Гоголь-гимназист

Гоголь не переменил положения, не повернул даже головы.

– А вот соображаю, – отвечал он, – если прыгнуть отсюда с моста – можно ли потонуть, или нет?

Говорил он это с таким оттенком безнадежности в голосе, что Высоцкий слегка даже всполошился.

– При желании можно потонуть и в луже, – отозвался он тем саркастическим, убежденным в своей непогрешимости тоном, который на других пансионеров оказывал всегда неотразимое действие, – стоит только окунуться лицом и задержать дыхание, пока не захлебнешься. Но ты-то, Яновский, и здесь, в реке, не потонешь.

– Почему нет?

– Потому что, попав в эту ледяную ванну, тотчас караул закричишь.

– Ну нет, не закричу. Столько-то у меня хватит силы воли. В первый момент, правда, будет очень холодно, но как только окоченею, так – полное, вечное забвение…

– Так что и не заметишь, как всплывешь опять наверх, – подхватил Высоцкий, – как тебя вытащат на берег, как поволокут в полицию, разложат на столе и станут потрошить, чтобы узнать подлинную причину твоей смерти. Заманчивая, брат, перспектива!

Стрела попала в цель. В немногих, но резких чертах нарисованная Высоцким «перспектива», ожидающая утопленника, настолько расхолодила, отрезвила Гоголя, что он разом оторвался от перил и большими шагами пошел обратно в город.

– Куда же ты, Яновский? – спросил, догоняя его, Высоцкий. – Ведь мы хотели же с тобой на греческое кладбище?

– Я раздумал, – отвечал, не замедляя шага, Гоголь. – Ступай один и оставь меня…

– Я тебя так, извини, не могу оставить.

– Можешь преспокойно: ничего я над собой уже не сделаю. Но прошу тебя, Герасим Иванович: оставь меня! И, пожалуйста, никому обо мне ни слова!

– Само собой. Но облегчи мне хоть карманы: я нарочно накупил для тебя яблок.

– Спасибо, душа моя; ей-Богу, не хочется.

Высоцкий не нашел уже нужным настаивать и издали только следил за молодым другом. Опасаться ему действительно было нечего: проходя мимо церкви, Гоголь вошел туда и пробыл там около получаса, после чего твердым шагом, с поднятой головой возвратился ближайшим путем в гимназию.

На другое утро дворовый Федька повез в Васильевку письмо такого содержания:

«Не беспокойтесь, дражайшая маменька! Я сей удар перенес с твердостью истинного христианина. Правда, я сперва был поражен ужасно сим известием; однако ж не дал никому заметить, что я был опечален. Оставшись же наедине, я предался всей силе безумного отчаяния. Хотел даже посягнуть на жизнь свою; но Бог удержал меня от сего. Вы одна теперь предмет моей привязанности, одна, которая можете утешить печального, успокоить горестного. Вам посвящаю всю жизнь свою. Буду услаждать ваши каждые минуты. Сделаю все то, что может сделать чувствительный, благодарный сын».

В следующем письме сын жаловался, что не получает от матери ни строчки:

«Вы не знаете, что причиняете мне своим молчанием; вы не знаете, что отравляете каждой минутой мою жизнь. Считаю каждую минуту, каждое мгновение, бегаю на почту, спрашиваю: есть ли хоть малейшее известие? Но, вместо ответа, получаю „нет!“ и возвращаюсь с печальным видом в свое ненавистное жилище, которое с тех пор мне опротивело. Одна только мысль меня немного подкрепляет, немного утешает горестного: скоро каникулы, и я увижусь с нами…»

От товарищей, кроме одного Высоцкого, Гоголь по-прежнему тщательно таил свой внутренний мир, но отношения его к ним заметно изменились: никого он уже не задирал, а в свободные часы сторонился даже ближайших друзей своих и искал уединения в самых отдаленных местах обширного гимназического сада. И в настоящее время в этом саду указывают группу ветвистых старых лип, на одной из которых, по преданию, спасался наш схимник либо с книжкой, либо с карманной тетрадкой, в которую заносил карандашом кое-что, не предназначенное для других. Только в одном из дальнейших писем к матери он проговорился, что привез ей, кроме «хорошеньких картинок своей работы», еще и «несколько своих произведений».

Смерть отца произвела в беззаботном школяре, очевидно, серьезный нравственный перелом, почти совпавший с переломом в его школьной жизни – переходом на университетский курс, и, так сказать, подготовила в нем для этого курса духовную почву.

notes

Примечания

1

В Нежинской гимназии высшим баллом было «4».

2

Ну что же! (фр.)

3

Дамоклов меч хорошо известен, он привиделся мне во сне за столом (фр.)

4

Господа, к столу! (нем.)

5

Куда, куда, мой дорогой? (нем.)

6

Стой! Стой! (нем.)

7

Ладно! (нем.)

8

Куда, куда, господа? (нем.)

9

Божьей милостью (лат.)

10

Другими словами (лат.)

11

О, будет, любезнейший!.. Платон мне дорог, но правда дороже (лат.)

12

Речь идет о стихотворении Беранже «Добрая фея». Мы приводим начало стихотворения в переводе Курочкина:

Некогда, милые дети,
Фея Урганда жила,
Маленькой палочкой в свете