Итальянские разбойники. Ньюстедское аббатство (сборник)

В одном из боковых приделов теплилась небольшая восковая свеча перед иконой одного святого. Перед этим образом разбойник опустился на колени. В это время с его плеч упал плащ и открыл его фигуру, достойную быть названной геркулесовой. Украшенный драгоценными каменьями кинжал и пара пистолетов блестели у него за поясом. Тусклый свет, падавший на его лицо, позволял рассмотреть его правильные черты и отражавшуюся на нем борьбу страстей.

В то время, пока он молился, легкая дрожь пробегала по его телу, губы беспрерывно вздрагивали, вздохи и невнятные слова стенаний вырывались у него из груди. Он то ударял себя в грудь, то молитвенно складывал руки, то простирал их к образу. Никогда не доводилось мне видеть столь страшной картины угрызений совести. Я опасался быть замеченным и вышел. Вскоре я вновь увидел его, закутанным в плащ и выходящим из церкви. Он вновь пересек площадь и, вероятно, вернулся, освободившись от тяжести грехов, в горные ущелья, чтобы снова ступить на стезю преступлений.

Тут неаполитанец снова решил присоединиться к разговору и даже произнес: «Это напомнило мне одну историю…» – но импровизатор, наученный опытом, сделал вид, что не заметил этих слов, и продолжал:

– Одной из многих причин, приносящих несчастье путешественникам, является то обстоятельство, что разбойники нередко поддерживают дружеские отношения с содержателями постоялых дворов и гостиниц в Папской области. В первую очередь им становится известно о тех путниках, которые находятся в горах. Постоялые дворы и гостиницы предоставляют сведения о постояльцах разбойникам, и именно здесь, где, казалось, путешественник должен быть в безопасности, он, удаленный от какой-либо помощи, падает, сраженный кинжалом полуночного убийцы. При совершении убийств в гостиницах случаются самые кровавые истории, поскольку только поголовное истребление всех жертв может спасти убийц от преследования. Я вспомнил историю, – прибавил он, – которая случилась в одном из таких трактиров, и которая, поскольку все вы заинтересовались похождениями разбойников, будет для всех любопытна.

Удостоверившись в заинтересованности окружавших его людей и раздразнив их любопытство, он выждал несколько минут, окинул всех взглядом, как обычно делают опытные рассказчики, вспоминая то, что собираются рассказать, и начал свое повествование с драматическим пафосом в голосе, подготовив таким образом слушателей для получения необходимого эффекта.

Глава III. Опоздавшие путешественники

Было уже довольно поздно, когда в гостиницу, располагавшуюся в узком проходе Апеннинских гор, между одиноко лежавшей деревней и монастырем, прибыла карета, запряженная двумя лошаками*. Карета была старомодна и довольно тяжела. Наполовину отвалившиеся украшения говорили о ее прежней красоте, а шумевшие рессоры и стучащие колеса явно предрекали ее скорый конец. В карете сидел высокий, худощавый господин, в польском мундире отставного улана и в фуражке с меховой опушкой. Его седая шевелюра говорила о том, что годы его службы уже миновали. Подле него сидела красивая бледная девушка семнадцати лет, одетая в польское платье. На козлах расположился старый слуга. Его крепкое телосложение, рыжие усы и шрам через все лицо говорили о том, что и он некогда состоял на военной службе.

Этот экипаж принадлежал польскому дворянину, отпрыску княжеского рода, некогда славившегося своим великокняжием, но который в связи с потрясениями, постигшими Польшу*, обеднел и оскудел. Сам граф был признан мятежником, потому что горячо вступился за права отечества и жил как бы в ссылке. Он пробыл некоторое время в Италии, чтобы закончить образование дочери, которая была теперь единственным предметом его забот и его утешением. Он ввел ее в хорошее общество, и ее красота и таланты привлекли многих поклонников. Если бы она не была дочерью разорившегося польского дворянина, то, вероятно, многие оспаривали бы друг у друга ее руку. Но внезапно здоровье девушки стало ухудшаться день ото дня. Ее веселость исчезла вместе с румянцем щек, и ею овладели утомление и молчаливость.

Старый граф заметил это с беспокойством, свойственным всем отцам.

«Мы должны выбрать другой климат и другое место жительства», – сказал он, и через некоторое время старинная фамильная карета уже мчалась по Апеннинским горам.

Их единственным спутником был старый Каспар, родившийся в их доме и поседевший у них в услужении. Он всегда сопровождал своего господина, сражался подле него и однажды прикрыл его, когда тот упал с лошади, собственным телом, получив то самое ранение в лицо, которое теперь его обезображивало. Он был теперь и камердинером графа, и его компаньоном, и его дворецким. Единственным существом, которое старик любил так же, как и своего господина, была молодая барышня, его госпожа, выросшая под его надзором. Он водил ее за руку, когда она была еще дитя, смотрел за нею с беспокойством отца и даже осмеливался, подобно отцу, делать ей выговоры и наставления и радовался, когда замечал, что она внушала своим обожателям почтение и восхищение.

Начало смеркаться. Путешественники ехали уже несколько часов через узкий горный проход, по берегу шумящего ручейка. Местность походила на дикую пустыню. Скалы часто угрожали обвалом; у их подножий паслись стада белых коз, встречавших путников блеянием. Им предстояло проехать две-три мили, чтобы достигнуть ближайшей деревни. Их проводник Пьетро, старый пьяница, выпивший лишнего на последней станции, сидел не шелохнувшись, пел песни и изредка покрикивал на своих лошаков. Невзирая на частые просьбы самого графа и ворчание старого Каспара, он отнюдь не принуждал их идти быстрее.

Между тем начали собираться густые тучи, которые вскоре совершенно затмили вершины гор. Постепенно и воздух на возвышенных местах стал сыр и холоден.

Опасения графа насчет дочери наконец победили его терпение. Он выглянул из окна кареты и прикрикнул на старого Пьетро гневным голосом:

– Пошел скорее! Так мы до полуночи не доберемся до гостиницы!

– Да вот она, синьор, – отвечал проводник.

– Где же? – спросил граф.

– Вот там, – сказал Пьетро, указав на полуразвалившееся строение, лежавшее в четверти мили от них.

– Неужели это гостиница? Это больше походит на развалины, нежели на постоялый двор. Я предполагал, что мы заночуем в хорошей деревне.

В ответ Пьетро испустил тысячу жалоб и заверений, всегда имеющихся наготове у ленивых проводников:

– Такая плохая дорога, такие крутые горы! Ах, мои бедные животные! Они измучились, они набили себе шеи, они хромают, они не в состоянии идти до ближайшей деревни!.. Впрочем, ваше превосходительство, вы не сможете найти лучшего ночлега, чем в этой гостинице: это настоящий дворец и какие добрые хозяева! И какой стол! Какие кровати! Ваше превосходительство может здесь жить и спать как вельможа!

Графа было легко уговорить, поскольку, опасаясь, что сырой ночной воздух повредит здоровью дочери, он желал поскорее добраться до ночлега. И старинная карета с шумом и грохотом въехала в ворота гостиницы.

Здание отчасти соответствовало описаниям проводника. Оно было весьма просторно и действительно когда-то могло называться замком или дворцом. Это внушительное сооружение было выстроено из гранитных и мраморных плит и состояло из целого ряда закоулков, выстроенных, казалось, без всякого смысла. И в самом деле, некогда оно служило дворцом для увеселений какого-то итальянского князя. Внутренние покои и флигеля могли вместить целый военный отряд.

Однако это здание вряд ли могло удовлетворить гостей. Люди, встретившие путешественников, были скверно одеты и внушали подозрение. Но все они знали старика Пьетро и встретили его с радостью, когда он торжественно въехал в ворота.

Хозяйка явилась лично, чтобы указать графу и его дочери их комнаты. Их провели через длинный, темный коридор, а затем через анфиладу комнат. Все помещения замка имели между собой сообщение и были просторны. На вид все было бедно и запущенно. На сырых стенах кое-где висели картины, на которых из-за слоя копоти почти ничего невозможно было разглядеть.

Гости выбрали себе две сообщающиеся между собой спальни, дальняя из которых предназначалась для девушки. Кровати оказались чрезвычайно старыми, и когда последовала очередь столь расхваленных Пьетро перин, то оказалось, что все они набиты льном, сбившимся в большие комки.

Увидев это, граф только пожал плечами, но деваться было некуда.

Мороз подирал по коже, и путешественники обрадовались, когда собрались в общей комнате или зале, где в большой дыре, которую никак нельзя было назвать камином, горел огонь. Незадолго до этого туда бросили несколько зеленых веток, которые наполнили помещение едким дымом. Эта комната соответствовала всем остальным. Пол был выстлан кирпичами и чрезвычайно грязен; посередине стоял большой дубовый стол, размеры и тяжесть которого не позволяли сдвинуть его с места.

Только одно обстоятельство находилось в противоречии с общей бедностью – одежда хозяйки. Хотя платье ее было чрезвычайно грязно и изорвано, однако сшито из дорогой парчи. Серьги, кольца и несколько ниток жемчуга, с крестом из драгоценных камней, были достойны украсить любую принцессу. Черты лица ее были, скорее, красивы, но обнаруживали нечто, внушившее девушке отвращение к этой особе. Она была чрезвычайно заботлива и расторопно выполняла приказания гостей, однако граф и его дочь почувствовали облегчение, когда она оставила их на попечение замарашки служанки, а сама пошла готовить ужин.

Каспар беспрестанно бранил проводника, который от нерадивости или умышленно привез его господина и госпожу в такую гостиницу, и клялся своими усами, что отомстит старому плуту, как только они выберутся из гор. Он без конца ссорился с подозрительной служанкой, которая настойчиво пыталась выведать денежное положение путешественников.

Граф по натуре был добр и без ропота принимал все тяжести путешествия. Может быть, перенесенные настоящие несчастья научили его сносить без жалоб те неудобства, которые делают несчастными счастливых людей. Он придвинул к камину большое сломанное кресло для своей дочери, другое – для себя, потом взял в руки щипцы и постарался разложить дрова так, чтобы они вновь загорелись. Несмотря на все его старания, дым распространился по комнате так, что этот добрый господин потерял остатки терпения. Он встал, взглянул на дочь, оглядел грязную комнату, пожал плечами и снова принялся за дрова.

Ничто так не удручает в гостинице, как ленивая прислуга. Он долго терпел дым и хранил молчание, чтобы не вступать в разговор с нерадивой горничной. Наконец он был вынужден попросить сухих дров. Служанка вышла, пробурчав что-то себе под нос. Торопливо возвращаясь с охапкой сухих прутьев, она поскользнулась, упала и ударилась виском об угол одного из стульев. От падения с ней случился обморок, а из раны на виске полилась кровь. Как только она очнулась, то увидела, что дочь графа обследовала ее рану и перевязала ее своим платком. Такую помощь оказала бы всякая девушка, имеющая чувство сострадания; однако было ли что-то в поведении этого приветливого существа, которое склонилось над ней, или в голосе красавицы, но это тронуло сердце служанки, не привыкшей получать помощь от господ. Она схватила нежную руку польки, прижала к своим губам и воскликнула: «Дай Бог, чтобы вас сохранил святой Франциск, синьорита!»

Приезд новых гостей нарушил тишину в гостинице. Это была испанская принцесса с большой свитой. Все вокруг пришло в движение: хозяйка спешила принять таких важных гостей, и бедный граф, его дочь и их ужин были позабыты на несколько часов. Старый Каспар пробормотал столько польских ругательств, что итальянский слух пришел бы в отчаяние, если бы мог их понять. Впрочем, невозможно было убедить хозяйку, что старый господин и его юная дочь важнее, чем все дворянство Испании.

Шум, возвестивший о прибытии новых постояльцев, привлек девушку к окну, откуда она могла видеть приехавших гостей.

Молодой кавалер выпрыгнул из кареты и помог выйти из нее принцессе. Принцесса была старухой с безобразным лицом и черными блестящими глазами. Она была богато и со вкусом одета и опиралась на трость с золотым набалдашником, высота которой едва не превышала рост самой принцессы. Молодой человек был высок и строен. Юная графиня, скрытая от взоров приезжих занавеской, тотчас отскочила от окна, как только его увидала, и испустила глубокий вздох, закрывая ставню. Что означал этот вздох, я сказать не могу. Может быть, причиной его было разительное отличие между богатым экипажем принцессы и грозившей рассыпаться каретой ее отца, стоявшей поблизости.

Что бы ни явилось причиной, но молодая девица затворила окно со вздохом. Она вернулась к своему креслу, и легкая тень пробежала по ее лицу. Она села, облокотилась о ручку и принялась печально глядеть на огонь.

Граф заметил, что она побледнела.

– Ты нездорова, дочь моя? – спросил он ее.

– Нет, дорогой мой батюшка! – отвечала она, положив его руку в свою и взглянув на него с улыбкой; но, когда она это сказала, предательница слеза упала на пол и графиня отвернулась.

– Сквозняк у окошка простудил тебя, – сказал граф с улыбкой. – Спокойная ночь все исправит.

Наконец накрыли к ужину, но только хотели принести кушанья, как вошла хозяйка и извинилась за то, что должна пригласить сюда недавно приехавших гостей. Так как ночь холодна, а у них нет других теплых комнат, то она попросила их разместиться в той, где горел камин. Как только она извинилась, вошла принцесса, которую вел тот самый красивый молодой человек.

Граф тотчас узнал в гостье даму, которую часто видел в обществе в Неаполе и Риме и у которой и сам не раз бывал на приемах.

Молодой человек был ее племянником и наследником и выгодно отличался от многих своим богатством и хорошим воспитанием. Однажды он встречался с графом и его дочерью – на даче у одного знатного неаполитанца. Молва просватала его за богатейшую наследницу некоего знатного вельможи.

Эта встреча оказалась приятной как для графа, так и для принцессы.

Граф был по-старинному учтив. Принцесса же в свое время была красавицей, всю жизнь она любила щеголять и слушать комплименты.

Молодой человек подошел к юной графине с целой тысячей учтивых комплиментов, но в его походке и голосе обнаруживалось то смущение, которое, наконец, совершенно лишило его дара речи. Молодая дама между тем потупила взор и не произнесла ни единого слова. Она снова опустилась в кресло, где осталась сидеть неподвижно, глядя на огонь, в то время как множество различных переживаний и чувств отражались на ее лице.

Старики, которые в это время приветствовали друг друга, не заметили странного поведения молодых людей. Они договорились вместе поужинать, и, так как принцесса везла с собой своего повара, в скором времени на столе появился обильный ужин. К нему присоединились отборные вина, ликеры и пирожные, которые оказались в одной из повозок, предназначенных для кухни. Принцесса была охотницей до всего изысканного, что может принадлежать человеку.

В данное время она вознамерилась совершить путешествие в Лорето, чтобы посредством богатых пожертвований получить отпущение грехов. Она, конечно, была слишком роскошна для богомолки и очень отличалась от тех, кто ходит на богомолье с сумою. Но странно было бы требовать такого самоотречения от людей, живущих по законам нынешнего света; однако же нельзя усомниться и в сильном действии богатых подарков, которые она везла тамошнему монастырю.

Принцесса и граф во время ужина толковали о светских происшествиях, которыми они в свое время наслаждались, и не замечали, что говорят только они одни. Молодые люди молчали и по очереди тяжело вздыхали. Девушка, невзирая на все просьбы принцессы, не притронулась ни к одному из любимых кушаний старухи. Граф на это только пожимал плечами.

– Ей что-то нынче нездоровится, – сказал он. – Я думал, что она упадет в обморок, когда она увидела ваш экипаж.