Школа жизни великого юмориста

«Хорошо, однако, что у меня не поэма, – говорил себе Гоголь, спускаясь с лестницы. – Но не угодно ли оставаться в неизвестности целый месяц, даже пять недель: принимает он ведь только по воскресеньям; а в декабре 31 день: стало быть, явиться можно не раньше пятого воскресенья; а сунешься раньше, так замахает и на тебя руками: „Избавьте, избавьте!“»

На пятое воскресенье, еще за полчаса до приемного часа, Гоголь поднимался по той же лестнице, но с каждою ступенью шаг его замедлялся; сердце все более сжималось, точно он всходил на эшафот. И в самом деле ведь, какой интерес для образованного читателя в досужих россказнях какого-то сельского дьячка? Неси, значит, голову безропотно на плаху и принимай удар…

– Прием еще не начался, – объявил казачок, удивленный такому раннему посетителю.

– Ничего, я обожду.

Сердце в подсудимом совсем остановилось. Будь что будет!

Вдруг на пороге своего святилища появился сам судья и палач. Но палач ли? Грозные черты его светлы, на губах играет благосклонная улыбка, и навстречу гостю протягиваются уже не два перста, а вся длань.

– Аккуратны, как немец.

Сердце в груди у Гоголя разом встрепенулось и ёкнуло.

– Побывал у немцев – оттого-с. Вы изволили прочесть мою рукопись?

– Прочел.

– И?..

– И сдал в набор.

– В набор?!

Бывают в жизни каждого из нас минуты беспредельной, безумной радости, искупающие целые годы горьких испытаний, разочарований. В первое мгновение Гоголь словно даже не понял, не смел понять, что значит «в набор»; в следующее – он готов был кинуться на шею к благодетелю-редактору. Но тот окатил его уже ведром холодной воды, перейдя в небрежно-деловой тон:

– Корректуру я вам не посылаю, потому что, сказать не в обиду, – правописание у вас довольно-своеобразное.

– За правописание свое я не стою… – смущенно пробормотал Гоголь. – Но как вы нашли слог мой, идею рассказа?

– В слоге вашем есть также кое-какие недочеты, а что до идеи, то какая, помилуйте, идея в этакой народной небылице? То ли дело новейший роман Рафаила Зотова – «Таинственный монах»! Читали, конечно?

– Читать-то читал; но, признаться…

– Как! Он вам не нравится?

– Не очень, во всяком случае, гораздо менее нового романа господина Загоскина.

– «Юрия Милославского»? Гм… Вообще-то им многие зачитываются. Жуковский за ним целую ночь глаз не сомкнул. Пушкин поздравил автора восторженным письмом. Но «Таинственному монаху» я лично все-таки отдаю предпочтение: он будет читаться еще тогда, когда о Загоскине, а тем паче о вас не будет уже и помину. Ну, да не всякому же быть большим талантом; спасибо, коли Господь наградил и маленьким дарованьицем. Пишите, пишите, молодой человек; мы вас не оставим! Главное же – не гонитесь за гонораром. Пишите не ради денег, а ради славы. Для поощрения вы будете получать бесплатно журнал. Вот вам сейчас январская книжка, вот и на дальнейший билетик к Оленину: можете сами заходить в магазин.

«Не гонитесь за гонораром»! Завернул заковыку! Ну как тут самому начать о гонораре? А вдруг не сойдемся в цене, и вынет он рукопись из набора: «Получите обратно». Когда напечатает, ну, тогда будет еще время сторговаться.

– Покорнейше благодарю вас, – сказал Гоголь, принимая книжку и абонементный билет. – Весь рассказ, значит, будет напечатан в февральской книжке?

– Нет, я его разделил на два приема: хорошего помаленьку!

– А могу я рассчитывать также на несколько оттисков?

– Извольте, так и быть. Даю я их одним постоянным сотрудника, но как начинающему-то писателю не похвалиться перед друзьями своей первой ласточкой?

Свиньин покровительственно потрепал нового сотрудника по плечу.

– А фамилию вашу выставить полностью или одни только инициалы?

– Не знаю, право… Может быть, лучше без всякой подписи?

– Пожалуй, еще лучше. Одна ласточка не делает весны. Неравно обрежут крылья…

… – Что с тобою сталось, Николай Васильевич? – спросил Прокопович полчаса спустя входящего к нему в комнату приятеля. – Сияешь как месяц, выступаешь как балетмейстер…

– Да я готов теперь такие па отвертывать, – был ответ, – каких ни один балетмейстер и во сне не отвертывал!

– Не пожаловали ли тебе Святополка?

– Подымай выше!

– Еще выше? Уж не Льва ли и Солнца?

Вместо дальнейшего ответа Гоголь положил на стол перед приятелем бережно, как святыню, полученную сейчас от редактора новенькую книжку «Отечественных Записок». Прокопович с недоумением взглянул на книжку, потом на Гоголя.

– Ты подписался?

– Нет, получил бесплатно и впредь буду получать.

– За какие заслуги?

– А ты все не догадываешься? Прокопович вскочил со стула.

– Неужели как сотрудник журнала?

– Похоже на то.

– Ну, поздравляю, голубчик, поздравляю!

И Гоголь очутился в объятиях восторженного друга.

– Нет, каков гусь, а? – говорил тот. – Хоть бы словечком заикнулся! Не предрекал ли я тебе еще в Нежине, что из тебя выйдет поэт?

– В данном случае я заявил себя не поэтом, а прозаиком-беллетристом.

– Ого! Это еще солидней, почтенней. Любопытно прочесть…

И, схватив журнал, Прокопович стал быстро его пролистывать.

– И не ищи, – остановил его Гоголь, – рассказ мой станет печататься с февральской книжки.

– А много ли ты взял за него?