Сукины дети

Сукины дети
Варя Мальцева

Лина всю жизнь мечтала о ребёнке, а когда переехала к Нисону, то чудо свершилось, и она вдруг забеременела. Яся – вот кто должен был избавить её от преследования собак, озарить её жизнь светом. Должен, но не смог. Смерть её ребенка – повод для вечной скорби Лины. Жизнь отныне будет в тяжесть, тело будет бременем. И, оставшись без малейшей надежды на счастье, Лину съедают собаки – съедает тоска; но своей смертью та лишь прокляла и Нисона на вечную печаль, подарила ему свой ужас, что таился всю жизнь в её зеленых, чересчур тоскливых глазах. Собаки никого не оставят в живых, они слишком сильны, а мы ничего уже не сможем с ними сделать, нужно лишь смириться, нужно лишь принять это.

Варя Мальцева

Сукины дети

«Твои глаза видели мой зародыш, и в книге Твоей все мои дни были записаны, когда ни одного из них еще и не было»

(Псалом 138:16)

Щенки

Лина была той женщиной, которую вы обычно замечаете на улицах, в магазинах, в очереди и в переполненном автобусе. Нет, не потому что она обладала обворожительной красотой, завлекала всех своей фигурой или необычным внешним видом. Лина притягивала взгляды практически каждого встречного, многие дети, увидевшие её особенность, грустно опускают голову, задумываясь о чем-то своём. У неё были зелёные глаза. Зелёные печальные глаза, которые были словно дремучая тайга, где таился такой ужас, познав который оставалось лишь стереть себе память. Такие глаза, в которые невозможно смотреть дольше секунды – казалось, сходишь с ума от печали.

Лина пыталась краситься, пыталась подбирать наряды и образы, улыбалась, надевала шляпы и очки, но тоска в глазах выдавала её с потрохами. Она была невысокой, худой и болезненной на вид. Каштановые волосы Лина не любила заплетать, отдавая их на развлечение ветру. Но ничто так не бросалось, как её темные, глубокие глаза. Люди при разговоре смотрели куда угодно: на её брови, нос, губы, шею, но никто и никогда не смотрел ей в глаза. Так было всегда.

Иногда находились смельчаки, которые всё же решались на такой отчаянный шаг, но уже спустя пару минут волосы на голове шевелись от этого протыкающего насквозь взгляда двух зелёный печальных глаз. Такие глаза были у больных собак, которые уже познали боль жизни и вот-вот должны умереть, превратиться в удобрение для растений. А таких собак было много в их городе. Он кишил голодными облезлыми тварями, что так и норовили загрызть очередного бедолагу. Они дрались за чёрствый кусок хлеба, рычали, когда проезжали машины, и ластились к людям. Но те просто проходили мимо, даже не обратив внимания на них.       Все проходили мимо, но не Лина. Она понимала их вынужденное одиночество, разделяла и их холод в душе и теле. Ее сердце каждый раз разрывалось в мучениях при виде худой облезлой собачонки, которой суждено было пробыть в этом городе, скитаясь в поисках еды, тепла и нежной руки, а после бессмысленных страданий ей было предначертано умереть такой же тоскливой смертью как и сама её жизнь.

Сколько она себя помнит, собаки на улицах были всегда, хоть и зимой их было намного меньше, ведь они все замерзали, а трупы могли спокойно лежать несколько дней, пока их не съедят другие собаки, которым просто не хватало еды, всё же Лина не могла вспомнить ни одного дня, когда она не видела собак. Образы их торчащих костей, огромных черных тоскливых глаз, поджатых хвостов, облезлой шерсти, опухолей и отмороженных конечностей всплывают у неё каждый раз, как она закрывает глаза. Повсюду кровь, гной, мертвые собаки, кости, болезни, но никто будто это больше не замечал, люди жили в одном городе с этими бедными существами, не оказывая им никакой помощи. Пока их это не касалось, они предпочитали проходить мимо умоляющих глаз. Собаки плодились, их выкидывали на улицу всё чаще, собаки мучились от холода и голода, постоянно дрались, собирались в стаи, убивали друг друга, иногда кидались на людей.

Собаки жили так близко с людьми, но на самом деле они были им чужие, а выражение "Собака – лучший друг человека" людям тут и вовсе не знакомо, скорее, они бы с радостью уничтожили весь их собачий род, если бы представилась такая возможность.

Но кто мы без этих собак? Имеет ли жизнь в полном "бессобачье" хоть малейший смысл? Мы все стремимся к этому, стремимся к убийству несчастных собак, но этим мы убьём и себя, ведь мы и живём, пока живут они. Без них мы – никто. Они могли бы жить и без нас, но мы без них – нет. Мы лишь жалкая копия бога, что возомнила себя настоящим богом, мы вершим судьбы животных, планеты в целом, но мы – пылинка, по сравнению с собакой. Ведь это воистину божественное существо, которое определяет нас. Люди не понимают этого, они слишком глупы и наивны, они вновь и вновь подсыпают яд и кладут иголки в еду собак, не понимая, что этих уличных тварей породили они.

Лина всегда думала больше, чем надо было бы, она замечала и чувствовала намного больше, чем её соседи. В её душе сокрыты те ужас и одиночество, испытав которые, больше не хотелось жить. В её душе с раннего детства было то, что не по силам понять человеку, но она никогда не была и не будет особенной.

Она будет странной, будет изгоем, но точно не настоящим человеком. Лина будет лишь мимолётным чувством ужаса у человека, заметившего её. Она будет грустной тётей для детей и унылой девушкой для взрослых. Но никто не хотел смотреть дальше её зелёных глаз. Никто просто не видел, какой ужас таит в себе её душа, плесневелая и одинокая. А он был намного страшнее зелёных глаз.

Лина родилась и жила в одном и том же городе, не покидала родные края. Город, больше похожий на большое село, умирал. Он был расположен в Сибири, был слишком нецивилизованным, маленьким, старым и холодным. Люди уезжали оттуда, понимая, что их ждёт тут лишь деградация, печаль и смерть. Смерть, скорее, от непонимания того, что могло быть вместо той жизни, которую они проживали. Лина, такая же обречённая как и все жители тут, просто боялась уехать. Она всю жизнь жила в пучине мрака, с собаками, со своими пугающими мыслями и чужими ей людьми, и Лина уже привыкла к этому, а лучшее – казалось таким недосягаемым. Единственные радости в этом городе: семья, любовь, дети, какая никакая карьера – для неё были чужими. Детей она хотела, но не потому что так должно было быть, а потому что её ребенок был бы поистине единственным родным ей человеком. У неё был отец, есть мать, братья, но все они были чужими, будто с другой вселенной. Они бы никогда не смогла понять и крошечного кусочка её истины. Они все смеялись с её чувств и мыслей, все были такими поверхностными и глупыми, что ей хотелось больше никогда их не знать. Хоть ребенок и не смог бы понять всю душу Лины, он смог бы излечить её. И ведь этот ребенок – это всё, чем она жила, о чём мечтала. Но Лина никогда не поймет человеческого счастья – ей суждено понять нечеловеческую тоску.

Тест

Она пробиралась к аптеке через сугробы. В их маленьком городе ночью выпал снег, его ещё не успели убрать приносившие боль владельцам частных домов снегоуборочные машины. Лина не спала всю ночь, в голову лезли как и хорошие, так и плохие мысли по поводу её самочувствия. Вчера весь день у неё болел низ живота, а ещё позавчера она поймала себя на поедании третьей тарелки лапши. Так никогда не было; Лина вообще не отличалась аппетитом, а необычное чувство где-то под животом никогда не было близко, и Лина задумалась: не беременна ли она случаем. Хотя, это была лишь мимолётная мысль, но такая желанная.

Как только она собрала весь снег в свои не совсем подходящие для зимы сапоги, Лина наконец встала на твердую поверхность. Яркая вывеска аптеки и привлекательная анимация на электронном крестике рядом заставляла её волноваться. Ещё давным-давно она забросила все попытки забеременеть, но всё ещё искренне желала ребенка. Эта мечта так и осталась мечтой, а Лина каждый раз грустно вздыхала, когда узнавала, что её очередная знакомая беременна.

В эту аптеку она не ходила год. Зайдя внутрь, Лина вежливо улыбнулась знакомому фармацевту и в спешке проговорила название теста на беременность. Получив его и рассчитавшись, Лина выбежала из магазина. В радостном волнение она вновь пробиралась через сугробы, крепко-крепко сжимая в кармане коробочку. Она успела помяться и в каких-то местах порвался от ногтей, но Лина даже и не думала разжимать её.

Город радовал своей тишиной, а собаки сегодня разбежались по мусоркам и темным углам, предоставляя Лине абсолютно пустую улицу. Иногда она слышала отдалённый лай, но он был настолько слаб, что Лина едва улавливала этот звук. Люди счастливо бродили по улицам, кто-то гулял с семьёй, кто-то с компаниями, но исключительно все были счастливы и веселы. Свои выходные Лина хотела провести за просмотром фильмов, может быть, даже со своим парнем, осталось лишь сделать тест на беременность, расстроиться, ведь он в очередной раз покажет одну полоску, и спокойно проводить время.

Подходя к дому, она даже не заметила знакомую собачку, которую она прозвала Маленькой. Смешная кличка сама собой появилась, смотря на крохотную собачонку на коротких лапах. Она никогда не была замечена в стаях, всегда тихо сидела возле лавочек, иногда подбегала к людям, но и то было редкостью. В общем, Лина с нежностью кликала её Маленькой, ведь она явно должна была быть где-то дома на диване, в любящей семье, а не скитаться по пустому двору в поисках чего-то съестного. Но судьба-злодейка решила иначе.

Дверь в квартиру оказалась открыта, она без проблем вошла внутрь, закрыла дверь. Нисон смотрел на мелькающее изображение в телевизоре. Он всегда был спокойным и на все проблемы ему было безразлично. Но, не смотря на его хладнокровность, Лина видела, как он косо смотрит на бездомных больших собак на улице, видела, как он обходил стороной всё, что связано с ними. Когда она подкармливала их, Нисон ворчал, но не мешал ей, позволяя кинуть кусок своей булочки маленькому щенку. Но кроме собак Нисона ничто не могло вывести из себя. Грустно, радостно, обидно или плохо – он никогда, кажется, не испытывал ярких эмоций. Вот и сейчас он вовсе не расстроился, когда Лина сказала ему, что возможно беременна. Хоть и ребенок не был в планах, Нисон легко улыбнулся ей, и его взгляд вновь вернулся к телевизору. Беременна Лина, не беременна Лина – ему было одинаково хорошо. Она всегда ценила в нем его спокойствие. Возле него всегда было тихо и уютно, Нисон был по сегодняшним меркам "подкаблучником". Они никогда не ссорились, просто потому что оба сошлись в негласном мнении, что сейчас хотят только умиротворения. И они получили его друг в друге.

Лина аккуратно положила мятую коробочку на край раковины. Из зеркала на неё смотрела совсем молодая восемнадцатилетняя девушка, чьи темные глаза казались черными на белом холсте лица. Но и в них сейчас что-то по-доброму заблестело, какая-то искра была в зелёных глазах, они чуть ли не светились от счастья. Лина улыбнулась: да какое счастье? Она может быть не беременна, и тогда придется вновь одинаково проводить свои дни, жить с парнем, работать и желать получить другую жизнь.

Отворачиваясь от зеркала, Лина вновь перевела взгляд на коробочку с текстами. Вот он, ещё один тест, сотый по счёту.

Нисон прекрасно слышал шуршание из ванной комнаты, но особо не прислушивался к нему. Лина стабильно раз в месяц думала, что беременна. Тесты, правда, делать никогда не торопилась, но сегодня что-то её заставило это сделать, и Нисон сам не знал, что именно: надежда или всё же печаль. Печаль, скорее, от однообразности жизни, и эта печаль перерастала в надежду, а вот она, почему-то, своим существом лишь ещё больше расстраивала Лину. До сих пор она надеялась, что в силах что-то поменять. Но правда была в том, что ничего уже не поменять; судьбу не изменить.

Сделав тест, она быстро закрыла глаза, слушая быстрое биение своего сердца. Волнение сбило её дыхание, а руки почему-то дрожали. Какой-то страх, что, открыв глаза, она увидит одну полоску, не давал ей взглянуть на тест в руках. Ей хотелось ещё немного просидеть в подвешенном состоянии. Но вот Лина открывает глаза, делает это даже не осознавая своих действий. Только она успела повернуть голову чуть влево, чтобы не увидеть количество полос. Так волнительно, словно в первый раз. И каждый раз она искренне надеялась увидеть две красные полосы.

Досчитав до трёх, Лина резко переводит взгляд на тест. В кончиках пальцев прошёлся ток, как только она увидела одну четкую и вторую еле заметную. Но там было две полоски. Две. Затылок резко похолодел от радости, сердце остановилось на секунду. Появилось ощущение сна, ведь это было слишком хорошо, чтобы быть её реальностью. Но пощипав себя на руки и похлопав по лицу, Лина поняла, что это вовсе не сон. А если это будет так, то, когда проснется, Лина обязательно сведёт счёты с жизнью.

Так она и выбежала к Нисону, прихватив тест на беременность. Руки бешено дрожали, глаза были распахнуты, а губы её пытались сказать хоть что-то. Но она уже не совсем понимала, что это все реально.

– У меня будет ребенок! – Лина смотрела на Нисона искрящимися глазами, где уже можно было увидеть радость жизни с долгожданным ребенком. – У нас будет, – поправила себя же, – у нас будет ребенок, Нисон, – расплывается в улыбке, на негнущихся ногах прибегает поближе к Нисону. Он улыбается ей в ответ.

– Я очень рад.

Рад, потому что рада Лина.

"Зачем живу?" и "Зачем? Живу."

В серой, старой квартире они были одни. Два маленьких ребёнка, не смотря на совершеннолетний возраст, две маленькие души, не определившиеся со своей судьбой.

Встретились они будто случайно, словно судьба-злодейка решила вновь подшутить и свести людей противоположных друг другу. Но они и не жаловались. Собственно, Нисон по своей натуре вообще редко жаловался, а Лину вполне устраивал вариант в виде Нисона. Отчаявшись найти свою половинку, она поняла, что лучше Нисона уже не будет.

Он был тихим, покладистым, заботливым, добрым и, можно сказать, в какой-то мере любящим. Он подарил ей то внимание, которое не дали ни родители, ни бывшие парни, ни друзья.

Нисон не относился к ней как к куску мяса, не пил, не бил, на других девушек не заглядывался. Терпел её порой надоедливые разговоры, тихо слушал её. А именно этого так не хватало Лине: стабильности.

Ей в целом в жизни много чего не хватило, но она прекрасно понимала, что не получит всего, что хотела. Наверное, она даже уже смирилась с тем, что не получит ребенка, но, как оказалось, чудеса случаются.

Лина была рождена, казалось, случайно, ведь никто не был рад её появлению, даже отец всю беременность её матери настаивал на аборте. Но в итоге мать родила, а когда поняла, что родила девочку – захотела оставить её в роддоме. Отец Василий не позволил этому случиться, хотя Лина честно признавала, что лучше бы выросла в детском доме.

Мать дала ей имя, мать ухаживала за ней, кормила, поила, одевала, играла, но делала это без любви. Будто бы это нужно было делать, просто чтобы соседи не перешептывались. Мама никогда не говорила, что любит, никогда не обнимала, не целовала. Она просто была постоянно рядом, за провинность била Лину, часто игнорировала. Ей никогда не было знакомо чувство материнской любви.

Лина от рождения была невообразимо умной и осознанной. Возможно, это всё потому что жила она в семье, где просто приходилось быть умной и осознанной. Мать проводила все дни на работе. Женщина была очень жестокой: Лина никогда не забудет боль от удара ремнем с бляшкой. Почему-то всегда железяка ударяла её по левой ноге, там навсегда останется небольшое напоминание о прошлом в виде шрама. Василий пил, постоянно залезал в долги. Но он любил дочь. Как только она родилась он понял, что Лина – его маленький мир.

Возможно, мать Лины не сдала её в интернат только из-за него. Отец всегда улыбался Лине, и она видела его жёлтые зубы, а некоторых и вовсе не хватало. От него всегда пахло сигаретами и холодом, но ей было намного уютнее слышать эти запахи, чем сладкие духи матери. Отец не работал, всегда сидел дома, курил на балконе и пил водку на кухне, дожидаясь Лину со школы, а после неловко прятал бутылки и закрывал дверь на балкон. На последние деньги покупал Лине её любимые конфеты в жёлтых фанатиках, при виде которых маленькая девочка прыгала от счастья, вовсе не обращая внимания на ноющую боль в левой ноге.

Мать не жалела её, била больно и со всей силы. Маленькая лина, которая иногда вовсе не понимала, почему её обижают, практически никогда не пряталась и не убегала от матери, когда та доставала дедовский ремень с тяжелой железной бляшкой. Она всегда с достоинством принимала удары, жмурясь от боли и иногда издавая странные звуки от невыносимости. А как только подруги матери или другие неравнодушные люди замечали огромные синяки, ссадины, царапины, гематомы, и спрашивали, зачем же мать бьет Лину, она с обыкновением раскидывала руки, словно это была изученная сцена в театре, усмехалась и говорила: "Тю! А как её не бить-то? Она же бестолковая у меня. Линочка, разве я била тебя когда-нибудь просто так?". А Лине нужно было помотать головой и смотреть себе под ноги, не поднимая печальных и особопонимающих глаз на людей. А спрашивающий кивал матере, понимая, что по-другому никак, раз ребенок не понимает.

Но глаза Лины всегда говорили о другом. их глубину нельзя было познать, не прожив вечность в аду. Отец, кажется, искренне ей сочувствовал, но ничего поделать не мог: то алкоголь мешал, то собутыльники на улице. Василий практически никогда не бывал дома трезвым, обычно напивался до предела, а потом либо уходил к друзья, либо курил на балконе, смотря на серый городок. Его дочь даже пару раз приносила в стопке, которая в свободном доступе лежала на кухонном столе, воду, думая, что отец пьет именно её. Василий всегда умилялся и смеялся с этого, но Лина, смотря большими глазами на булькающую бутылку, не понимала, что за прозрачную жидкость поглощает отец.

Только когда она подросла и пошла в третий класс, Лина поняла, что это была не обычная вода, после которой папа странно себя вел, а алкоголь. С этим понятием она столкнулась слишком рано. Но знать последствия алкоголя не так уж и печально. Гораздо печальнее в третьем классе узнать о смерти любимого отца – единственного близкого человека. Ребенок в девять лет вряд-ли может во всех объемах понять смерть, понять, что она совсем близко.

Вот и Лина, в силу своей юности, очень удивилась, когда поняла, что папы больше нет. Она помнила, что последний раз она его видела за день до того, как заплаканная мать внезапно тоже взялась за прозрачное горло бутылки.

В последний день Лина видела, как скачут глаза отца, как они краснеют и становятся мокрыми, пока он куда-то спешно собирался. На секунду он задумался, шмыгнул носом, смотря на Лину, грустно улыбнулся ей, и именно эта улыбка была самым тяжёлым воспоминанием из детства, а потом сказал что-то про "друзей", которые пойдут с ним в лес. Лина тогда удивилась, ведь в этот темный лес, где умерли не одна собака и не один человек, никто и никогда не ходил. Он был проклят, как говорили местные, был рассадником этих тварей.

Отец ушел. Ушел навсегда и больше не вернулся. Мать почему-то ходила в чёрном, много плакала и пила водку с папиной рюмки. Лине никто так и ничего не объяснил, а когда мама опять куда-то уходила, то она плакала. Обычно сидела на родительской кровати и дрожала от тоски и роняла кристаллы слёз на пёструю простыню.

Да, было ещё кое-что. В этот же день после ухода Василия она слышала выстрел. Но Лина свято верила: отец жив, а этот выстрел убил дикую собаку, а не её отца. Как бы то ни было, отца она больше не видела. Мать горевала, пила. Хоть это был пьющий человек, его любили все. Он был для многих важным, в том числе и для Лины. После пропажи отца мать вовсе уволили с работы, а со временем у Лины появился отчим. Обыкновенный отчим, он никогда не заменит отца. Человек он был бесхарактерным: работал, приносил деньги, не устраивал никаких скандалов, а если их начинала мама, то смиренно слушал всё, а после долго сидел на кухне. Просто сидел и пялился в стенку.

Лине всегда было жаль его, но он отмахивался от её сочувствия, особо не замечал Лину в целом. Они просто жили под одной крышей, ничего их не связывало. Когда они находились наедине, то неловко молчали, общих тем для разговора не было.