К величайшим вершинам. Как я столкнулась с опасностью на К2, обрела смирение и поднялась на гору истины

Это история о том, как я поднялась на вершины высочайших гор мира и прошла по темным долинам, о которых мне нелегко говорить. Это история о стойкости, о ребенке, рожденном в любви для препятствий и лавин, и о том, как приключение всей жизни превращается в исследование. Кроме того, я расскажу, как ходят в туалет во время восхождений, ибо почему-то меня постоянно спрашивают об этом. Чтобы сделать рассказ максимально красочным, я перетасовала некоторых персонажей и кое-какие события, а разговоры постаралась воссоздать по своим воспоминаниям так, чтобы как можно лучше передать дух происходящего. По ряду причин многие имена были изменены. События, не имеющие отношения к рассматриваемой истории, я не упоминаю. Эти воспоминания не охватывают мою жизнь и карьеру во всей их полноте. Надеюсь, что окружающие меня люди поймут, что их присутствие или отсутствие на страницах этой книги не может служить мерилом их положения в моем сердце. Есть несколько вариантов этой истории, и все они по-своему правдивы, как правдиво любое воспоминание об увиденном вместе с товарищем в неверном свете фонарика.

Когда среди моих друзей заходит разговор об этом, Стефани всегда утверждает, что это она заявила, что мне надо подняться на Эверест. Пиппа говорит, что все началось с какого-то сомнительного, вернее, очень сомнительного письма в электронной почте. Майя считает, что во всем виновата текила, и я склонна согласиться с ней, поскольку это история о неуправляемых духах. Впрочем, все эти неясные детали уже не имеют значения. Я предпочитаю быструю перемотку вперед, а не повторное проигрывание событий. Ностальгия – пустая трата кислорода, а сожаления имеют отвратительное свойство накапливаться и превращаться в лавину. Значение имеет лишь гора, что стоит впереди.

Часть I

Готовь ледоруб!

Глава 1

Мне нравится, когда жизнь направляет тебя в ту сторону, куда тебе совсем не хочется двигаться.

    Мартин Нвеейя, морской биолог

Мы с Гонконгом поняли друг друга с полуслова: оба англичане по особому определению, а не по рождению, оба – гордые борцы типа А, оказавшиеся в подвешенном состоянии. Когда в 1997 году истек 99-летний срок аренды его территории Великобританией, колонию в Гонконге вернули Китаю. Маргарет Тэтчер договорилась о 50-летнем льготном периоде, в течение которого жителям Гонконга разрешалось сохранить свои британские чайные и принцип свободных выборов, однако в воздухе чувствовалась ощутимая нервозность. Никто точно не знал, каким будет будущее. Точно так же в 2009 году, когда глобальный экономический кризис потряс все уголки финансового мира, изменилось все, что мне было известно о собственном будущем. Не по своей вине и не по собственному решению мы с Гонконгом были выброшены из жизни счастливого процветания и оказались в чистилище неопределенности, и надо сказать, что Гонконг справился с этим лучше, чем я.

Когда я впервые перебралась в Лондон в 1999 году, женщину с дипломом MBA воспринимали, словно заглянувшего в дверной проем единорога. Сначала я была одним из самых молодых исполнительных директоров в Morgan Stanley, помогала создавать его Европейское потребительское подразделение, затем стала финансовым директором в Barclays и, наконец, коммерческим директором по обслуживанию пластиковых карт, European Card Services, в Bank of America. Я получала повышения, и под началом у меня было более двухсот человек. Я входила в состав правления компаний и посещала слишком много заседаний комитетов по управлению ими.

В первое десятилетие нашего брака мы с Джонатаном были одинаково привержены карьере, и занимались тем, что нам нравилось, ни в чем себя не ограничивая. Большую часть времени я проводила в Лондоне, а последние пару лет Джонатан жил в Токио. Я бы никогда не по-просила его отказаться от карьеры, которая привела его в Азию, да и он ни за что не потребовал бы от меня бросить работу Лондоне, которую я так любила, и это был ключевой ингредиент уникального романтического клея, который удерживал нас вместе. Мы были классическим единством противоположностей, мы жили порой на разных континентах, встречались друг с другом как можно чаще в интересных местах между этими географическими точками. Мы ощущали себя достаточно комфортно в обществе друг друга и наедине с самими собой, чтобы никогда не нуждаться в такой близости, которая заставила бы кого-то из нас пойти на компромисс. Я никогда не считала наши отношения на расстоянии неприятным осложнением или недостатком. Они помогали нам не воспринимать друг друга как нечто само собой разумеющееся и подстегивали в нас желание посетить тысячи укромных уголков Юго-Восточной Азии, которые в ином случае мы бы никогда не открыли для себя. Я рассматривала свою карьеру как с трудом завоеванный кусок территории, где я приобрела свой собственный опыт, на который могла претендовать, если только не прекращала достаточно усердно трудиться, чтобы сохранить его.

Ужасно было узнать, что при самых благоприятных обстоятельствах понятие «стабильная работа» – всего лишь выдумка, утешительная сказочка, которой взрослые убаюкивают себя по вечерам. Когда экономика Лондона начала рушиться, банки перестали выдавать кредиты, а бизнес обанкротился. Великобритания последовала за США, переживая худший спад со времен рецессии 1929 года, и дорогие костюмы стали поспешно искать убежище. Атмосфера в моем шикарном офисном здании в Лондоне становилась заметно более разреженной по мере того, как оттуда утекали средства. Всякий раз, как я набирала номер с чьей-нибудь визитки, оказывалось, что телефон отключен, и мне казалось, что я вижу, как мой коллега падает в шахту лифта.

Я прожила в Лондоне достаточно долго, чтобы получить двойное гражданство – в придачу к американскому паспорту у меня был теперь и британский, так что в этой ситуации я оказалась не только между двух работ, но и между двух родных стран. Поскольку Джонатан базировался в Азии, его бизнес процветал, тогда как мой буквально испарялся, так что впервые показалось разумным найти место, которое устраивало бы нас обоих. Мы провели множество долгих ночных дискуссий о логистике и возможностях, о сравнительных налоговых ставках и всяческих факторах, благодаря которым где-то можно обрести новый дом. Когда мы отфильтровали все возможности, сопоставив их с картой самых привлекательных вакансий, осталось выбрать между Гонконгом и Сиднеем.

– Гонконг, – решила я. – Он вне конкуренции.

Действительно, вы только задумайтесь об этом: в Австралии проживают 60 % самых опасных сухопутных или морских тварей, включая пауков, змей и утконосов, с другой стороны, Гонконг – шестизвездочный, высокотехнологичный, первый в мире метроплекс, битком набитый обувными магазинами и новыми возможностями. Мне нравилось, как город трогает меня, в буквальном смысле. В Гонконге самая большая в мире система уличных эскалаторов и движущихся тротуаров, что позволяет каждому заниматься своими делами с максимальной быстротой. Китайцы придают огромное значение эффективности, трудолюбию и накоплению богатства. В этом я разделяю их убеждения. Гонконг располагал всем, что мне требуется для работы. Вот только самой работы не было. И осознали мы это в полной мере, лишь пробыв в этом городе некоторое время.

Никто на меня не давил, никто не требовал, чтобы я сразу же устроилась на работу. Я предусмотрительно отложила кое-какие деньги как раз на такой черный день, да и доход Джонатана помогал нам удержаться на плаву, но мне неприятно было находиться там, где у меня не было причин быть. Цель для меня была не просто делом чести, она была источником самоуважения. С тех пор как мне исполнилось 15, я ни разу не проводила целый день, не работая. Всю свою сознательную жизнь я куда-то ходила и где-то трудилась. И вот теперь я впервые перебралась куда-то, чтобы не работать, и тротуары Гонконга уносили меня вперед, помогая двигаться в никуда с максимальной эффективностью.

В фильме Американский психопат[2 - «Американский психопат» – фильм ужасов 2000 года по одноименному роману Брета Истона Эллиса. Главную роль исполнил Кристиан Бейл.] есть сцена, в которой небольшая группа бизнесменов-руководителей сравнивает визитные карточки, оценивая друг друга по толщине бумаги и качеству печати, пока один из них не заставляет остальных замолчать, приглашая взглянуть на визитку Пола Аллена: это настоящий шедевр, с большим вкусом набранный на картоне желтоватого цвета шрифтом Copperplate Gothic. Отныне мне не было больше места среди счастливых коллег, занятых приятной корпоративной болтовней, как не было и визитки на тисненом картоне, которую можно было бы протянуть за ланчем. Если бы я предложила свою карточку, получатель обнаружил бы, что мой телефон отключен. Как оказалось, это я теперь лечу в шахту лифта. Когда я стояла в баре Kee Club с сотрудниками высшего звена, к числу которых я совсем недавно принадлежала, они не просто осуждали меня, нет, все было еще хуже, они смотрели сквозь меня, словно я стала прозрачной. В конце концов, я разговорилась с единственной женщиной среди присутствовавших: с управляющей баром по имени Стефани, и она представила меня своим чудесным подругам-эмигранткам, Пиппе и Майе. Вчетвером мы быстренько образовали компактное маленькое племя. Несмотря на то что происходили мы из совершенно разных слоев общества, у нас отлично получалось общаться и вести доверительный разговор: это была бесподобная смесь остроумия и сочувствия с сарказмом, причем ингредиенты подавались по мере необходимости.

Освоиться в Гонконге после Лондона оказалось несложно. Почти все говорили по-английски, и час чаепития считался священным. Красные телефонные будки и двухэтажные автобусы ничем не отличались от тех, что стояли на улицах Кенсингтона. Китайское искусство и архитектура незаметно вплетались в городской пейзаж, однако неприятно было слушать национальный гимн Китая перед вечерними новостями, которые транслировались по государственному телевидению на мандаринском диалекте[3 - Мандариниский диалект – крупнейший из диалектов китайского языка, самый употребительный в стране. В западной литературе севернокитайский обычно называют мандаринским китайским, название возникло как калька c китайского «гуаньхуа» – «речь чиновников-мандаринов». В России, говоря «китайский язык», как правило, имеют в виду именно его северную разновидность.], а не на кантонском[4 - Кантонский, или гуанчжоуский. диалект – один из китайских диалектов, появившийся в Кантоне (французское название Гуанчжоу). В материковом Китае выполняет роль языка межнационального общения в провинции Гуандун и некоторых прилегающих к ней районах. Его используют жители Гонконга и Макао в повседневной жизни.], на котором говорят коренные жители Гонконга, и уж точно не на английском. Это была откровенная пропаганда китайского национализма, проводимая назначенным правительством Комитетом по содействию гражданскому воспитанию. На углу напротив магазина 7-Eleven в Коулуне раньше находился уличный книжный развал под названием Книжный магазин Вонг Фук Хина. Люди шутили, что если вам никак не удается найти то, что нужно, должно быть, вы находитесь в Книжном магазине Вонг Фук Хина. Я начинала ощущать это на космическом уровне: место Вонг Фук Хина, время Вонг Фук Хина. В Гонконге кипела бурная деятельность, но я мечтала о цели, в которую могла бы с наслаждением вцепиться.

Я настояла на том, чтобы оборудовать себе рабочее место в нашей квартире. Кем бы я была без своего офиса? Я не знала и не хотела этого знать. Еще до того, как я научилась водить машину, поняла, что именно работа определяет человека, именно она дает ему возможность обрести свое место в мире. Моя первая работа была типичной для американского подростка: сначала присмотр за детьми, потом – в фастфуде, где я переворачивала гамбургеры, доставка газет и обслуживание столиков. Тогда у меня не было выбора – трудиться или нет. Когда я училась в средней школе, я была несовершеннолетней, но эмансипированной: жила самостоятельно в двухэтажном доме в колониальном стиле в пригороде Детройта, давно принадлежавшем моей семье. Комната, до которой никому не было дела, служила естественным убежищем для всякого, кому надо было скрыться от родителей. Куча народу то приходила, то у уходила, однако у меня было собственное компактное племя – мой друг Аспен плюс еще несколько человек, на которых я могла положиться. Они помогали мне готовить, убирать, содержать в порядке большой двор и вышвыривать за дверь пьяниц, когда это было необходимо.

После целого дня учебы и полной смены на работе мы делали домашнее задание и усаживались на диван перед теликом, словно щенки в клетке. Оглядываясь назад, с точки зрения пресыщенного взрослого, я нахожу примечательным тот факт, что без всякого надзора со стороны взрослых нам удалось создать это ядро стабильности. Нам нужна была семья, поэтому мы создали ее сами и сделали ее функциональной. Каждый играл необходимую роль, и моя роль была Скалой. Я хотела быть похожей на Дастина Хоффмана в «Марафонце», уметь стоически противостоять боли и страху. «Я – скала!» – я повторяла эту мантру, когда была совсем измучена и с трудом доживала до закрытия кафе, где работала. «Я – скала. Я – скала!»

Благодаря одной из программ «перекрестного опыления» работы со школой мне удалось получить место в процветающем агентстве недвижимости. Моя начальница была потрясающим бухгалтером и суперкрутой мамой, чей сын играл в группе Romantics, детройтской группе новой волны[5 - Новая волна – музыкальное направление, обозначает различные жанры рок-музыки, возникшие в конце 1970-х – начале 1980-х годов и порвавшие стилистически и идейно с предыдущими жанрами рока. Характерной особенностью направления стало использование синтезаторов, важность стиля и разнообразие.], которая попала в сотню лучших композиций по версии Billboard со своим хитом What I Like About You. Как и сама песня, мама одного из Romantics была безжалостно прямолинейной, все успевала и везде бывала. Она превосходно вписывалась в толпу поклонниц в кожаных юбках, когда музыканты выступали в центре Детройта, и иногда, когда я проявляла особое старание на работе, она брала меня с собой.

На дворе был 1983 год, переломный момент, когда электрические пишущие машинки все еще были стандарт-ным офисным оборудованием, но компьютерам вот-вот суждено было стать частью нашей жизни. Офис мамы музыканта из Romantics располагался на самом переднем крае всего этого, потому что зверюга со множеством щупалец – мультилистинг – оказалась такой естественной точкой проникновения к нам компьютеров. Недвижимость – элегантная бинарная бизнес-модель: вам нужен дом, у меня есть дом, вот и давайте делать бизнес. Риелторы стали идеальными ранними приверженцами культа компьютеров, высокомотивированным самостоятельным видом, людьми, которые каждое утро поднимаются с постели и уже готовы куда-то бежать. Работая в том офисе, я была захвачена их резонирующей энергией и многое узнала о бизнесе в сфере недвижимости.

Короче говоря, мы с той работой изменили друг друга. Разница между конторой по продаже недвижимости с пишущей машинкой и конторой по продаже недвижимости с компьютером – это разница между мной, когда я только начала там работать, и мной, когда я пошла в колледж. Когда мне исполнилось 18 и отец продал дом нашей семьи в Мичигане, мне хватило смекалки сделать первый шаг по лестнице владельцев недвижимости, я приобрела собственное жилье в Нью-Йорке и была полностью увлечена движением по этой лестнице. Это давало мне силы. Как любой ребенок из неблагополучной семьи, я жаждала стабильности, но, родившись под знаком Стрельца, я также желала пустить свою стрелу подальше и исследовать новые горизонты. Недвижимость, инвестирование в целом, если делать это правильно, – может стать восхитительным сочетанием того и другого.

В Гонконге из окон, размером от пола до потолка, рядом с моим до боли чистым письменным столом открывался панорамный вид на город. Я наблюдала, как в утренний час пик скапливается транспорт, и ждала какого-то знака; ноги подрагивали, готовые унести меня куда-то, пальцы постукивали, желая скорее начать ставить галочки в списке выполненных дел. Бумажная салфетка, электронная таблица, каменная табличка – если мне удается занести какое-то дело в список, я смогу его выполнить. Первые списки я затвердила в катехизисе: семь смертных грехов, четырнадцать стояний крестного пути, десять заповедей. Я рано на собственном опыте выучила, что список – лучший путь к ответственности. Позже, став протеже Джека Уэлча[6 - Джон Фрэнсис Джек Уэлч-младший (1935–2020) – американский предприниматель. В 1981–2001 годах – генеральный директор General Electric (GE).] по обучению лидерству в General Electric, я познакомилась с его высокоуровневым брендом составления списков, как способа постановки целей и уточнения стратегии. Я помню, как изучала его почерк на бумаге, словно это Кумранские рукописи[7 - Кумранские рукописи, или Свитки Мертвого моря, – название манускриптов, обнаруженных в пещерах Кумрана и ряде других пещер Иудейской пустыни. Свитки датируются периодом с III века до н. э. по I век н. э. и имеют огромное историческое, религиозное и лингвистическое значение.].

Мой список (нет, Список с большой буквы!) был составлен в течение нескольких месяцев; я не просто нацарапала его, почесав макушку. Я действительно обдумала его, задавая себе трудные вопросы о намерениях и логистике. Я провела инвентаризацию своих внутренних и внешних активов. Легко определимые ресурсы включали мои сбережения, образование и давно не использовавшуюся лицензию специалиста в области эстетики. Более скользкие, скорее, даже эзотерические свойства включали в себя такие качества, как упорство, готовность учиться, интенсивная концентрация и терпение супруга, на равных взаимодействующего с партнером. Провести инвентаризацию такого рода было несложно: прояснить, чем я располагаю, подсчитать «синиц у себя в руке». Потом я начала соображать, что же мне нужно.

Когда стояла теплая погода, я гуляла и размышляла об этом. Когда дождь или уведомления о том, что на Гонконг надвигается тайфун, удерживали меня дома, я размышляла об этом на беговой дорожке. Думала, наблюдая, как Джонатан строит модель клипера на столешнице в кухне, вертя мачту между пальцев и тщательно подбирая детали. Я держала свои размышления при себе, пока не определилась с пятью конкретными пунктами, которым предстояло определить параметры моей новой цели. Я записала их, окончательно сформулировав и прояснив, на что потребовалось несколько порций текилы в Kee Club, и лишь после этого я почувствовала, что готова поделиться своим Списком с подругами.

– Во-первых, нужна цель, – заявила я. – Четко сформулированная конечная цель.

– Найди свою цель, дорогая, – Стефани подняла стопку. – Откопай ее.

– Во-вторых, успех должен поддаваться измерению количественно. Нужно нечто, что я смогу воплотить и сказать: «Да! Я сделала это. На все 100 %».

– Или, знаешь, на 92 %, – подсказала Пиппа. – За попытку тоже дают очки.

– Ровно 100 %. Не меньше, – огрызнулась я. – И к черту эту мерзость о том, что «мы все особенные».

Мы выпили за то, что мы все особенные.

– В-третьих: я хочу построить план на ближайшие 2–3 года. Хочу начать прямо сейчас. И сделать дело. Финансовый сектор вернется в прежнее русло к 2012 году. Я снова займусь своей карьерой и забуду о том, что было.

Слава Богу, что моя новая цель не имела никакого отношения к экономическим прогнозам, потому что я оказалась в корне не права.

– В-четвертых, – продолжила я, – дело должно быть сложным, даже дерзким.

– За дерзновение! – Майя налила еще по одной.

– В-пятых: последний пункт, но он тоже важен. Новое дело не должно иметь никакого отношения к финансовому сектору. Это очевидно. Никаких циклических ссылок.

– Дорогая, ты вдохновила меня своим списком, – призналась Пиппа. – Честное слово. Нам всем нужна великая цель, и чтобы она жгла нас изнури, как язва желудка.

– За жизнь со множеством целей! – Стефани снова наполнила стопки.

– Так к чему же все это сводится? – уточнила Майя. – Какой будет твоя новая цель?

– Я работаю над этим, – призналась я, – подумала, может, мне попробовать найти лекарство от малярии.

– Ох, – Майя отвела глаза. – Не то, чтобы я была пессимисткой…

– Это же прекрасно, Ви, – сказала Пиппа, – но серьезно, ты собираешься управиться за 2–3 года? Я бы предоставила это Фонду Гейтса. Почему бы тебе не придумать какой-нибудь лосьон или крем? У тебя это хорошо получается.

– В таких занятиях нет четко сформулированной конечной цели. Такой проект просто повисает в воздухе, словно запах дуриана. Хотя… Если задуматься обо всех этих антиоксидантах…

– Получи черный пояс, – посоветовала Майя. – Ты будешь потрясающе смотреться в белом кимоно для единоборств.

– А как же фактор дерзновенности?

– Хочешь ограбить банк?

– Говорю вам, это не должно иметь отношения к финансовому сектору.

– Поднимись на Эверест, – предложила Стефани.

По крайней мере, мне кажется, это была Стефани. Или Стефани сказала, что сама собирается забраться на Эверест? После третьей-четвертой порции текилы все как-то расплывается, но данное предложение ничуть не показалось мне нелепым. Я ведь по своей природе склонна забираться все выше. Я выбралась из-под руин полностью разрушенного семейного дома и создала свой собственный, идеальный и функциональный взгляд на ячейку общества, еще в 15 лет сформировав ее из друзей, состав которых постоянно менялся. Шаг за шагом я забиралась все выше, получая образование – диплом об окончании четырехгодичного колледжа, расположенного по соседству, а потом я преодолела множество всяческих препятствий на пути к получению диплома MBA, сначала отраслевого, в General Electric, а затем и после очного обучения в Школе бизнеса Леонарда Штерна при Нью-Йоркском университете. Я забиралась все выше по карьерной лестнице в бизнесе с рейтингом ААА, который кое-что да значил на Уолл-стрит в эпоху, печально известную жесткостью условий в деловом мире. И я уже побывала на горе Килиманджаро.

В тот раз моя экспедиция в 2005 году начиналась почти так же, как сейчас: сначала была гипербола. Я всегда придумывала самые невероятные планы на отпуск, тогда как остальные говорили о том, чтобы вернуться домой на семейное сборище в духе Нормана Роквелла[8 - Норман Роквелл (1894–1978) – американский художник и иллюстратор, известен своими идеалистическими, необычными или сентиментальными изображениями жизни в Америке.]. Отличие Килиманджаро и Эвереста – и это одна из причин, почему мне так понравилась эта гора, – заключается в том, что восхождение на Килиманджаро можно проделать вместе с теми, кто совсем не обязательно будет закоренелым альпинистом. Гора Килиманджаро – спящий вулкан в Танзании, это главная вершина Африканского континента, ее высота достигает 5895 м. Восхождение – не прогулка по парку, но все же это приятное двухнедельное путешествие, которое можно проделать в обычных походных ботинках. На Килиманджаро поднимались и 6-летний мальчик из Америки, и 88-летний ортодонт-пенсионер, и сотни тысяч других людей. Я была в хорошей форме для банкира, но я вовсе не спортсменка по натуре или по воспитанию. Я отметила 40-летие всего за несколько месяцев до того, только что вступив в десятилетие мудрости и зрелости, тот средний период жизни женщины, когда она осознает, что главным авторитетом в мире для нее является она сама. Джонатана не заинтересовала эта грандиозная авантюра, поэтому я привлекла к ней одного из немногих людей, на которых всегда и во всем могу рассчитывать.