Сотник Лонгин

Сын с недоумением уставился на отца и отрывисто проговорил:

– Но как же так? Если… дядя Гай зовет тебя, значит, это… ему нужна помощь. Деньги – хорошо, но этого мало.

– Мы ничего ему не должны, – мрачно возразил Луций-старший. – Он всегда отличался буйным, порывистым нравом. И тогда, когда в школе поколотил сына Суллы, и теперь, когда возглавил заговор против Кесаря. А за его необдуманные поступки приходится расплачиваться другим…

– Он поколотил сына Суллы в школе? Значит, он уже тогда, хоть и юн был, ненавидел тиранию! – восхищенно проговорил Луций-младший.

Корнелия и прежде не встревала в разговор мужчин, а теперь, когда вспомнили о ее родственнике, который прославился непомерной жестокостью, только вздохнула и потупила взор. После завтрака молодой Луций отыскал Пиндара и долго расспрашивал его о дяде; вдохновленный рассказом вчерашнего раба о разгроме парфян под Антиохией, он пришел в неописуемый восторг и тотчас, не раздумывая, объявил отцу о своем намерении «разделять все тяготы походной жизни со своим дядей, великим полководцем, императором Гаем Кассием». Юноша говорил эти слова с таким блеском в глазах, что отец, глядя на сына, понял, что его не переубедить. Он только сказал печальным голосом:

– Ты все хорошо взвесил?

– Да, отец. Моё решение неизменно. В войске, которое соберет в Сирии дядя Гай, меня будут обучать не грамматики и риторы, – будь они неладны! – а воины, победители парфян, перед которыми прежде не устоял даже Марк Красс.

– А ты подумал о молодой жене, о Корнелии ты подумал?

Вопрос отца смутил Луция на мгновенье, но он тотчас нашелся и отвечал, как ни в чем не бывало:

– Она остается в надежных руках. Позаботься о ней, отец.

Луций-старший внезапно расчувствовался и со слезами на глазах обнял сына. А Корнелия, слышавшая мужской разговор, скрылась в спальне и, рыдая, бросилась на постель…

***

Римское общество снова, как во времена Помпея, раскололось пополам. В борьбе за власть юный Октавиан бросил вызов Марку Антонию, которого сенат, по наущению Цицерона, объявил врагом Отечества. Антоний потерпел поражение в битве при Мутине. И бежал за Альпы, где соединился с войском под командою Лепида,– тогда, снова поднявшись на ноги и выпрямившись во весь рост, Антоний перевалил через горы и повел на Италию семнадцать легионов пехоты и десять тысяч конницы. Октавиан, обязанный консульской властью всецело Цицерону, – при первом удобном случае предал своего покровителя и втайне начал искать примирения с его заклятым врагом. Они встретились близ Бононии, на севере Италии.

Вчерашних противников теперь разделяла лишь водная гладь широкой реки, посреди которой лежал лесистый остров. На нем был возведен шатер для переговоров. Первыми на остров по перекинутому мосту ступили люди Лепида и, всё осмотрев, подали знак своему командиру, – дескать, опасности нет.

Октавиан, который привел из-под стен Рима пять легионов, теперь сменил военный плащ на гражданскую тогу и встречал гостей на пороге шатра, словно радушный хозяин. Антоний, войдя в шатер, увидел три обеденных ложа из слоновой кости, расставленных вкруг стола с искусно выточенными ножками, изображающими козлоногих сатиров. Стол ломился от серебряных блюд с яствами и золоченых дорогой чеканки кубков для вина.

– Прошу вас, господа, – вежливо, сияя улыбкой, проговорил рыжеволосый юноша в тоге, кивком головы приглашая гостей к столу.

– Сначала обсудим наши дела, – резко отозвался Антоний, глядя с недоверием на угощения.

– Я подумал, что прежде чем приступить к переговорам, не мешало бы нам подкрепиться, – скривил губы в насмешливой улыбке Октавиан. – Впрочем, это может и подождать… Но, с вашего позволения, я все-таки выпью, – с этими словами он опустился на ложе, – в отсутствие рабов, сам наполнил свой кубок и пил вино, как истинный гурман, небольшими глотками, не переставая расхваливать его. – Нельзя устоять перед этим божественным напитком! Это вино слаще нектара, который пьют на Олимпе! Виноград, из которого его сделали, выращен на Юлиевом холме…

– Вино из погреба Кесаря? – вдруг оживился Антоний. – Искушение, перед которым не устоять! – вслед за Октавианом он наполнил свой кубок и немного пригубил, а, распробовав вино на вкус, опустошил кубок и налил себе еще. Вскоре уже все трое возлежали на ложах, обсуждая раздел римской державы и борьбу со своими противниками.

– По донесениям разведки, – говорил Октавиан, – Брут в Македонии и Кассий в Сирии собирают войска. После самоубийства Долабеллы Кассий стал хозяином на востоке страны. Мы должны объединить силы и остановить его, пока еще не поздно.

– Кассий грабит богатые провинции, к нему стекаются наемники со всего света, а нам что делать? У нас нет денег даже на то, чтобы расплатиться с теми легионами, которые еще подчиняются нам. Ни сегодня, так завтра они поднимут бунт или перебегут на сторону противника, – после третьего кубка горячительного напитка разоткровенничался Марк Лепид.

– Да, деньги нам нужны, – поддержал товарища Антоний, который успел за считанные месяцы промотать награбленное в храме Опс. – И я знаю, где их можно взять – у наших противников. Они ответят за убийство Кесаря сполна! – воскликнул он и тихо добавил. – Как и те, которые объявили меня врагом…

Октавиан, глядя на самодовольное лицо Антония, понял, что в воспаленном мозгу этого человека созрел какой-то зловещий план. И его догадка тотчас подтвердилась – Антоний внезапно выскочил из шатра и вскоре вернулся с вощеной доской и грифелем в руках. Упав на шелковые подушки, он быстро начал что-то писать, а затем, окончив, показал своим товарищам, будущим триумвирам. Они, взглянув, увидели выведенные неровными латинскими буквами фамилии десяти самых известных политиков Рима, в числе которых были Бруты, Кассии, а Цицерон занимал в этом списке первое место.

Октавиан побледнел и качнул головой:

– Мы не можем опускаться до такого! Это же… – он не договорил. Антоний опередил его:

– Проскрипции[2 - Список объявленных вне закона.]. Так мы уберем с дороги тех, кто нам мешает, и завладеем их имуществом.

– Это чересчур суровая мера. Я против насилия! – заупрямился Октавиан. Он поднялся со своего ложа и торопливо двинулся к выходу. Антоний остановил его словами:

– Кесарь, ты же не можешь противиться воле большинства, не так ли? Так, давайте голосовать, как принято в нашей республике, – он подмигнул Лепиду, и тот поднял руку, говоря «да» проскрипциям.

– Хорошо, – был вынужден согласиться Октавиан. – Но Цицерона на съеденье я вам не дам…

При одном упоминании этого имени у Антония испортилось настроение, и он заорал:

– Эту вечно гавкающую собаку я готов собственноручно задушить и оторвать ей голову!

Два дня они делили государство на части и расширяли список приговоренных к казни, внося в него все новые и новые фамилии. Говорят, Октавиан долго не уступал Антонию Цицерона, пока безжалостная пряха Лахеса не перерезала нить судьбы знаменитого оратора.

– Бросим кости, – предложил Антоний, раскладывая на столе игральную доску. – Так сделал Caesar, переходя Рубикон. Он положился на волю богов и победил…

Октавиан, обожая эту игру, нехотя согласился. Он понадеялся на свое везение, которое редко его подводило. Однако теперь на кону были не деньги, а жизнь человека.

– Играем до первой «Венеры», – говорил Антоний, уступая первый бросок Октавиану. Увы, удача на сей раз отвернулась от юноши. У него выпала «собака». Он разочарованно поглядел на кости, лежащие на доске одной и той же гранью, обозначенной цифрой – I. Судьба Цицерона в тот день была решена…

***

В Риме сенат собрался на чрезвычайное заседание, на котором был зачитан эдикт, подготовленный триумвирами:

– В добрый час! Из проскрибированных по этому списку никто пусть не принимает никого, не скрывает, не отсылает никуда, и пусть никто не позволит подкупить себя. Если же кто-то будет изобличен в спасении ли, в оказании ли помощи или в знании, того мы, не принимая во внимание ни оправданий, ни извинений, включаем в число проскрибированных. Пусть приносят голову убившие к нам – свободный за двадцать пять тысяч аттических драхм за каждую, а раб за свободу личности и десять тысяч аттических драхм и гражданские права господина. То же пусть будет и доносчикам. А из получивших никто не будет записан в наши документы, чтобы он не был известен.

Заседание сената продолжалось допоздна. Тем временем, таблички с именами лиц, объявленных вне закона, были вывешены на форуме…

Корнелия проснулась посреди ночи. Услышав крик, рабыня, едва задремавшая, стремительно ворвалась в спальню молодой госпожи, – с масляной лампой и кувшином в руках.

– Луций, Луций, – все время повторяла имя мужа Корнелия. Она тяжело дышала и озиралась по сторонам круглыми от страха глазами.

– Это был просто сон, госпожа моя, – прозвучал ласковый голос рабыни. Корнелия выпила поднесенной служанкою воды и, переведя дух, снова смежила очи, как вдруг что-то вспугнуло подкравшийся сон.

– Лидия, – позвала Корнелия служанку.– Что это? Как будто шум за окном…

– Если желаете, госпожа, я пойду и посмотрю, – отозвалась рабыня.

– Ступай, милая, погляди.

Корнелия, проводив глазами служанку, лежала на постели и внезапно почувствовала движение ребенка во чреве. Погладив рукою свой заметно выступающий живот, она нежно проговорила:

– Драчун, нехорошо маму обижать.

Вскоре в спальню вбежала плачущая Лидия. Корнелия встрепенулась:

– Что стряслось?

Лидия что-то говорила, но из-за рыданий нельзя было разобрать.