Хитрая наука

Вот охотники едут себе да едут, глядь – бежит лисица. Пустили за ней своих гончих, те гоняли-гоняли, не могли достать. «Пустим, братцы, нового пса!» – говорит один охотник.

Только пустили, смотрят: лиса бежит в одну сторону, пес – в другую. И убежал за старухой. Нагнал ее, ударился о землю и сделался молодцем по-прежнему.

– Эх, матушка! – говорит. – Зачем с ошейником продала? Не повстречай мы лисицы, я бы не воротился, так бы и пропал ни за что!

Воротились они домой, и живут потихоньку. Крышу починили, едят не сыто, не голодно, да избушка вся ветхая, того гляди – повалится, ветер в щели так и свищет, да и в кошеле уже стало посвистывать: из ста-то рублей еле сто копеек осталось.

– Эх, сыночек! – говорит старуха. – Вот кабы было чем лесу купить, да новую избенку – избу целую выстроить.

– Ну, так слушай. Обернусь я птичкой, понеси меня на базар и продай за двести рублей. Только, чур, клетки не продавай, не то домой не ворочусь.

По сказанному, как по-писанному, ударился о землю, сделался райской птичкой – ну, краше не бывало! Посадила ее старуха в клетку и понесла продавать. Обступили старуху люди, наперебой торгуют дивную птичку: так она всем показалася! А колдун тут как тут, признал старуху и догадался, что у нее за птичка в клетке сидит. Спросила она двести рублей; те заторговались, а он, не торгуясь, выложил все деньги и взял клетку.

– Погоди, погоди, – говорит старуха, – я клетки не продавала.

Заспорил колдун туда-сюда; да, благо, добрые люди вступились, не дали отнять у старухи клетку. Делать нечего, взял колдун одну птичку, завернул в платок и понес домой.

– Ну, дочка, – говорит дома, – купил я опять нашего молодца!

– Где он, покажи.

Распахнул колдун платок, а птичка как юркнет из рук, прямо в открытое окошко, поднялась вверх, сердечная, и скрылась с глаз, только хвост показала!

Пришла старуха в избу, оглянулась, а сын уже вслед идет.

– Спасибо, – говорит, – родная мама, что на этот раз не выдала.

Выстроили избу на славу. Только смотрит старушка в окошко на двор, да поохивает.

– Что с тобой, матушка? – говорит сын. – Аль не можется?

– Ничего, голубчик, – говорит старуха. – Да вон, как погляжу, изба избой у нас, а во дворе – хоть шаром покати – ни коровушки, ни лошадки, ни свинки, ни курки.

– Этому можно помочь, – говорит сын. – Я обернусь нынче жеребцом, веди меня на ярмарку и бери триста рублей. Только смотри: жеребца продавай, а узды – ни-ни!

Ударился о сыру землю и оборотился жеребцом; повела его старуха на ярмарку продавать. Обступили старуху торговые люди, все барышники: тот дает дорого, другой дает дорого, а старуха просит того дороже, триста рублей, ни копейки не спускает. Откуда ни возьмись – колдун, узнал опять. «Вот мой супостат! Будешь меня помнить», – думает он.

– За сколько жеребца продаешь, старуха? – спрашивает.

– За триста рублей. Меньше не возьму.

– Вот тебе все триста.

Бросил ей деньги и вскочил на коня. Хотела было старуха узду снять, толкнул он её на землю, усмехнулся:

– Что ты, бабушка! Где это видано, чтобы коня без повода продавать! Эй, поберегись! Ударил по коню – и был таков! Только тут догадалась старуха, кто купил у нее сына, горько заплакала она, и деньгам не рада.

А колдун три дня, три ночи ездил на лихом жеребце, скакал без отдыха по горам, по долам, пока совсем не упарился; тогда поехал домой, привязал коня за кольцо к столбу туго-натуго, притянул голову так высоко, что еле дышать можно. Сам вошел в избу и хвастается перед дочкой:

– Ну, теперь ему не уйти, – говорит, – шабаш!

– Кому это, батюшка?

– А нашему молодцу. Вон на дворе привязан, стоит.

Побежала девица посмотреть коня. Видит, стоит конь до смерти измученный, весь в мыле, а голова совсем кверху подтянута.

– Ах ты, бедный, – говорит, – как тебя изъездил батюшка. Как подвязал! Ан нет, чтобы напоить, накормить!

Захотела она подлинней отпустить повод, стала распутывать да развязывать, а конь тем временем, как вырвется из рук.

– Спасибо, красная! – крикнул ей человеческим голосом, бросился в чистое поле и пошел версты отсчитывать.

Побежала дочь к отцу: «Ай, батюшка» – говорит – «прости! Грех меня попутал, коня упустила».

Как услышал про это отец, мигом хлопнулся о сыру землю, сделался серым волком и пустился в погоню. Вот-вот близко, вот настигнет, в клочки разорвет. Слышит конь погоню, ударился о землю, полетел по поднебесью белым лебедем. Волк тут же перекинулся черным коршуном и летит за ним следом. Нагоняет коршун лебедя: вот-вот ударит! Видит лебедь – внизу река течет, – бултых прямо в воду, обернулся ершом, ощетинился. А коршун за ним щукою, не отстает. Ерш живо юркнул в нору рака, щука ерша не берет с хвоста.

– Эй, ты, ерш, – говорит щука, – повернись головой, я тебя съем!

– Врешь, проклятая щука! – отвечает ерш. – Ерша – не съешь, подавишься. А коли ты, щука, востра, глотай ерша с хвоста.

И так стояли они трое суток. Вздремнулось наконец щуке; а ерш – шмыг из норы и побежал водою дальше. Бежал-бежал, добрался к плотам, где царская дочь белье мыла, прыгнул из воды, перекинулся золотым кольцом, да прямо подкатился к ней под ноги. Подняла царевна кольцо, надела на пальчик, и любуется, а сама говорит: «Кабы по этому колечку да найти мне добра молодца – жениха себе!» А щука уже тут как тут; обернулась добрым молодцем. Подошел молодец к царевне, а сам-то разбойником высматривает и проговаривает: «Так и так, подняла ты мое колечко, отдай назад, да и выходи за меня».

Осерчала царевна, сдернула кольцо с пальчика и бросила на землю. «Как бы не так», – говорит. А колечко рассыпалось мелкими зернами, и одно зернышко подкатилось царевне под башмачок. Колдун мигом обернулся петухом и давай клевать зерна: поклевал все, взлетел на окно, захлопал крыльями и закричал: «Кукареку! Кого хотел, того и съел!»

Тут выкатилось из-под царевнина башмачка последнее зернышко и оборотилось ясным соколом. Бросился сокол на петуха, запустил в него свои острые когти, стал щипать-теребить – только перья летят! И разорвал его надвое. Потом ударился о сыру землю и стал таким красавцем, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать. Царевне он так приглянулся, что сейчас же за него и она вышла, еле поспел молодец позвать на свадьбу старуху-мать. А как обрадовалась мать, то и сказать нельзя.

– Вот, мол, не думала, не гадала, а в царицы попала! Ну, спасибо тебе, родимый сын, утешил на старость. Добыл-таки легкого хлеба!

Добыл он легкого хлеба, да с той же поры и позабыл свою науку. И сколько после этого ни ходило людей за легким хлебом, никто уже не находил: с последним колдуном сгинула и хитрая наука.