Серьезный человек

Серьезный человек
Василий Григорьевич Авсеенко

Петербургские очерки #24
«Макаръ Андреевичъ Сн?жковъ считался серьезнымъ челов?комъ. Но это была н?сколько особаго рода серьезность: вертлявая, юркая, надо?дливая. Онъ находился, такъ сказать, въ в?чной борьб? со вс?мъ, что встр?чается въ жизни несерьезнаго и неправильнаго. На все въ мiр? у него была какая-то прописная точка зр?нiя, и онъ не переносилъ никакихъ отступленiй отъ нея. Онъ вс?мъ всегда сов?товалъ, вс?хъ поучалъ – уб?жденно, крикливо, съ непрiятной манерой наступать на собес?дника, брать его за рукавъ, за пуговицу, и – что хуже всего – обрызгивать его въ конц? концовъ слюнями. Являлся онъ куда-нибудь всегда съ разб?гу, бросалъ куда попало скверный пропот?вшiй котелокъ, втягивалъ широкими ноздрями воздухъ, и начиналъ прямо съ выговора…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Василий Григорьевич Авсеенко

Серьезный челов?къ

Макаръ Андреевичъ Сн?жковъ считался серьезнымъ челов?комъ. Но это была н?сколько особаго рода серьезность: вертлявая, юркая, надо?дливая. Онъ находился, такъ сказать, въ в?чной борьб? со вс?мъ, что встр?чается въ жизни несерьезнаго и неправильнаго. На все въ мiр? у него была какая-то прописная точка зр?нiя, и онъ не переносилъ никакихъ отступленiй отъ нея. Онъ вс?мъ всегда сов?товалъ, вс?хъ поучалъ – уб?жденно, крикливо, съ непрiятной манерой наступать на собес?дника, брать его за рукавъ, за пуговицу, и – что хуже всего – обрызгивать его въ конц? концовъ слюнями. Являлся онъ куда-нибудь всегда съ разб?гу, бросалъ куда попало скверный пропот?вшiй котелокъ, втягивалъ широкими ноздрями воздухъ, и начиналъ прямо съ выговора:

– У васъ, батенька, жарко, духота! Что-же это вы въ такую погоду съ закрытыми окнами сидите? В?дь спертый воздухъ, это – погибель!

Если хозяинъ оправдывался боязнью сквозного в?тра, Макаръ Андреевичъ училъ его:

– А вы фуфайку-то носите? Спасительная вещица! Я давно уже круглый годъ ношу. Вотъ и теперь, я весь въ поту, а посмотрите-ка…

И онъ засучивалъ рукавъ сюртука, вытягивалъ изъ подъ маншетки кромку грязной фуфайки, и заставлялъ не только осмотр?ть ее, но и ощупать.

– Безъ фуфайки, батенька, ни на шагъ. Да что это, я зам?чаю, вы какъ-будто прихрамываете? Т?сны ботинки, а? Да вы у кого шьете? Я тридцать л?тъ шью у Сухожилова, первый сапожникъ въ мiр?! Сов?тую вамъ непрем?нно къ нему перейти.

Позовутъ Макара Андреевича об?дать, онъ и тутъ наставитъ, научитъ, объяснитъ гигiеническiй смыслъ каждаго блюда.

– Раки? Раки, батенька мой, надо въ ма? есть, когда ихъ изъ Финляндiи привозятъ. Они тогда н?жные, труповъ еще не нажрались. Рябчики? Для нихъ теперь время уже прошло, они только до новаго года хороши. Да вы гд? ихъ берете? Ихъ только у Сидорова, въ Пустомъ рынк?, и можно брать. Я тридцать л?тъ тамъ ихъ беру.

Все это, по правд? сказать, д?лало Макара Андреевича довольно несноснымъ. Но у насъ иногда за что-то любятъ такихъ людей. «Серьезный, молъ, челов?къ, всегда д?ло говоритъ».

Но только эта серьезность довела Макара Андреевича до б?ды.

Началось это издалека. М?сяца два, три назадъ въ семь? его и въ кружк? близкихъ знакомыхъ стали зам?чать, будто онъ д?лается еще серьезн?е, но притомъ меньше пристаетъ, а больше задумывается. По утрамъ долго сидитъ надъ газетами, – читаетъ, читаетъ, вписываетъ что-то въ толстую тетрадь, и потомъ ходитъ ц?лый часъ изъ угла въ уголъ, поеживаясь плечомъ и неодобрительно пошевеливая головой.

«Ужъ не пустился ли онъ сочинять воздухоплавательную машину?» подумала разъ его жена. А дочка, съ которой мать под?лилась своей догадкой, сказала на это: