Формула всего

Цыган здесь было много, при этом одни занимались барышами[6 - Меняли лошадей.], а другие – лаутары – пели и играли для «почтеннейшей публики». Эти последние зарабатывали на хлеб исключительно музыкой, но, оказавшись на конной, не могли отказать себе в удовольствии наблюдать за торгом, проявляя при этом такое возбуждение, какое редко охватывало их даже при исполнении любимых песен. Лаутары утверждали, что хорошая лошадь, как хорошая музыка – и та и другая может умчать на край земли!

Цыгане-лошадники на лаутаров смотрели несколько свысока, считая лишь себя настоящими цыганами, а этих – так. Между тем лаутары были уверены в обратном, и поэтому, чтобы – спаси и сохрани – не началась кровавая резня, одни старательно избегали других.

Забредая все дальше в недра «вшивой копилики», Муша то и дело встречал знакомых: «Приветствую, Стэфан!», «Ау, Трубочист! Как твоя нога?» – «Танцует, Муша! Пока танцует! Сын родился!» – «Дай Бог ему счастья!» – «Куда же ты смотришь?! Или не видишь: жеребчик – сказка! Только для тебя!» Золотые улыбки, нужные слова – все здесь работало только на то, чтобы обмануть.

«Ох и дошлый народ эти конные менялы!» – думал старый Христофоров, не переставая здороваться с ними самым радушным образом. Он и сам был таким когда-то. Где же вы, красивые года? Не времечко было, а чертово колесо! Муша клялся, божился, подначивал, врал, покрывался потом, но в итоге итогов всегда умел скинуть с рук плохую лошадку, а хорошую урвать себе по дешевке. Недаром говорили: «У Христофорова конь на трех ногах с четырьмя покажется!» А секрет был прост: Муша брал человека на азарт и виртуозно подводил его к тому краю, за которым эмоции застилают всякий здравый смысл. Со стороны казалось, что Муша и сам весь кипит и брызжет, но цыган никогда не терял над собой контроль. «Горячись для вида, – учил он Драго. – Горячка заразна. Гаже не заметит, как начнет подпевать. Ты его раздухари, а потом и ломай, пока он не опомнился, туда-сюда!»

Муша гордился старшим внуком. Драго знал все ходы и выходы в конном деле, отлично разбирался в лошадях и в людях, к любому легко находил подход – людям нравилось его слушать. Мушу смущало в нем лишь одно – Драго был себе на уме. Старик не понимал, чего он хочет от жизни. С ровесниками внук откровенно скучал, со старшими – тем паче. В нем можно было бы заподозрить холодную кровь, но время от времени до Муши доходили слухи об очень опасных авантюрах, в которые Драго бывал замешан и даже играл в них роль первой скрипки. Вспомнить ту же дворяночку!.. Чуть в тюрьму не попались! А дело у Вычегца?!

Был и еще один странный факт – в семейном кругу Драго держал себя чинно, серьезно, никогда не позволял себе лишнего и к другим относился строго. Однако, стоило ему вырваться в знакомые таборы – чаще всего, в гости к старшей сестре, там он пел, танцевал, выпивал, балагурил… «Что же у него есть заветного на душе?» – недоумевал старый Муша и с каждым годом все с большей тревогой следил за Драго, ожидая, на чем же тот подорвется и объявит свою натуру в полную силу, но внук жил себе да жил, не выказывая особенного пристрастия ни к чему из того, что было у него под рукой. Старик несколько раз пытался поговорить с внуком по душам, но так и не смог ничего от него добиться, потому что Драго и сам не знал, чего ему надобно; просто ждал, когда это случится, без капли протеста исполняя положенные жизнью порядки. Уже с ранней юности судьба его складывалась нестандартно, и Муша считал, что это происходит не случайно, а потому что Драго его особенный, на беду или счастье.

Другое дело – Буртя. Этот был добрее и проще. Муша баловал младшего внука. «Царевич» рос впечатлительным и нежным – разумеется, по цыганским меркам. Он боялся полнолуния и редко заплывал далеко от берега, воображая, что его утащит на дно Панитко[7 - Водяной.] или проглотит какая-нибудь хищная бородавчатая рыба, облаченная в панцирь. Дед полагал, что это возрастное и по мере укрепления силы воли Буртя сам переборет мальчишеские страхи, а пока все «труды-заботы» Муша возлагал на широкие плечи старшего внука. «Женю его только, и все исправится!» – так утешал себя старик Христофоров.

Ему в тысячный раз отдавили ногу, но что тут поделаешь – это конная.

Иногда Муша сам подходил к лошадям, иногда его окликали:

– Морэ![8 - Друг.] Тебе лошадь на что – под верх или запрягать?

– По небу летать!

Муша улыбался направо и налево, узнавая старые знакомые рожи – Ваську Разбойника, Гриню Проходимца, Колю Черепка. Он всегда отзывался про них уважительно: «Сеют-то слова, а жнут-то червонцы!»

Они прошли мимо доброй сотни коней, пока Драго наконец не остановил взгляд на белом иноходце, которого хозяин расхваливал, прибегая к таким цветастым выражениям, что смысл совершенно исчезал в их причудливом узоре. Грива коня была бережно расчесана, копыта начищены, кость широкая – это обещало большую прыть.

– Не старый ли? – усомнился Муша.

– Зубы все расскажут, – Драго без спроса заглянул коню в пасть. У старых жеребцов зубы обычно сточены до глади, но белый иноходец имел зубы молодые, в щербинах и ямочках, тут бы и брать, но опытным глазом Драго заметил, что эти ямочки нарочно выщерблены ножом или шилом.

– Его рот правдивей, чем твой, – усмехнулся он в ответ на вопросительный взгляд барышника. – Всего хорошего. Больших барышей.

– А тебе хорошей покупки! – не остался в долгу барышник.

Спустя битый час придирчивых и безрезультатных блужданий от конюшни к конюшне Муша начал ворчать:

– Никого мы сегодня не купим, туда-сюда. Этот сопатый, у того грудь отбита. Каждый второй на разбитых ногах! Таких лошадей татары скупают – на мясо и кожу. Обеднела ярмарка… Нечего ловить!

– Постой-ка, Муша. Вот этот жеребчик должен быть из резвых.

Конь и правда был загляденье. Покупатели бросались к нему наперегонки, но тут же и откатывались обратно – очевидно, что бородатый цыган, который его торговал, заломил небывалую цену.

– Съел бы я его глаз! – воскликнул Драго. – Взгляни, Муша, что за коник! Воистину царский, да? Посмотри на его голову! Посмотри на его шею! Ну, счастье нам посылает Господь!

– Верь мне – меньше двухсот червонцев за него не попросят! – рассудил Муша трезво.

Бородатый воскликнул:

– Бери скорее! Лучше не найдешь! Убей меня Бог – не пропадут твои деньги! Плюнь мне в лицо, если я соврал!

Но Муша и так видел, что барышник не врет. Просто ему было жалко денег. С другой стороны, Христофоров представил, как внук его въедет в табор невесты на таком вот красавце – все сразу ахнут!

«Чем черт не шутит!» – решил старик, и торг начался. Цыгане увлеченно махали руками, шумели, крестились и били себя в грудь. То и дело звучали фразы вроде: «Клянусь!» или «Не сойти мне с этого места!».

Гаже, проходящие мимо них, не умели сдержать улыбок, а некоторые вовсе задерживали шаг, чтобы послушать, понимая лишь то, что говорилось не по-цыгански:

– Шестьсот!

– Пятьсот!

– Ядрена-Матрена!

Барышник торговался – что играл на гитаре! Но и Муша с Драго были не промах! А лучше всего был конь – отменной вороной масти, исполнительный и косматый, по прозвищу Серко.

– Э-эх, – махнул рукой барышник, когда цена затормозила на сумме в сто пятьдесят дукатов. – Ваш конь! Берите! Как от сердца отрываю!

Он передал повод Драго, и тот, глядя в крупные недоверчивые глаза Серко, бережно погладил его по гриве и угостил куском сахара, чтобы конь сразу знал: в добрые руки попал он на службу.

Барышник и Муша ударили по рукам и душевно расцеловались, царапая друг друга колючими усами. После этого последовал окончательный расчет, и можно было бы разойтись, однако меняла, который оказался человеком души настолько широкой, что едва ли не гуляка и вертопрах, повел Христофоровых «дро трактай о-гудл тэпопьс», что означает «поболтать под чаек в трактир». Отказаться они не могли, да и повода не искали.

У ворот питейного заведенья отирался блохастый пес.

– Иди отсюда, шарик, – ласково сказал Муша.

Шарик дружелюбно завилял хвостом.

– Насекомые одолели? – спросил старик.

Пес серьезно посмотрел на него, задрав морду.

– Он по-цыгански не понимает, – объяснил Драго и пихнул Шарика ногой. Пес все понял и отбежал. Цыгане вошли в трактир.

Как прошел вечер, Муша помнил неровно, и весь следующий день он проспал, как убитый, да и сегодня заснул в дороге. Сон ему показывал все ту же конную, только на этот раз Муша – еще безусый и безбородый – торговал коня лично для себя. Продавцом почему-то оказался Вэшитко[9 - Леший.], уверявший, что конь у него заколдованный – даже озеро перепрыгнет! Муша поверил и заплатил. Они компанейски развели повода, но в тот самый миг, когда Христофоров уже прыгнул в седло и готовился к тому, чтобы перемахнуть через хоть какое-то, пусть и самое невзрачное озерцо, его разбудил громкий голос Бурти:

– Муша! Муша!

– Что такое? – старик спросонья захлопал глазами, одновременно пытаясь сделать вид, что не спал ни секунды.

– Муша! Ты змею переехал.

– Не может быть!

– А вон там что такое?

Они соскочили.

Какаранджес также проявил любопытство и раздвинул полог.

Черная гадюка не шевелилась, хотя должна была бы биться в агонии.