«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IV. Казанская духовная академия начала XX века

Вскоре епископ Анастасий был переведён в Петербургскую академию. Это было, очевидно, результатом его встречи с [великой] княгиней Елизаветой Фёдоровной.[60 - В очерке «Епископ Анастасий» в составе «Очерков по истории Казанской духовной академии» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Вскоре епископ Анастасий переведён был на должность ректора Петербургской дух[овной] академии, где и умер от туберкулёза» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 401. Л. 41-41 об.]

[[61 - Там же: «Он читал лекции по истории русского раскола. Читал он явно без «живинки»: толи ему уже в университете «набило оскомину», толи потому, что он считал всё это излишним для студентов академии, и «души» не было. Наконец, второпях при переезде на другое место назначения он не прочитал написанную по его предмету единственную кандидатскую работу, а ведь, потеснивши своё время, мог бы это сделать. Нет! Наука у него была уже в отчуждении» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721. Л. 40 об.В очерках «Казанская духовная академия» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Лично у автора сего осталась претензия е епископу: ему он писал кандидатскую работу. А он в спешке переехать на новую работу – ректором Петербургской академии – не счёл нужным прочитать работу, а передоверил чтение её другому лицу – иеромонаху Афанасию, который усмотрел в авторе работу соперника и не смог сделать объективной оценки» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 401. Л. 120.]]

Будучи монахом, епископ Анастасий, в мире Александр Иванович Александров, не терял связь с университетом. Был момент, когда он заменял ректора университета, и все официальные документы того времени подписывались так: «За директора университета… такой-то». Не терял он связи и со знакомыми по учебному Казанскому округу.

Что же всё-таки случилось с ним? Ответ может быть только один: он был бесхарактерный человек и стал жертвой тонкого шантажа ловких дельцов из монашеского мира, действовавших с чисто иезуитской манерой влияния на слабохарактерных людей.[62 - В очерке «Монахи и «монашествующие» в Казанской духовной академии» в составе «Очерков по истории Казанской духовной академии» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Может быть, епископ Анастасий был скромнее, чем он показался окружавшим его людям, которые старались угождать ему, питать его честолюбие. Один из студентов Петербургской академии, учившийся в ней во время ректорства еп[ископа] Анастасия вспоминал, что в академию тогда приезжал некий старец-подвижник, перед которым епископ благоговел, почтительно целовал у него руку. Не есть ли это порыв мистика? Во всяком случае, он был оригинальным монахом, чуждым некоторых черт, которые были не у пришедших к сей юдоли со стороны, а так сказать, у доморощенных» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 401. Л. 59-59 об.Согласно «Православной энциклопедии», краткое ректорство епископа Анастасия, близкого к академической и университетской среде, сопровождалось полезными в учебном и административном отношении новациями и было благожелательно воспринято академической корпорацией и студенчеством. («Казанская духовная академия» // «Православная энциклопедия». Т. 29. С. 117-134).После епископа Анастасия последним ректором Казанской духовной академии в 1913-1917 гг. был епископ Анатолий (Грисюк) (1880-1938) – кандидат богословия Киевской духовной академии 1904 г. Иеродиакон с 1903 г., иеромонах с 1904 г. И. д. доцента кафедры общей церковной истории Киевской духовной академии с 1905 г., кафедры истории древней церкви с 1910 г. Магистр богословия 1911 г. Архимандрит с 1911 г. Экстраординарный профессор Киевской духовной академии в 1912 г. Инспектор и экстраординарный профессор Московской духовной академии с 1912 г. Архиепископ с 1928 г., митрополит с 1932 г. Священномученик Русской Православной церкви.]

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 401. Л. 31-38.

Инспекторы академии

Протоиерей Николай Петрович Виноградов

Студенты его между собой называли Николаем Петровичем.[63 - Виноградов Николай Петрович (1852-1928) – сын священника Вятской губернии. Протоиерей. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1880 г. Преподаватель латинского языка в Нижегородском духовном училище с 1880 г. Приват-доцент Казанской духовной академии, преподаватель кафедры латинского языка и латинской словесности с 1881 г., и. о. доцента с 1884 г. Священник с 1883 г. Магистр богословия 1887 г. Протоиерей с 1894 г. Инспектор Казанской духовной академии в 1894-1911 гг. Экстраординарный профессор кафедры латинского языка с 1908 г. Инициатор создания и руководитель Казанских Высших женских богословских курсов с 1911 г. Благочинный церквей при Казанских духовно-учебных заведениях с 1912 г. В 1913-1914 гг. читал в Казанской духовной академии лекции на вакантной кафедре лаинского языка. Читал лекции студентам частным образом на квартирах после 1919 г. В 1921 г. проходил по групповому делу преподавателей Казанской духовной академии. Состоял в числе преподавателей учрежденного в ноябре1921 г. Богословского института в Казани, просуществовавшего до 1923 г.] Он был инспектором академии и не был инспектором в том же смысле, как поётся в песне: «песня слышится и не слышится». Официально по номенклатуре профессий академических должностных лиц он значился инспектором, но по натуре он просто был «никакой» инспектор. У него не было для этого никаких специфических данных и именно «по этому самому» он был самым подходящим для студентов инспектором, не в смысле их эгоистических, так сказать, «классовых» соображений, а по существу – a principio[64 - in principio – по-латински в начале.], потому что какой же может быть инспектор и для чего юношам в 20-25 лет, которым даже для обслуживания себя по академической линии разрешалось иметь своего студента – декана. Но так уж повелось, чтобы был инспектор, и Н. П. был таковым.[65 - В очерке «Протоиерей Николай Петрович Виноградов» в составе очерков «Казанская духовная академия» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «На него и не смотрели, как на инспектора и благодушно называли его не отцом протоиереем, а Николаем Петровичем» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 401. Л. 39-40.]

Он был воплощённой добротой. Есть такие лица (facies) у людей, в выражениях которых как бы застыла доброта, и ни как нельзя иначе представить это лицо, скажем, злым, рассерженным. Такое именно лицо было у Н. П. За его очками в золотой оправе виднелись всегда добрые, ласковые улыбающиеся глаза. У него была «аксаковская» бородка с загибом внизу к шее, и весь его облик – спокойный, благодушный чем-то напоминал портрет Сергея Тимофеевича Аксакова[66 - Аксаков Сергей Тимофеевич (1791-1859) – русский писатель, чиновник и общественный деятель, литературный и театральный критик, мемуарист, автор книг о рыбалке и охоте.], конечно, в пределе верхней части бюста. В его отношениях к студентам проявлялась та черта человека, которая именуется «важеватостью» – степенством, деликатностью, изысканной внимательностью. Он в отношениях к студентам никогда не применял сентенций, оговорок, замечаний, нравоучений, каковые черты и относятся к образу инспектора. Только раз он позволил отклониться от этой нормы своих отношений. Это было в день смерти Л. Н. Толстого в 1910 г. Заметив возбуждение студентов, он сказал: «Не вздумайте служить панихиду!» Задумавшись и вздохнув, он добавил: «Погиб, погиб!» Он хотел сказать, что Толстой погиб, не воссоединившись с православной церковью.[67 - Деятельность Л. Н. Толстого в 1901 г. была публично осуждена Русской Православной Церковью, а сам писатель объявлен находящимся вне церкви до раскаяния.]

Н. П. читал лекции по истории римской литературы и вёл практические занятия по латинскому языку. Его лекции, конечно, вследствие малого количества отведённых часов были элементарными – конспективным изложением лекций профессора Казанского университета [Д. И.] Нагуевского[68 - Нагуевский Дарий Ильич (1845-1918) – русский филолог, профессор римской словесности.], а для практических упражнений в лат[инском] яз[ыке] студенты делали переводы из Лактанция.[69 - Лактанций Луций Цецилий Фирмиан (около 250-около 325) – древнеримский ритор из Африки, принявший в 303 г. христианскую веру.] Н. П. имел звание доцента.

Н. П. с супругой были бездетными. Его супруга – маленькая подвижная старушка, всегда аккуратно, можно сказать, изящно одетая, с аккуратной причёской, всегда собранная была единственной представительницей «прекрасного пола» в стенах академии, с которой студентам приходилось, причём изредка, встречаться на лестнице при входе на первый этаж. Говорят, что у супругов, которые долго живут вместе, и морщины в одном и том же месте на лице, и лица в конце концов становятся похожими. У супругов Виноградовых морщин не было заметно, но лица: смотришь на Н. П., а видишь его супругу, смотришь на неё, а видишь Н. П. Бессмертные Филемон и Бавкида! Как-то в Казани затеяли сорганизовать женские богословские курсы. Всё результат богоискательства. Как говорили, первой записалась супруга Н. П. Искали даже практическую установку для этих курсов, и профессор по каноническому праву Бердников указал на институт существовавших когда-то диаконисс.

Н. П. всем своим существом – поведением, преподаванием и пр. символизировал старую академию – до её реорганизации в 1908 г….

Мы привыкли видеть Н. П. выходящим из его квартиры, но когда в августе 1910 г. дверь квартиры открылась, мы уже не увидели Н. П.: из квартиры вышел архимандрит Гурий.[70 - Между протоиереем Н. П. Виноградовым и архимандритом Гурием инспектором Казанской духовной академии с июля 1911 г. по февраль 1912 г. был ещё архимандрит Анастасий (Александров).]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721. Л. 45 об.-48.

Архимандрит Гурий [(Степанов)]

Архимандрит Гурий[71 - Гурий (Степанов) (1880-1937) – сын отставного унтер-офицера. Окончил Казанскую духовную семинарию в 1902 г. Иеродиакон с 1905 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1906 г. Иеромонах с 1906 г. И. д. доцента кафедры калмыцкого языка с 1906 г. Магистр богословия 1909 г. Экстраординарный профессор кафедры миссионерских предметов 1910 г. Архимандрит и инспектор Казанской духовной академии с 1912 г. Ординарный профессор кафедры миссионерских предметов с 1916 г.] в сане иеромонаха был оставлен при академии для работы на миссионерском отделении, а потом назначен инспектором её, академии в 1911-м году.[72 - Архимандрит Гурий был назначен инспектором Казанской духовной академии 26 мая 1912 г.] Он представлял из себя наиболее одиозную личность среди академических монахов, соединив в своём лице наиболее отрицательные черты монаха. Самый наружный вид его не привлекал к себе: его крадущаяся походка свидетельствовала о том, что в нём сидел соглядатай, своеобразный тип детектива в монашеском одеянии. В глазах его всегда светилась заведомая недоверчивость и неприязнь к тем, кто были не монахи. Рыжая борода его позволяла предполагать об его дальнем родстве с происходящими из «колена данова». У него была отвратительная, гнусная черта женоненавистничества. Эту черту его скоро подметили студенты, изобразили её и вставили в виде куплета в традиционно исполняемую ими за обедом в день престольного праздника 8-го ноября («Михайлов день») песню «Ро?сти, ро?сти, моя калинушка»:

«Наш инспектор всё сквозь землю видит –

Женщин ненавидит».

Эта отвратительная монашеская черта, как пластырь, прилипала к другим участникам академического богословского объединения, кружка, светским студентам, и по ней безошибочно можно было определить, что «владелец» ею был когда-то участником этого объединения.…

У архимандрита Гурия была ещё отвратительная монашеская черта – завлекать в монахи. Стоило ему только заметить, что кто-то из студентов стал задумчив, он уже тут как тут, и из Григория Малинина, глядь, получается Гервасий.[73 - Гервасий (Малинин) – иеромонах. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1913 г.] Особенно этой «болезнью» постригать в монахи, как известно, страдал владыка Антоний Храповицкий, архиепископ Волынский (недруги его называли «Вавилонский»). В Казанской академии был студент – иеродиакон монах болгарин – и черноокий красавец Вениамин[74 - Вениамин (Салабашев) – иеромонах. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1913 г.], которого Антоний постриг в монахи в возрасте 20-21 года. Гурий был достойным подражателем дела архиепископа Антония Храповицкого.[75 - В очерке «Монахи и «монашествующие» в Казанской духовной академии» в составе «Очерков по истории Казанской духовной академии» в «пермской коллекции» воспоминаний автора: «Он был не просто монах-подвижник или вернее сказать не монах-подвижник, а агент монашества, агитатор за монашество. У него был острый, намётанный в этом отношении глаз. … У архимандрита Гурия всегда были резервы кандидатов, и он знал, что рано или поздно они постригутся в монахи» // ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721. Л. 60.]

В день престольного праздника (8-го ноября) архимандрит Гурий однажды произносил проповедь. Он рисовал мистическую картину неба, нечто вроде народа, в центре которого находится Саваоф, а около него всё воинство: ангелы, архангелы, архистратиги, херувимы и серафимы. Проповедник ставил себе задачу: охарактеризовать роль архангела Михаила среди «воинства небесного». В проповеди не было ничего такого, что бы воздействовало на чувства слушателей, связывало как-то с жизнью. Схоластика и сушь! В этом сказался весь духовный склад архимандрита Гурия.

Он был назначен на смену протоиерея Николай Петровича Виноградова, и его назначение имело целью дальнейшую перестройку академии в направлении насаждения в ней монашества.[76 - Архимандрит Гурий (Степанов) пользовался среди студентов большим авторитетом, его называли душой казанского академического иночества. Доктор церковной истории 1916 г. Член Священного Собора Русской Православной Церкви 1917-1918 годов по избранию от монашествующих. Епископ с 1920 г., архиепископ с 1924 г. Духовный писатель, лингвист-монголовед. Расстрелян в 1937 г. Священномученик Русской Православной Церкви зарубежом.]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721. Л. 42-43 об.

Виктор Иванович Несмелов

Мой бывший учитель по Пермской духовной семинарии, в своё время окончивший Московскую духовную академию, получив от меня сообщение о том, что я кончил Казанскую духовную академию, писал мне: «Каждая из бывших наших академий имела каких-либо замечательных людей, которые прославили её своей научной деятельностью». В Казанской дух[овной] академии в числе таковых он назвал имя Виктора Ивановича Несмелова.[77 - Несмелов Виктор Иванович (1863-1937) – сын священника Саратовской губернии. Окончил Саратовскую духовную семинарию в 1883 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1887 г., магистр богословия 1888 г. Доцент Казанской духовной академии с 1888 г. Профессор кафедры метафизики в 1898-1919 гг. Русский философ и богослов, автор трудов по философской антропологии, в т. ч. фундаментального труда «Наука о человеке» (Казань, 1905), состоящего из 2-х томов: 1. «Опыт психологической истории и критики основных вопросов жизни» и 2. «Метафизика жизни и христианское откровение».] И это было правдой. Имя доктора богословия В. И. Несмелова было широко известно не только среди людей, так или иначе связанных с Казанской дух[овной] академией, учившихся в ней, или работавших в ней, но и среди широких кругов деятелей науки в государственном масштабе, а также вообще среди людей, интересующихся богословскими науками. Ещё до поступления в Казанскую дух[овную] академию мы знали, что среди профессоров её есть знаменитый учёный муж – философ. Пропагандистами такой славы Виктора Ивановича были в первую очередь его ученики. Так, указанный выше мною мой б[ывший] учитель по Пермской д[уховной] семинарии, а в настоящее время профессор Педагогической академии, академик Василий Яковлевич Струминский сообщал мне, что о Викторе Ивановиче ему восторженно рассказывал один из выпускников Казанской академии, с которым он соприкасался по работе. Гораздо авторитетнее о Викторе Ивановиче были отзывы широко известных у нас, в России, учёных людей, как, например, профессора А. И. Введенского, который считал В. И. выдающимся мыслителем.

Популярный экстраординарный профессор Казанской дух[овной] академии Константин Григорьевич Григорьев в своих лекциях по так называемого апологетическому богословию при освещении темы «Доказательства бытия Божия» указывал на Виктора Ивановича, как на философа, сформулировавшего, так называемое онтологическое доказательство бытия Божия. Широкую славу философа-мыслителя В. И. принесло его двухтомное сочинение «Наука о человеке», за что ему и было присвоено учёное звание доктора богословия. Уже самое название этого произведения – «Наука о человеке» – выделяло его из ряда других богословских сочинений, обычно связанных с какими-либо историческими событиями или с разработкой религиозных вопросов и переносило в область философии. Главным же отличием его от других богословских сочинений было то, что оно явилось плодом глубоких, самобытных философских размышлений автора, созданием новой концепции философской мысли, а сам автор его проявил себя оригинальным мыслителем. Вот почему, когда в 1911 г. была выпущена в свет популярная философско-богословская библиотечка, то в неё введены были некоторые разделы из «Науки о человеке».[78 - В очерке «Виктор Иванович Несмелов» в составе очерков «Казанская духовная академия» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Исходной точкой для своей философии он взял сократовское изречение ????? ??????? – «познай самого себя» и на нём, как на фундаменте, он и строил свою систему» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 402. Л. 35.]

Виктор Иванович среди профессоров, докторов богословия, представлял из себя деятеля своеобразного, редкого по профилю науки его.

Виктор Иванович читал нам лекции по двум философским дисциплинам: логике и систематической философии, иначе именуемой – метафизикой. Последняя – систематическая философия – и представляла собой изложение основных тезисов философии Виктора Ивановича. Нужно сказать, что эта дисциплина была для студентов самым трудно воспринимаемым предметом, благодаря глубокому анализу, на котором построена эта наука, она как бы разлагала мозг на его составные элементы. Она требовала от изучающего её способности к самому мудрёному абстрагированию, что для некоторых студентов представляло трудно преодолимое обстоятельство. Нужно к этому же добавить, что Виктор Иванович читал лекции очень тихим голосом и весьма «мудрёным» языком, своеобразным «несмеловским». В. Я. Струминский, о котором упомянуто выше, в своем письме автору сего, между прочим, отметил, что его знакомый по совместной работе, б[ывший] студент Казанской дух[овной] академии Преображенский, поклонник В. И. Несмелова, «старался подражать своему учителю в языке».[79 - Там же: «Науку, которую он преподавал, официально называли «систематической философией», а студенты именовали её короче – «метафизикой», называть же её следовало бы «философией Виктора Ивановича Несмелова». Эта наука должна была являться мировоззрением окончившего академию человека. Вся она была построена на абстрактном анализе в сущности простых положений человеческой мысли, выраженной в разных идеалистических философских течениях, но облечена в такую мудрёную словесную форму, что казалась откровением высокого ума. Когда Виктор Иванович читал лекцию, то казалось, что он «вещал»: взгляд его был направлен на аудиторию, а устремлён был куда-то внутрь, и лектор походил на греческую пифию, раскрывавшую картину её видения. Он говорил тихо, голосом, шедшим откуда-то изнутри; своим анализом он, казалось, стремился разложить мозги своих слушателей, и его было трудно слушать, а ещё труднее понимать. Слушаешь и напрягаешь мысль для того, чтобы за канвой его мудрёных слов увидеть простую истину, где-то уже раньше услышанную или вычитанную в книге. В лекциях по логике он, в сущности, излагал истины, усвоенные нами ещё в семинарии из учебника Светилина, но он окружил их таким частоколом словесной шелухи, что они казались откровением. У него были поклонники, которые усваивали его манеру говорить мудрёно, сами в своей педагогической деятельности применяли эту манеру, и в них всегда по ней (манере) можно было разгадать поклонников Виктора Ивановича. В своей научной работе – «Наука о человеке» и в лекциях Виктор Иванович проводил мысль, что вера, как известное психологическое состояние, является врождённым элементом человеческого сознания и человеческой души, а христианство наиболее полным раскрытием этого свойства человеческой души. Такая философия была, конечно, «на потребу» духовной высшей школе и служила щитом от развивающегося атеизма» // Там же. Л. 35-38.]

Курс систематической философии читался на третьем курсе и в сознании студентов преломлялся как своего рода «днепровские пороги». Считалось, что кто «их «благополучно миновал, то обеспечил себе благополучное окончание академии, но бывали и жертвы. В академии вообще жертвы экзаменов были явлением исключительным, и если с кем-либо то случалось, то он попадал в категорию людей, о которых принято говорить: «это тот, который…» К тому же для жертв экзаменов были поставлены «драконовы условия исправления допущенного «греха»: они могли пересдать экзамен только перед получением диплома, и это было «conditio, sine qua non» – условием без которого диплом не выдавался.[80 - В очерке «Виктор Иванович Несмелов» в составе очерков «Казанская духовная академия» в «свердловской коллекции» воспоминаний автора: «Страх перед экзаменом побуждал искать средства для защиты и в порядке покаяния нужно сказать, что шпаргалки особенно тщательно готовились к этим экзаменам» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 402. Л. 41.]

Кроме лекций, студенты ещё проходили семинары по предмету. Семинары были построены следующим образом: В. И. давал кому-либо из студентов проштудировать какой-либо учебник по философии, или раздел его и представить на семинар критическую оценку изученного материала. Задача эта была не из лёгких, но она позволяла профессору уже до экзамена изучить каждого студента со стороны философских его «возможностей». Для студентов же это, а именно оценка их рефератов на семинарах, давала возможность взвесить свои силы на случай выбора предмета, по которому он возьмёт тему для своей кандидатской работы. Считалось смелым, но рискованным, зато почётным делом взять тему для «кандидатки» у Виктора Ивановича, а удачный дебют на семинаре поощрял на этот риск.

Все мы, кто «по слухам», ещё до поступления в академию «знакомились» с ним «заочно» в силу закона «большое представлять большим», думали, что мы встретим его «большим», солидным, величественным, выделяющимся наружно среди других профессоров, но ошибались в своих предположениях. Правильным было только последнее, т. е. что он выделялся среди профессоров, но как раз наоборот – не солидностью, а своей тщедушной комплекцией. Поэтому, очевидно, у него и голос был тихий, глухой. Образно о нём можно было сказать: «скудельный сосуд» с бесценным содержимым.

[[81 - Там же автор добавляет: «Виктор Иванович имел очень непрезентабельный вид: низкого роста, худощавый, ходил как-то бочком. В царские дни, когда все профессора, доктора богословия являлись на молебен в орденах и лентах, он, гордость академии, казался среди них «скудельным сосудом» среди величественных сосудов» // Там же. Л. 41.]]

Виктор Иванович был из той же семинарии, в которой когда-то учился Н. Г. Чернышевский. Так получались люди c contrario.[82 - сontrario – по-латински наоборот.]

Виктор Иванович был семейным человеком без всякого отклонения от нормы, его сын гимназист, зело озорной, был «завсегдатаем» студенческого катка.[83 - В очерке «Виктор Иванович Несмелов» в составе очерков «Казанская духовная академия» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор уточняет: «Виктор Иванович был женат и имел семью. Он жил вблизи академии, и сын его – гимназист приходил часто в академический парк. Мальчик подавал надежды превратиться в бездельника и шалопая. В этом было что-то роковое, что часто от умных отцов происходили совсем не умные дети» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 402. Л. 41-42.]

После революции, как передавали. В. И. работал где-то в канцелярии по линии «входящих» и «исходящих» бумаг.[84 - Там же: «Шла молва, что после Октябрьской революции Виктору Ивановичу было предложено читать лекции по философии в университете, конечно, при условии «перевоплощения», но он отказался и работал в каком-то учреждении письмоводителем» // Там же. Л. 42.]

Sic transit gloria mundi!

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721. Л. 15-18.

Василий Андреевич Нарбеков

Профессор, статский советник, доктор богословия Василий Андреевич Нарбеков[85 - Нарбеков Василий Андреевич (1862-1932) – сын псаломщика Владимирской губернии. Окончил Владимирскую духовную семинарию в 1883 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1887 г. Преподаватель Священного Писания в Полтавской духовной семинарии с 1888 г. И. д. доцента кафедры литургики и археологии Казанской духовной академии с 1889 г. Магистр богословия 1890 г. Доцент кафедры церковного права с 1891 г. Экстраординарный профессор с 1897 г. Доктор церковного права 1899 г. Доктор богословия 1900 г. Ординарный профессор кафедры церковной археологии и литургики с 1902 г., кафедры церковной археологии в связи с историей христианского искусства с 1914 г. Профессор Казанского Северо-Восточного Археологического и Этнографического института с 1919 г. В 1921 г. проходил по групповому делу преподавателей Казанской духовной академии.] читал нам лекции по церковной археологии. Этот предмет в отличие от других был единственным, где лекции сопровождались наглядными пособиями – различными альбомами, фотоснимками и картинами. Это был, так сказать, наш «голодный паёк» на потребность видеть то, что мы изучали. Отсюда понятен наш интерес к этому предмету. К сожалению, часов на предмет отведено было немного, и естественно курс был элементарным. При всём том мы получили знакомство со многими прежде незнакомыми нам понятиями, предметами и вещами, как, например, колоннами различных стилей, капителями, фресками, устройством базилик, надгробий. Мы познакомились с различными стилями архитектуры, со знаменитыми архитектурными памятниками, как за границей, так и в России. Мы познакомились с биографиями знаменитых архитекторов и т. д.

Конечно, В. А. не использовал всех, имеющихся в его распоряжении, возможностей. Как, например, можно было бы познакомить студентов с архитектурными памятниками в самой Казани, а этого не было сделано. Единственным, но едва ли убедительным, соображением в оправдание профессора можно указать разве на то, что лекции ему приходилось читать в горячую пору на четвёртом курсе, когда студенты заняты были писанием своих «кандидаток» и нужно было беречь их время.

Для общей же характеристики профессора нужно сказать, что он как-то неприступно держался в отношениях к студентам. В этом, вернее, была причина того, о чём речь шла выше.[86 - В очерке «Василий Андреевич Нарбеков» в составе очерков «Казанская духовная академия» в «свердловской коллекции» воспоминаний автор добавляет: «Он был женат на дочери попечителя учебного округа, имел свой особняк и превратился в своеобразный тип профессора-сибарита» // ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 402. Л. 33.]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721. Л. 11-12.

Павел Петрович Пономарев

П. П. Пономарёв[87 - Пономарёв Павел Петрович (1872-?) – окончил Пермскую духовную семинарию по 1-му разряду в 1893 г. с определением к поступлению в академию. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1897 г. И. д. доцента с 1898 г. Магистр богословия 1899 г. Доцент с 1900 г. Помощник инспектора с 1904 г. Доктор богословия 1909 г. Экстраординарный профессор в 1909 г. Ординарный профессор догматического богословия с 1909 г.] поступил в Казанскую духовную академию по окончании курса обучения в Пермской духовной семинарии в 1894 году. Когда мы поступили в 1909 г. в Казанскую академию, он был уже в возрасте 35-36 лет, имел учёную степень доктора богословия, звание профессора, был членом правления академии и по совместительству занимал должность помощника инспектора. Последняя его должность вызывала у нас всегда недоумённый вопрос: почему он взял на себя такие обязанности, будучи на вершине положения в академии? Чем привлекала его эта должность – наблюдать за «детьми» в возрасте от 20 до 25 лет? Лекции по догматическому богословию П. П. читал на третьем курсе и, следовательно, в течение двух первых лет обучения в академии мы имели с ним соприкосновение по административной линии.

Говорят, что «глаза [–] зеркало души человека», но это суждение можно расширить и сказать, что вообще и весь наружный облик человека в какой-то степени отражает его внутренний мир. Правда, бывает и так, что ни наружный вид, ни внутренний мир кого-либо ничего не говорят о человеке, и про такого человека говорят, что он человек-сфинкс. Речь эта клонится к тому, что, очевидно, не лишне описать наружность П. П., поскольку она является типичной для обрисовки его характера. Мы встретили П. П. в расцвете его физических сил. Высокого роста и крепкого сложения, он имел несколько грубоватые черты лица: лоб сильно нависал на глаза, нос в верхней части был вдавлен, а в нижней, наоборот, приподнят и приплюснут (курносый); на голове шевелюра тёмно-русых волос, на подбородке – жидкая растительность волос. Что сказать о глазах? Встречаются яркие характеристики глаз у людей; например, все, кому приходилось видеть Победоносцева, говорили в один голос о его глазах и взгляде: «взгляд холодный-холодный». Кажется, у Чехова или у Салтыкова-Щедрина встречается такое выражение: «глаза выцветшие, как у солёной щуки». Нет необходимости и повода для подобной характеристики глаз П. П., но можно сказать, что глаза его никогда и ничего не говорили. Мы никогда не видели его улыбки, как иногда бывает: увидишь улыбку человека, сразу откроется его душа, и думаешь: этот человек, вероятно, добряк. Мы никогда не видели раздражения или злого выражения в его глазах, как это иногда бывает: посмотришь на такового человека и невольно возникает вывод о нём: этот человек, вероятно, злюка. Мы, можно сказать, никогда не слышали его голоса. А ведь были случаи, когда он мог бы подойти и поговорить не скажем «по душам», а просто по-человечески. Взять, например, известие о смерти Л. Н. Толстого. Неужели он не видел возбуждения студентов? Неужели он не мог подойти и поговорить? Нет, это не входило в его обязанности. Или ещё возьмём такой случай, когда, казалось, Валаамова ослица заговорила бы, но он был нем. Студенты устроили забастовку в знак протеста по случаю недовольства питанием: объявили, громко говоря, голодовку, т. е. не стали выходить в столовую на обед и ужин. По существу это была чистая глупость, но правление академии объявило всех студентов уволенными из академии и предложило всем снова подавать заявления о зачислении с признанием «повинной». П. П. поручено было собирать эти заявления, и он их собирал, причём не говорил ни слова: ни за, ни против. Эпическое спокойствие! Ничто – ни голос, ни взгляд, ни вообще манера поведения – не выражали его отношения к этому факту. На посту пом[ощника] инспектора мы его видели в двух случаях: во время богослужений он стоял у задней двери, ведущей в церковь, через которую студенты входили в церковь и неподалёку от которой становились в свободном расположении, а не в рядах. Он стоял, казалось, безучастно ко всему окружающему. Молился? Не было заметно никаких внешних признаков этого. Следил ли он за студентами? Опять-таки, не было заметно этого. Когда нужно было за всенощной пойти к иконе или кресту, он шёл во главе студентов, становился потом на своё место у двери, а в конце богослужения молча уходил в свою квартиру. Он являлся в столовую на обед и ужин для наблюдения, молча стоял у последнего стола и давал звонки к началу и концу обеда и ужина. И это было всё, в чём видимо, зримо проявлялась его деятельность на посту помощника инспектора. Может быть, в этом именно и проявлялась особая мудрость П. П. – существовать в виде некоего символа власти.

На третьем курсе мы слушали лекции П. П. по «догматике». Догматическое богословие – метафизика богословских наук, – вероятно, самая трудная богословская наука. В основу его именно положен знаменитый тезис Августина[88 - Аврелий Августин (Блаженный Августин) (354-430) – христианский богослов и философ, один из Отцов христианской церкви.]: «Credo quia absurdum est».[89 - Credoquiaabsurdumest – по-латински «Я считаю, что это неразумно».] Как эту науку преподнести юношам в возрасте 23-24 лет, уже с критически настроенным мышлением, так, чтобы затушевать absurdum и утвердить credo? Очевидно, только так, чтобы было горение credo, т. е. горячая убеждённость в предметах и положениях веры. Вот как, например, это выглядело в проповеди инспектора академии архимандрита Гурия в день 8-го ноября, в престольный праздник академии.[90 - Имеется в виду престольный праздник домовой церкви Михаила Архангела при Казанской духовной академии.] Он говорил об архистратиге Михаиле и воинстве небесном в таких конкретизированных образах как будто изображал абстрагированную им картину Бородинского сражения с построенными на нём флешами. Вот это сила веры! Или как, например, иеромонах Иона[91 - Иона (Покровский Владимир Ильич) (1888-1925) – из крестьян Козельского уезда Калужской губернии. Окончил Калужскую духовную семинарию в 1909 г. Иеромонах с 1912 г. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1914 г. Игумен с 1919 г. Главный священник Оренбургской армии атамана Дутова. Архимандрит с 1922 г. Епископ Тянцзиньский, викарий Пекинской епархии в 1922-1925 гг. Святитель и чудотворец Русской Православной Церкви.] в проповеди о тяжести войны утешал слушателей скорбью по этому поводу Богородицы. Он говорил: «А вы думаете легко ей, нашей матушке, видеть эти людские страдания»? Вот это сила веры! Когда протопоп Аввакум[92 - Аввакум Петрович (1620-1682) – русский церковный и общественный деятель XVII века, автор многочисленных полемических сочинений, священномученик и исповедник в старообрядчестве.], как он описывает в своем «Житии» изгонял бесов, то он верил в то, что есть бесы, он конкретно представлял их существование. Это и есть то, что выражено в словах Филаретова катехизиса: «вера есть уповаемых извещение, вещей обличение невидимых, т. е. уверенность в невидимом как-бы в видимом, в желаемом и ожидаемом как бы в настоящем». Нужно гореть верой, чтобы вопреки всякому absurdum доказать троичность божества. Было ли это в распоряжении и на вооружении у П. П.? Теперь, когда прошло много времени от «тех времён» и когда в памяти перебираешь лекции своих бывших профессоров, то если ничего не можешь вспомнить о содержании этих лекций, то, по крайней мере, вспомнишь о внешнем виде их на кафедре, о манере речи, манерах держаться на лекции. О Павле же Петровиче вспоминаешь только: вот он стоит у дверей в церкви или в столовой и… больше ничего память не сохранила; всё слилось только в этих образах.

Когда осенью 1908 г. мы приехали в академию, то узнали, что он женился на дочери протоиерея Екатерининской церкви Сердобольского.[93 - Сердобольский Николай Александрович (1856-?) – протоиерей. Кандидат богословия Казанской духовной академии 1882 г.] И первый вопрос у нас возник такой: как это случилось? Не сделался ли он «жертвой случая»? В самом деле, нам приходилось встречать некоторых наших профессоров в театре, так сказать, в «свете», или видеть в женском обществе, но П. П. никогда и нигде ни в чём подобном не видели. Кроме того, привыкши видеть замкнутым, persona «an sich»[94 - persona «ansich» – по-немецки личность сама по себе.], засохшим на своем «догматизме», мы прямо не могли себе представить его мужем и думали: «уж не оказался ли он в роли Каренина?» Но нет, Сердобольская не могла быть «Анной» уже потому одному, что брак был, очевидно, по французскому образцу: жениху сорок, а невесте 22-23 г.

На этом, кажется, и можно было бы закончить повесть о Павле Петровиче, если бы имя его не стало часто упоминаться в связи с новой обстановкой в жизни, с коренной переменой её после Октябрьской Революции. Слух прошёл, что П. П. перестроился в новых условиях на преподавание марксизма. Шутка это, притом злая, над ним и над новой действительностью или, правда? Впрочем, в данном случае нам важно не это, а то, какой же взгляд выражен по этому поводу на П. П. Где основания в прошлом П. П. для этой шутки или подлинной действительности? Как он мог, по представлению кого-то, спланировать с богословского «догматизма» на марксизм? Не значило ли бы это снять один мундир и надеть другой? Или: не значило ли бы это уподобиться сосуду, из которого вылили одно содержимое, скажем – вино, и влили другое, скажем – керосин. Но судить так о П. П. значило бы представлять его некой формой человека. Допустимо ли это, такое суждение о человеке вообще? Какое заключение можно сделать о нём на основании изложенного выше?

Был ли он карьеристом? По-видимому, да, а если, правда, что он так спланировал свою жизнь, то, несомненно – да! Молчалин новой формации.[95 - Персонаж стихотворной комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».] Чем можно объяснить его отчуждённость, замкнутость? Некоторую долю нужно отнести на счёт происхождения: северянин, о чём свидетельствовала и его грубо, топорно созданная наружность, но главное – гордое сознание учёного – доктора богословия. То, что он работал пом[ощником] инспектора нужно объяснить стяжательностью. Среди профессоров – докторов богословия – он был самым молодым. Он, между прочим, входил в комиссию профессоров, которой поручено было рассмотреть различные работы Антония Волынского – речи, проповеди и пр. – на предмет присуждения ему какой-то учёной степени. Вероятно, комиссия не успела это сделать ввиду революции. Если же она это сделала[96 - Архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) был удостоен степени доктора богословия ещё в 1911 г.], то можно не сомневаться, что П. П. в этом случае выполнял роль Молчалина.[97 - После революции 1917 г. П. П. Пономарёв был профессором на рабфаке Политехнического института, преподавателем на 1-х пехотных красноармейских курсах, на общеобразовательных курсах для взрослых. Работал инструктором политики экономического кружка на 16-ых пехотных курсах по подготовке ударной группы политработников. Проходил по групповому делу преподавателей Казанской духовной академии в 1921 г. Дальнейших сведений нет.]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 721. Л. 2-6 об.