Австралийский магнат

А пока прошу Вас посочувствовать двоим украинским гастарбайтерам, заплутавшим в чужом городе в католическую Рождественскую ночь накануне 2002-го года.

Мы были до крайнего предела вымотаны непрерывным двухсуточным бодрствованием, включившему в себя и суматошливую Рождественскую ночь. В добавок ко всему, за прошедшие 24 часа на нашу долю выпала целая вереница непредвиденных неприятностей, передряг и злоключений.

На затравку нас чуть было не пырнул ножичком нищий бродяга, решив, что мы позарились на его законное подаяние. Нас едва-едва не «загребла» полиция за досадное недоразумение в пиццерии «Селеште». В густом тумане мы заблудились в незнакомом нам городе и опоздали на последний автобус на Гимараеш. Мой спутник каким-то чудом не свернул себе шею, упав в тумане в плохо огороженную траншею. Дважды мы чуть не были сбиты автомобилями изрядно выпивших на Рождество водителей. А наши кровно заработанные денежки попыталась отобрать шестёрка уличных грабителей. В нас едва не выстрелил из двустволки одуревший от ревности нервный гражданин. В конце концов, по нам шесть раз подряд палил из револьвера выживший из ума полковник. В довершение всех наших бед, мы были неожиданно атакованы рассвирепевшим ирландским догом. И только каким-то непостижимым образом я и мой приятель избежали фатального обширного инфаркта. Ну, что же ещё я позабыл приписать к реестру постигших нас скорбных событий?

И только благодаря неистощимой энергии, оптимизму и находчивости моего могучего сотоварища, мне удалось пережить все мытарства той Рождественской ночи. Степан всё время потчевал меня замысловатым историями из своей безумной биографии, которые и не давали мне упасть духом. Одним из эпизодов его жизнеописания и было повествование о неуживчивом и заносчивом морском волке. Но постепенно все рассказы моего друга, как пазлы головоломки, сложились в сагу о сером кардинале или австралийском магнате.

3. Артём и Артемида.

Нашему жуткому разочарованию и внутреннему опустошению не было ни меры, ни предела. Напрягая последние силы мы, наконец-то, сумели достичь такого желанного нам отеля. Степан издалека приметил старомодную вывеску с фосфоресцирующеё надписью «Resedencial» и мы искренне надеялись, что все наши скитания и невзгоды остались уже далеко-далеко позади. Но, подойдя поближе, мы с ужасом обнаружили, что не одно окно в этом ветхом строении не излучает даже кванта видимой световой энергии. Высокие узкие окна были закрыты тяжелыми деревянными ставнями, а оконные проемы массивной входной двери зияли чернильной, непроглядной темнотой. К одному из стекол дверного окошечка, с внутренней стороны, был приклеен листочек бумаги с написанным от руки предупреждением «Liquida??о».

– Да-а-а! – устало вздохнул мой товарищ по несчастью. – Что-то нам с тобой катастрофически не везёт этой долгожданной Рождественской ночью. Как мы с тобой не упорствовали в наших поисках, но пристойная дешевая гостиница нам так и не подвернулась.

– А эта гостиница, без сомнения, когда-то была чрезвычайно дешёвая, – вяло съязвил я, стараясь не терять присутствия духа. – Взгляни только на эти две облезших звездочки, пришпиленных у входа на стенке. И судя по внешнему виду, это прибежище для иммигрантов находится не просто в аварийном состоянии, а фактически пребывает на грани полного обрушения. Не удивительно, что его и прикрыли во избежание предполагаемых массовых жертв.

– Да не канючь ты, Василий! – с укором покачал головой мой дородный поводырь. – Как говорят, на безрыбье и рак – рыба! Два года назад в Лиссабоне мы ночевали куда в более ветхом пенсау!

– Между прочим, вот такого живого «рака» ещё и найти где-то надо, – безвольно промямлил я и неожиданно встрепенулся: – Ой, Стёпа! Гляди! Вон там, слева, над крышей двухэтажного здания протянулась идеально прямая цепочка огней! Даю руку на отсечение, что это мост Arrabida! И точно! Смотри! Какой-то автобус по нему пересекает ложе реки Доуру! Так что если мы пойдем влево, то непременно попадем в центр города, где без труда найдем пристойную дешёвую гостиницу!

– Да на кой черт мне сдалась твоя жилистая костлявая рука! – эмоционально отреагировал на мою реплику Степан. – Из неё хорошего наваристого бульона и того сварганить навряд ли удастся! Проанализировав все детали пройденного нами маршрута, мой внутренний навигатор безошибочно определил, что это мост Freixo. А значит, чтоб попасть на Pra?a da Liberdade, нам нужно свернуть направо и пройти вдоль реки чуть более полутора километров. И не спорь со мной! Тот, кто служил во флоте, на суше вовек не заблудится!

– Да где же мне взять силы, чтобы спорить с таким упрямым ослом как ты! Я ведь даже не в состоянии передвигать мои опухшие от усталости ноги, – чуть не заплакал я от осознания моей полной беспомощности.

К моему величайшему удивлению великан не вспылил, а спокойно подошел вплотную, положил на мои плечи свои могучие ручища и проникновенно пророкотал:

– Не раскисай, Василий! Мужики мы, или не мужики. В наших телах накоплены огромные, неисчерпаемые резервы психической и физической энергии. Нужно только научиться вскрывать их и использовать для разрешения наших актуальных, насущных проблем. Ты ведь сам мне говорил: движение – жизнь, покой – смерть!

Я потрясенно взглянул на моего могучего, но простодушного друга. Мне померещилось, что эти слова сказал вовсе не он, а какой-то совершенно другой человек.

В какой-то момент мне почудилось, что два обильных потока приятной, теплой энергии хлынули через ладони Степана в моё опустошённое, оцепеневшее тело. Казалось, это неодолимое, жизненное тепло вытеснило из моей груди леденящий холод и тихо наполнило силой и мощью каждую клеточку моего переутомленного организма. Я невольно выпрямился, поднял голову и легко расправил мои поникшие плечи.

– Идем, дружище, – мягко проговорил мой попутчик. – Ещё немного и мы сможем расслабиться в мягких и уютных постелях.

– Идем, Стёпа, – дружелюбно улыбнулся я в ответ. – Это все-таки лучше, чем мерзнуть у порога какого-то старого заброшенного пенсау.

Мы свернули направо и направились по улице, которая, по мнению Степана, была параллельна руслу реки Доуру. Какое-то время мы бодро шагали по тротуару, но вскоре довольно-таки щекотливый вопрос стал тревожить моё неожиданно разыгравшееся воображение.

– Степа! Так это действительно правда, что твоя бывшая теща живет в гражданском браке с мужчиной, который на много её моложе? – напомнил я другу рассказанную им недавно историю. – Но ведь это же не реально!

– Живет! Ещё и как живет! – лукаво усмехнулся гигант. – Ещё восемь лет назад, за рождественским застольем, мой молодой тесть, охмелев от каховского коньяка, заявил, что в жизни не встречал такой горячей, пылкой и любвеобильной женщины. И его абсолютно не волнует разница в 17 лет между ним и его страстной возлюбленной. А ты говорил мне о каком-то мифическом Эдиповом комплексе!!! Как говорил великий русский поэт Пётр Чайковский в опере «Евгений Онегин»:

«Любви все возрасты покорны,

Она влияет благотворно,

Паду ли я стрелой пронзённый,

Иль мимо пролетит она!» – тягучим басом вдохновенно пропел Степан.

Однако что-то в моём кислом выражении лица ему явно не понравилось.

– Что? – с тревожной озабоченностью спросил гигант. – Не из той оперы?

– Нет-нет! – успокоил я «знатока» классической оперы и балета. – Опера то та, но вот акты – совершенно разные. И вообще-то, это слова Александра Сергеевича Пушкина, а Пётр Ильич Чайковский очень талантливо положил их на музыку.

– Я не могу тебе сказать точно, какие там между Пушкиным и Чайковским были акты, и что именно, и на что сверху положил Пётр Ильич. Я, к счастью, при этом не присутствовал и лично с этими гражданами знаком не был. Но звучат эти строки весьма актуально и современно, – процедил сквозь зубы задетый за живое Степан.

Минут пять мы лениво брели по неровным булыжникам кривой улочки то круто поднимающейся вверх, то резко спускающейся вниз.

– Конечно, я не ахти какой знаток музыки, тем более позапрошлого века, – вдруг нарушил ночную тишину уже более спокойный голос моего попутчика. – Но вот если б ты пообщался с Артёмом, двоюродным братом моей бывшей жены, то он мигом заткнул бы тебя за пояс в любом самом изысканном музыкальном споре! Уж кто-кто, а Артём до мельчайших подробностей знал абсолютно всё и о современной музыке, и о музыке давно прошедших веков!

– Да я как раз и не претендую на лавры знатока в области музыкального искусства, – постарался оправдаться я. – А почему Артём знал? Он что, уже предстал перед Всевышним?

– Ну, не то чтобы совсем умер, – двусмысленно подмигнул мне Степан. – Но безвозвратно сгинул и невероятным образом заново возродился совершенно в иной ипостаси!

– Расскажи, Стёпа! – жалостливо попросил я, буквально сгорая от жгучего любопытства.

– Но это очень длинная история, – досадливо сморщился мой могучий друг. – Хотя, собственно говоря, у нас с тобой до рассвета ещё целая куча времени. Ладно, слушай! У моей бывшей тёщи была старшая сестра, Ирина Макаровна. В отличие от своей глупой младшей сестрички, тётя Ира всегда тянулась к знаниям и довольно хорошо училась в средней школе. Затем она закончила в Херсоне технологический институт и вместе со своим мужем, с которым обучалась на одном курсе, попала по распределению на Тернопольский хлопчатобумажный комбинат. Вскоре у счастливой пары молодых специалистов родился ребёнок, и им выдали ордер на отдельную двухкомнатную квартиру в новенькой многоэтажке. Так что когда мы с Любашей поженились, то моей законной половине было не очень сложно привыкнуть к жизни в совершенно незнакомом ей городе. Всё-таки совсем рядышком проживала её родная тётя Ира со своим очень добрым и отзывчивым супругом дядей Колей.

У сына тёти Иры, Артёма, с детства проявились необыкновенные музыкальные дарования. Когда мальчику исполнилось три года, ему на день рождение подарили маленькое игрушечное пианино. И малыш, неожиданно для родителей, начал наигрывать на нём пусть и простенькие, но достаточно-таки осмысленные мелодии. Его показали учителям музыки и те признали у ребёнка проблески неординарных способностей. И чудо-мальчик вскоре стал самым молодым учеником в местной музыкальной школе по классу фортепиано. Но восторженные родители никак не могли определиться, с каким именно инструментом их чадо должно покорить весьма взыскательный музыкальный мир. То Артём учился играть на фортепьяно, то на аккордеоне, то на мандолине, то на скрипке, то на виолончели. А чаще всего посещал занятия по игре на всех этих инструментах, только в разное время по тщательно разработанному «предками» расписанию. И самое удивительное, что по всем «фронтам» он умудрялся достигать значительных, я бы даже сказал, феноменальных успехов. Гениальный ребёнок не мог не нарадовать своими достижениями умилённых родителей и восторженных преподавателей.

Но мальчик был настолько перегружен занятиями, что практически лишился нормального безоблачного детства. Он с тайной завистью поглядывал на сверстников, лазящих по заборам, играющих в чехарду и гоняющих мяч на спортивной площадке во дворе его дома. Родители же с завидным постоянством таскали его на камерные концерты всех заезжих музыкантов, а по выходным возили в Киев на выступления гастролирующих заморских и отечественных знаменитостей. По вечерам перед сном, вместо сказок, мама и папа читали своему вундеркиндеру жизнеописание великих музыкантов и композиторов.

Но когда Артёму исполнилось четырнадцать лет, он вдруг решительно заявил своим витающим в облаках «предкам»:

– Хватит! Наигрался! Осточертело!

Он начал курить, выпивать, пропускать занятия и взял в руки обыкновенную шестиструнную гитару. В компании разношерстной толпы малолеток несостоявшийся гений принялся распевать в подворотне песни из репертуара «Queen», неумело подражая своему возлюбленному кумиру Фредди Меркьюри. Артём стал возвращаться домой очень поздно: то с разбитой губой, то с шишкой на лбу, а то и с основательным "фонарём" под заплывшим глазиком. Причём сам затевал ссоры и драки, а потом участвовал в них в незавидной роли пассивного статиста. Словно ему нравилось, чтоб к его интеллигентной физиономии «приложили» сильную и тяжелую мужскую рученьку.

– Господи! Он что, мазохист? – искренне ужаснулся я.

– Кто-о-о?! – удивлённо вытаращился на меня гигант и, вдруг, его голубые глаза озарились светом понимания. – А-а-а! Ну, да! Всегда был не против, чтобы добрые люди хорошенько «вмазали» ему по мордочке. Короче, из тихого, послушного мальчика Артём неожиданно превратился в строптивого, неуправляемого и взбалмошного подростка. Попытки же родителей вернуть сына на путь истинный моральными и физическими методами внушения, увы, потерпели полную фетяску.

– Полное фиаско, – вмешался я в повествование друга. – Фетяска – это сорт винограда и вина.

Степан испепеляюще посмотрел в мою сторону, но сдержался и продолжил своё повествование:

– И не то чтоб Артём стремительно покатился по наклонной плоскости вниз, а скорее круто изменил вектор своей удивительной и непредсказуемой жизни. Алкоголем и табаком он сильно не злоупотреблял, «травкой» и «колёсами» почти что не баловался. С удовольствием сколачивал вокально-инструментальные группы из таких же подростков, как и он сам. Однако эти музыкальные коллективы по какой-то неведомой науке причине чрезвычайно быстро разваливались. Среди молодёжи Артём слыл непревзойдённым знатоком всех направлений и ответвлений современной музыки. Он постоянно был в курсе всех музыкальных новинок, скандальных происшествий и интимных подробностей из жизни прославленных поп и рок-звезд. Вскоре его единодушно признали лучшим диск жукеем на дискотеках родного города.

– Ты хотел сказать: «диск жокеем», – снова не выдержал я кощунственного извращения русского языка.

– Нет! Именно диск жукеем! – категорично отверг мою неуместную поправку принципиальный биограф. – Ох, и жучарой же был этот мой скользкий и изворотливый родственничек Артём! Без мыла, шампуни и интимного крема в любую скважину или щель влезет! До сих пор не пойму, как такой тихий, спокойный и застенчивый мальчик в одночасье преобразился в развязанного и нахального прохиндея! Из смирного, немногословного молчуна превратился в бойкого и болтливого говоруна, который мог взахлёб трещать по 24 часа в сутки. Язык у него обратился в подобие помела и крутился будто пропеллер флюгера в бурную, штормовую погоду. Его постоянно приглашали тоймандою на все богатые и многолюдные тернопольские свадьбы.

– Ты хотел сказать – тамадою? – попытался я облагородить речь моего друга.

– Вот именно! Мандой он был ещё той! – не очень прислушиваясь к моим словам, кивнул Степан. – Переспорить Артёма было совершенно невозможно, даже в тех вопросах, в которых он абсолютно ничего не смыслил. Он мог всунуть свой наглый пятак в любую дискуссию, даже совершенно незнакомых ему людей, и спорить до хрипоты и писка, или почти до полной потери голоса. Бывало в течение полемики Тёма три-четыре раза менял свою точку зрения на диаметрально противоположную. Да так искусно, что в пылу спора никто этого даже не замечал. Зато в финале, когда дебаты завершались и спорящие, наконец, приходили к Горбачёвскому консенсусу, он гордо и самодовольно провозглашал:

– Вот видите! Я же это вам с самого начала говорил!