Итальянские разбойники. Ньюстедское аббатство (сборник)

Оказалось, что солдаты стерегли нескольких человек, приговоренных к галерам, которые, пользуясь случаем, наслаждались вечерней прохладой, валяясь на песке и потихоньку развлекаясь.

Француз остановился и указал на кучку несчастных пленников, игравших в какую-то незатейливую игру.

– Весьма печально, – сказал он, – видеть такое количество преступников, какое мы встречаем в этой стране. Вероятно, большая часть из них – разбойники. Такое случается здесь часто: убийца отца, убийца матери, детей, всякий злодей бежит от правосудия и становится разбойником в горах. Утомившись от такого образа жизни, сопряженного с постоянной опасностью, кто-то делается предателем, выдавая своих приятелей правосудию. Таким образом, приговор ему ограничивается галерами вместо казни и он почитает себя счастливцем, поскольку может, подобно животному, валяться на песке.

Прелестная венецианка содрогнулась, взглянув на кучку невольников, собравшихся здесь, чтобы насладиться вечерней прохладой.

– Они похожи, – сказала она, – на змей, которые вьются одна вокруг другой.

Мысль о том, что некоторые из них были разбойниками, этими ужасными существами, которые в последние дни так занимали ее воображение, заставила ее еще раз боязливо взглянуть на этих несчастных. Взглянуть так, как мы взираем на ужасное хищное животное, – со страхом и замиранием сердца, даже если оно заперто в клетке и сковано цепями.

Мало-помалу, опять возобновился разговор о разбойниках, начатый в гостинице. Англичанин уверял, что некоторые рассказы – выдумка, а другие преувеличены. Что касается истории импровизатора, то это – роман, родившийся в голове отчаянного враля.

– В самом деле, – ответил француз, – в образе жизни этих людей есть что-то романтическое, что не позволяет определенно сказать, что в истории выдумка, а что – нет. Со мной самим случилось приключение, позволившее мне подробнее узнать их нравы и обычаи, и я решил, что в них есть что-то необыкновенное.

Искренность и учтивость, с которыми говорил француз, внушили симпатию всей компании, не исключая и англичанина. Поэтому его дружно попросили рассказать об этом происшествии, и он, неспеша прогуливаясь по берегу, начал следующий рассказ.

Глава II. Приключение одного живописца

По роду занятий я художник и долгое время жил в имении одного богатого князя, которое находилось в нескольких милях от Рима, в одной из самых живописных местностей Италии. Это было на высотах старого Тускула*. Невдалеке и сейчас виднеются развалины вилл Цицерона*, Суллы*, Луцилия*, Руфина* и других знаменитых римлян, которые отдыхали здесь от своих трудов. Из беседки открывался великолепный вид на окрестности, навевающий мысли о славных античных временах: Албанские горы, Тиволи – некогда излюбленное местопребывание Горация* – и Мецената*, обширная и дикая Кампания*, с орошающим ее Тибром, и собор Святого Петра, который гордо возвышается посреди развалин древнего Рима.

Я помогал князю отыскивать разные древности, страстным любителем которых он был. Наши труды не оставались без награды. Мы откопали там множество статуй и остатков памятников великолепной работы, сделанных с тем вкусом и пышностью, которые некогда царили в древних тускуланских жилищах. Все его имение было украшено статуями, рельефами, вазами и саркофагами, которые мы похитили у земли.

Образ жизни, который мы вели, был весьма приятен, а в часы отдыха мы предавались различным развлечениям. Каждый из нас проводил дневные часы так, как того требовали его занятия или как ему было угодно, но после заката солнца мы собирались на общий обед.

Это случилось четвертого ноября, в ясный день, когда все мы собрались по первому звонку к обеду в столовую. Все семейство изумилось отсутствию священника. Его долго ждали, но тщетно. Наконец сели за стол. Сначала его отсутствие объясняли тем, что он, верно, пошел прогуляться дальше чем обыкновенно, и первые блюда убрали со стола без всякой тревоги. Когда подали десерт, а он тем временем так и не появился, начали беспокоиться. Опасались, что он занемог где-нибудь в лесу или попал в руки разбойников. Неподалеку от виллы возвышались Абруццкие горы, прибежище разбойников. И в самом деле, с некоторых пор они сделали эту местность небезопасной, и многие видели, как Барбоне, атаман здешней шайки, появлялся в уединенных местах Тускулы. Отчаянные вылазки этих разбойников были широко известны, а те, кто стал предметом их зависти или мщения, не чувствовали себя спокойно даже в собственных домах. До сего момента владения князя оставались невредимы, но от одной мысли, что такие ужасные люди бродят по окрестностям, все испытывали беспокойство. Волнение семейства к вечеру еще больше усилилось. Князь приказал своим слугам и охотникам взять факелы и идти искать священнослужителя.

Прошло совсем немного времени с тех пор, как они отправились на поиски, и мы услышали в нижнем этаже слабый шум. В это время вся семья ужинала наверху, а прислуга подавала на стол. Внизу оставались только кастелянша, прачка да еще три работника, отдыхавшие и беседующие между собой.

Я первый услышал шум и, решив, что это вернулись мои люди, встал из-за стола и выбежал на лестницу, желая узнать причину и сообщить радостное известие князю и княгине, чтобы прекратить их волнение. Едва я спустился с лестницы, как увидел перед собой человека, похожего на разбойника, который держал в руках карабин, а из-за пояса у него торчали кинжал и пара пистолетов. Черты лица его были суровы и радостны одновременно. Увидев меня, он с торжеством прокричал, схватив меня за воротник:

– Ты князь?

Я сразу понял, в чьем обществе очутился, и, стараясь не потерять присутствия духа, остался невозмутимым. Оглядевшись, я понял, что их здесь несколько и что они вооружены так же, как и первый. Они стерегли обеих женщин и трех работников.

Разбойник, державший меня за воротник, неоднократно повторил свой вопрос: князь я или нет? Намерения их были ясны: они собирались выкрасть князя и, спрятав его в горах, затребовать за него огромный выкуп.

Разбойник ужасно сердился на меня, что я отвечал неопределенно, поскольку я смекнул, как важно его обмануть.

Тут я решил освободиться от его хватки. Хоть я и был безоружен, зато достаточно силен. Его товарищи находились поодаль. Подумав об этом, я тут же осуществил задуманное. Шея злодея была открыта. Правой рукой я схватил его за горло, а левой – за руку, в которой он держал карабин.

Он не ожидал внезапного нападения, и я одолел его: издав стон, он пошатнулся. Я уже чувствовал, как ослабела его рука, и собирался в один прыжок достичь лестницы, использовав момент, пока он не пришел в себя, как вдруг почувствовал, что кто-то схватил меня сзади.

Я был вынужден выпустить свою добычу. Разбойник, освободившись, обрадованный, отчаянно набросился на меня и ударил прикладом карабина в лицо так, что рассек мне лоб. Я потерял сознание, и, воспользовавшись этим, он вынул у меня из карманов часы и все, что в его глазах представляло ценность.

Придя в себя, я услышал голос их атамана, который сказал:

– Ты князь и пойдешь с нами!

Они тотчас окружили меня и поволокли из дома, прихватив заодно и троих работников.

У меня не было шляпы, кровь текла по лицу, и я старался остановить ее носовым платком, которым и перевязал себе лоб. Атаман вел меня с триумфом, полагая, что я и есть князь. Мы прошли уже значительное расстояние, прежде чем один из работников объяснил ему его ошибку. Бешенство разбойника не имело границ. Теперь поздно было возвращаться на виллу и исправлять промах: там ударили в набат, и, вероятно, все люди были уже вооружены. Он взглянул на меня с бешенством, орал, что я его обманул, что я причина его неудавшегося плана, и приказал мне готовиться к смерти.

Я увидел, что все они при этих словах схватились за кинжалы, и понимал, что это не простая угроза.

Работники поняли, что навлекли на меня страшную опасность своими объяснениями, и принялись уверять атамана, что я человек, за которого князь не пожалеет изрядной суммы. Что касается меня, то я не могу сказать, что их угрозы меня испугали. Я не хочу хвалиться своим мужеством, но в последние беспокойные времена я так привык к испытаниям, а смерть столько раз угрожала мне, что я постепенно перестал ее страшиться. Несчастья, сыпящиеся на человека как из рога изобилия, делают его в конце концов хладнокровным, как игрока, который постепенно становится равнодушен к деньгам. На все угрозы разбойников я отвечал, что они окажут мне тем большую услугу, чем быстрее приведут их в исполнение.

Такое поведение изумило атамана, но заверения работников, что князь не пожалеет ради моего выкупа значительной суммы, оказало на него действие. Он задумался, стал спокойнее и подал знак своим товарищам, дожидавшимся приказа убить меня. «Вперед, – сказал он, – мы еще успеем разделаться с ним!»

Мы шли по дороге Ла Малара, которая ведет в Рокка Приори. Посреди дороги располагается одинокая гостиница. На расстоянии пистолетного выстрела от нее мы остановились и атаман приказал всем замереть. Сам же он пошел вперед, тщательно осмотрел гостиницу со всех сторон, поспешно вернулся назад и дал своей шайке знак тихо продолжать путь. Потом выяснилось, что гостиница была одной из тех, где собирались разбойники. Хозяин был в сговоре с атаманом и, вероятно, с предводителями других шаек. Если в его гостинице останавливался патруль или жандармы, то он вывешивал особый знак у дверей. Если знака не было, то разбойники могли спокойно входить и рассчитывать на хороший прием.

Пройдя еще немного, мы повернули в сторону гор, которые окружают Рокка Приори. Путь наш был продолжителен и довольно тяжел. Совершив множество поворотов, мы вскарабкались на гору, стоящую посреди леса. На одной из полян мне приказали сесть на землю. Остальные разбойники сгрудились вокруг меня и по знаку атамана развернули свои плащи, образовав таким образом шатер, каркасом которого были они сами. Атаман высек огонь и зажег факелы. Плащи образовали собой палатку, для того чтобы в лесу не было заметно ни луча света. Как ни было опасно мое положение, но я не мог оторвать глаз от этой ширмы из темной материи, которая отличалась от разноцветной одежды разбойников, от блестящих кинжалов и пистолетов, от резких черт их лиц, освещаемых факелами, любуясь живописным видом этого бивака. Словом, все походило на театральное представление.

У атамана в руках между тем оказались чернильница, перо и бумага. Он дал мне их и приказал писать под его диктовку. Я повиновался. Это оказалось послание совершенно в разбойничьем стиле, требовавшее, чтобы князь незамедлительно прислал за меня выкуп в три тысячи скуди, и что всякое промедление с его стороны будет равноценно моей смерти.

Я хорошо представлял себе решительный характер этих людей, чтобы не сомневаться в том, что это не пустая угроза. Единственным способом, придававшим силу их требованиям, было то, что они немедленно приводили в исполнение свои угрозы. Но я прекрасно видел, что послание нелепо и написано слишком грубо.

Я сказал об этом атаману и объяснил ему, что такую значительную сумму никто не заплатит, поскольку я не приятель и не родственник князя, а просто художник, который может предложить в качестве выкупа только выручку от продажи своих картин. Если этой суммы недостаточно, то они могут убить меня, так как я стою немного.

Тем не менее я старался говорить с ними не слишком резко, хотя и заметил, что решительность и мужество действуют на разбойника. Так и вышло: когда я перестал говорить, атаман схватился за кинжал, но потом успокоился, взял письмо, сложил его и приказал мне написать адрес князя. Затем послал в Тускулум одного из разбойников, обещавшего в скором времени возвратиться.

Разбойники легли спать, приказав и мне сделать то же самое. Они расстелили на земле свои широкие плащи и легли вокруг меня. Один стал в некотором отдалении на карауле, смена которого происходила каждые два часа.

Странность и дикость окружающей обстановки, компания богоотступников, готовых в любую минуту схватиться за кинжалы, жизнь которых была столь невероятной и неправедной, могли лишить сна и покоя всякого. Сырая земля и холодная роса больше, чем душевные волнения, мешали мне сомкнуть глаза. Испарения Средиземного моря – хотя и отдаленного – достигали этих гор и несли с собой ужасный холод. Я придумал средство исправить это: я подозвал к себе одного из разбойников и попросил его лечь подле меня. Как только какая-то часть тела начинала замерзать, я придвигал ее к телу моего соседа и занимал у него теплоты. Таким образом я наконец заснул.

Когда рассвело, меня разбудил голос атамана. Он отыскал меня среди спящих, приказал встать и следовать за ним. Когда я внимательно рассмотрел его лицо, оно показалось мне добрее вчерашнего. Он даже помог мне забраться на гору между кустарниками.

Тут во мне пробудился инстинкт живописца, и я позабыл все беды и опасности при виде восходящего в Абруццких горах солнца. На этих горах некогда Ганнибал раскинул свой лагерь, показывая своим воинам лежащий вдалеке Рим. Видно было весьма далеко. Небольшие тускуланские холмы, с их постройками и священными храмами, лежали внизу; по другую сторону Фраскати и Тускулы простиралась обширная Кампания, с рядами склепов, разрушенных каскадов, с башнями и куполами Вечного города.

Вообразите эту картину, освещенную лучами восходящего солнца. Представьте себе и дикую природу, среди которой вы находитесь и которая делается еще более дикой от присутствия разбойников: вы не удивитесь в этом случае, что волнение живописца пересилило его человеческие тревоги.

Разбойники удивлялись восторгу, который охватил меня при виде картины, бывшей для них привычной и обыкновенной. Я воспользовался случаем, что они сделали остановку, тотчас достал свой альбом и поспешно сделал набросок этого ландшафта.

Возвышение, на котором мы остановились, было совершенно пустынно и отделялось от Тускуланских гор полосой длиной около трех миль. Этот хребет был любимым местом пребывания разбойников, поскольку с него открывается хороший обзор и он отдален от жилищ находящимся поблизости лесом.

В то время как я рисовал, мое внимание привлекли крик птиц и блеяние овец. Я огляделся, но не увидел животных, голоса которых я слышал. Затем они раздались снова и, как мне показалось, доносились с вершин деревьев. Оглядевшись еще раз, я заметил шестерых разбойников высоко на дубах, росших на вершине хребта. Они высматривали оттуда добычу, как коршуны, обмениваясь между собой звуками, которые путешественник мог принять за карканье ворон, клекот соколов и блеяние овец.

Осмотрев окрестности и окончив свой странный разговор, они слезли с деревьев. Атаман поставил троих своих людей на караул с трех сторон горы, а сам, с одним из разбойников, на которого он больше всего полагался, остался стеречь нас.

Я держал в руках свой альбом с набросками. Он затребовал его и, посмотрев, сказал, что теперь удостоверился в правдивости моих слов о том, что я художник. Я начал дружески беседовать с ним. Вдруг он схватил мою руку, пожал ее и сказал с чувством:

– Ты рассуждаешь здраво, судишь правильно. Меня вынудили заняться этим ремеслом обиды и несчастья.

Он молчал несколько минут, затем опять с жаром заговорил:

– Я расскажу тебе коротко историю моей жизни, и ты ясно увидишь, что обиды, которые я претерпел от других, а не мои собственные преступления заставили меня бежать в горы. Я старался быть полезным для своих ближних, но они преследовали меня.

Мы присели на траве, и он рассказал мне следующую историю.