

Тем не менее встреча с ней застала меня врасплох.

Было позднее утро, и некоторых надзирательниц попросили сопроводить четырех заключенных в Кукхэм-Вуд, которая в то время была единственной женской тюрьмой в Кенте, а сегодня это тюрьма для несовершеннолетних. Надзирательницы по очереди перевозили заключенных в другие тюрьмы или сопровождали их на судебные слушания, и теперь настал мой черед.

Меня воодушевляла перспектива взглянуть на другую большую тюрьму. Мне было интересно узнать, чем она отличалась от Холлоуэй. Может, я когда-нибудь захочу работать там. Кроме того, было бы неплохо прокатиться в фургоне и сменить обстановку на несколько часов.

Процедура перевозки заключенных из одной тюрьмы в другую была довольно сложной. Как младшая из трех собравшихся надзирательниц, я должна была делать и то, и другое, и третье: собрать вещи заключенных, удостовериться в правильном оформлении документов, и, что самое важное, убедиться в наличии судебных предписаний, поскольку без них тюрьма не приняла бы заключенных ни при каких обстоятельствах.

Мы сопроводили преступников в фургон, представлявший собой приподнятый микроавтобус. Такие машины называли автобусами для фей, хотя я понятия не имела, почему. Может быть, потому что феи сидят высоко над землей на поганках? Женщин приковали наручниками друг к другу таким образом, чтобы они не смогли сбежать в случае засады, аварии и других ситуаций, которые грозят бегством заключенных.

Иерархия имеет основное значение в тюремной системе, и, поскольку я была младшей, мне «повезло» сидеть в задней части фургона над колесами, где я могла почувствовать каждый бугор или выбоину на дороге. Как здорово!

Старшая надзирательница проводила нас до ворот.

– Наденьте шляпу, – сказала она моей коллеге. Я ощутила прилив гордости из-за того, что и так была в шляпе. Правда, как только мы выехали из ворот и свернули налево на Холлоуэй-роуд, мы все сняли шляпы и сунули их в карманы.

Долгая дорога до Кента была непримечательной. Я смотрела в окно, наблюдая за тем, как город уступает место сельскому пейзажу. Я старалась отвлечься от болтовни заключенных на фоне. Они говорили о парнях и косметике и надеялись, что в Кукхэме их поместят в одну камеру.

У ворот тюрьмы, недалеко от приемного отделения, нас встретила старшая надзирательница. Крупная женщина, похожая на школьную матрону.

Неожиданно она завопила:

– Май-ра!