Пират, ищи!

Наш самолет увертывался от них, ввинчивался в небо, делал петли и стремился зайти в хвост врагу. Один «стервятник» задымил и пошел штопором вниз – за ним потянулся черный хвост дыма. Ребята закричали: «Так его, мерзавца!» И даже захлопали в ладоши.

«Ястребок» ринулся на другого врага прямо в лоб, но тот скользнул вниз и ушел в сторону, а в это время из-за облаков вынырнул третий «мессершмитт» и длинной пулеметной очередью ударил в хвост Яку. Самолет задымил и пошел на снижение. Он летел к земле так круто и с такой большой скоростью, что, казалось, уже не спланирует и врежется в землю. «Но что же летчик не выбрасывается с парашютом?.. – беспокоились мы. – Может, убит…» Нет, вот самолет выравнивается, планирует… Наверно, думаем, сядет в рожь. А рожь-то сухая, спелая. Загорится. Смотрим, шасси? почти задевают за колосья, но самолет минует ниву и садится на картофельное поле: подпрыгивает, качается из стороны в сторону и бороздит, пылит землю. Ох, как бы не перевернулся! Я тут же крикнул двум автоматчикам: «А ну, бегом к самолету!»

Но нас опередил всадник на белом коне. Он проезжал недалеко от места приземления самолета. Смотрю в бинокль: спрыгнул с коня и – к самолету, от которого валил черный дым; появились язычки пламени. Владимиров вскочил на крыло и, ухватив летчика под мышки, вытащил его из самолета. В это время «мессершмитт» снизился и, сделав над «ястребком» круг, дал пулеметную очередь. В бинокль я заметил, как пули пробежали по картофельному полю и запылили. Видно, немец бил из крупнокалиберного. Владимиров схватил летчика в охапку и потащил его в сторону, к большой яме, из которой местные жители добывали песок. В горящем самолете стали рваться боеприпасы. Как бы, думаю, не сразило ребят осколками… Потеряв из виду своих бойцов, я нервничал: где они там пропали?.. А Владимиров вот-вот уже у ямы… Еще бы один шаг – и он в укрытии. «Мессер» делает круг и бьет пулеметной очередью. Владимиров с летчиком повалились в яму…

«Эх, думаю, не успели мои ребята!..»

После этого немецкий летчик решил расправиться и с белым конем, который ожидал своего хозяина у кустика. Сделав над ним круг, летчик дал очередь из пулемета. Летчик не заметил во ржи двух наших автоматчиков. Они ударили по «мессеру» бронебойно-зажигательными, он врезался в землю и взорвался. А ваш белый конь помчался по дороге…

Дуванов помолчал, а потом добавил:

– Вот и вся история…

Я поехал в медсанбат. В саду под яблонями стояли длинные палатки с целлулоидными окошками.

Около палатки я встретился с командиром медсанбата врачом Александровым.

– Наверно, за своим помощником приехали? – спросил он.

– Да. Ну как он?

– Герой. Летчика спас и первую помощь ему оказал. Но сам ранен.

Мы зашли в палатку. В ней рядами лежали на носилках раненые после операций. В углу, слева, мы увидели смуглого молодого летчика с забинтованной головой. Около него сидел Миша Владимиров. У него была забинтована шея. Как только мы вошли, Владимиров встал и, будто в чем-то винясь передо мной, доложил:

– Товарищ начальник, ваше задание выполнил. А тут такой случай… Задержался… И Воронок куда-то убежал…

– Ничего, Миша, все в порядке. Воронок дома. Ну а ты как?

– Спасибо. Не беспокойтесь – я скоро выпишусь.

Летчик спал. Лицо у него было бледное. Дыхание глубокое, ровное.

– Угостили мы его спиртиком, – тихо сказал врач Александров, – пусть поспит, успокоится. Пальцы на ноге оторваны и ранение лба, но кость цела. Жить будет. И еще полетает…

В ту же ночь раненого летчика эвакуировали в полевой госпиталь. Миша провожал его. Летчик, пожимая ему руку, тихо говорил:

– Спасибо, браток. Запомни – Сафонов. Может, встретимся после войны… Я к тебе в село приеду.

Миша молчал. Пережитые опасности роднят людей.

– До свидания… – промолвил он глухо.

Через две недели Миша Владимиров выздоровел и вернулся ко мне. А раненого Воронка мы вылечили и передали в дивизионный ветлазарет. При этом я сказал начальнику лазарета ветврачу Махову:

– Воронок – дорогой конь, донор. Не стоит ему так про ливать кровь… Его ценной кровью вы спасете немало тяжело раненных лошадей.

Как Сокол стал бояться воды

Много раз я благодарил колхозного конюха Ивана Агаповича за то, что он вырастил такого сильного и резвого коня, каким был Сокол. Иной раз пустишь его во весь дух за машиной – и не отстает. Шофер выглянет из кабины и с восхищением воскликнет: «Ого! Вот это дает!..» Сокол был послушным и смелым. Но однажды с ним произошла такая оказия…

Ветфельдшер Миша Владимиров сел на Сокола без седла и поехал на водопой. Недалеко от нас, за железнодорожной линией, протекал ручей.

Через несколько минут, сидя в блиндаже, я услышал надрывный звук пикирующего самолета, а потом – пулеметную очередь.

Вскоре в блиндаж вбежал Миша. Показывая на дверь, закричал:

– Скорей! Скорей! Сокол…

– Что случилось?

– Сокол пропал…

– Как – пропал? Убили?

– Нет! Утонул…

– Где утонул?

Я знал, что в том ручейке, где мы поили лошадей, было воробью по колено.

– В болоте! – воскликнул Миша.

Схватив моток кожаного «повала», которым мы связывали лошадей во время сложных операций, я выбежал из блиндажа. На ходу крикнул бойцам хозяйственного отделения:

– За мной, товарищи! С лопатами! Конь утонул в болоте!..

Во весь дух мы побежали к месту происшествия.

Оказывается, когда Владимиров ехал на водопой, на него пикировал «мессершмитт» и дал очередь из пулемета. Сокол испугался и шарахнулся в сторону. Миша упал с коня. Сокол помчался по полю и ввалился в болото.

Конь увяз в трясине по самое брюхо. Голову тянет вверх, глаза вытаращенные, глухо стонет.

Сунулись мы к нему – ноги вязнут, опасно. Остановились, замешкались. Что делать? И вдруг Миша закричал, показывая рукой в сторону железнодорожного полотна:

– Щиты! Щиты!..

Около железнодорожного полотна стояли деревянные щиты, сложенные шалашиками. Бойцы бросились к щитам и быстро сделали настил по болоту.

По этому настилу мы добрались до Сокола и настелили щиты вокруг него. Стоим. Хорошо держат. Не тонем, только немного вода просачивается.

Начали откапывать коня лопатами – еще больше за – сасывает.

– Отставить! – приказал я. – Давайте «повал».

Просунули конец ремня под брюхо коня, схватились за концы «повала», а кто за гриву и хвост и потянули под команду: «Эх, взяли! Еще раз взяли!» Трудно подается. Тяжел, да и тина крепко держит. Только мы начали тянуть, вдруг слышим крик нашего наблюдателя:

– Воздух!