Директория. Колчак. Интервенты

Дело в том, что партия кадетов и более правые организации видели спасение в единоличной власти. Им казалось, что только диктатура может рассеять создавшийся хаос и что только она одна приведет мощной и властной рукой страну к закону и порядку.

Эту надежду вполне разделяли и военные группировки, по крайней мере, большая часть офицерского состава.

Представители демократических течений, соблюдая принципы народоправства, отстаивали всегда коллективный орган, нечто вроде Директории из трех – пяти лиц, правильно учитывая сложившуюся тогда психологию масс, их обостренное недоверие и желание возможно более широкого представительства их интересов в составе всякой власти.

Мне всегда казалось, что гораздо легче подыскать пять толковых лиц, нежели трех исключительно талантливых, и безнадежно трудно найти одно лицо, которое могло бы быть действительным диктатором по существу, a не только по титулу.

Упускалось из виду, что настоящих диктаторов не выбирают; они выдвигаются той силой, на которую опираются, будь это завороженная победами армия или сильная политическая партия, увлеченная смелостью и яркостью проповедуемой ими идеи.

Диктатор управляет силой своего вдохновения и авторитета, а не преподанной ему конституцией, составленной случайными его избирателями. Конституции появляются потом, когда энтузиазм сменяется более спокойной деловой работой.

И действительно, установить кандидатуру на диктаторские полномочия оказалось чрезвычайно трудно.

Весьма популярный тогда для многих враждебных Советам группировок генерал Корнилов к этому времени погиб в борьбе с красными. Другой не менее известный вождь, генерал Алексеев, был слишком скромен, слишком буднично трудолюбив для такой бурной эпохи. Измученный непосильной работой среди чуждой для него придворной, полной интриг атмосферы за время службы его начальником штаба при царе, подавленный военными неудачами и окончательно потрясенный развалом старой армии, генерал Алексеев был к тому же стар и сильно недомогал.

Оба этих человека при значительных их заслугах и популярности все же, говоря по справедливости, видимо, не обладали достаточным авторитетом, чтобы увлечь за собой народные массы и остатки старой армии и оторвать их от чар большевизма.

Корнилов, безгранично храбрый солдат, но неудачливый политик, имел возможность проверить свое влияние за время, когда он был главнокомандующим в Петрограде, сейчас же после Февральской революции, и впоследствии во время его августовского похода на Петроград. В обоих случаях он быстро остался одиноким, если не считать части преданного ему офицерства и платонического сочувствия тех классов населения, которые в острый, кровавый период революции меньше всего нужны вождю.

Корнилов, Алексеев, а затем и Деникин положили немало усилий и энергии на создание на юге России так называемой Добровольческой армии, но и армия эта быстро и широко не обрастала народным телом и, по крайней мере при жизни двух первых из своих вождей, не смогла силой оружия установить их власть в стране. Не случилось этого и при единоличном управлении армией генералом Деникиным.

Тем не менее имена Алексеева, Деникина и Колчака, сделавшегося особенно популярным после шумихи с брошенным в Черное море кортиком

, выдвигались правыми группировками на заседаниях согласительной комиссии Уфимского Государственного совещания.

Однако кандидатуры эти даже в состав Директории, на которой помирились все, встретили самый резкий протест со стороны представителей Комуча и поддерживавших его партий и группировок

. Да и нереальны были эти кандидатуры, находясь за тысячи верст от Омска, причем на приезд их в Сибирь, за исключением Колчака, бывшего на Дальнем Востоке, нельзя было в тех условиях и рассчитывать. Эта нереальность осталась, впрочем, и в отношении других избранных затем кандидатов.

В состав правительства в Директорию решено было избрать пять лиц, таковыми оказались: Н.Д. Авксентьев, Н.И. Астров

, В.Г. Болдырев, П.В. Вологодский и Н.В. Чайковский.

Избранный комиссией состав Директории представлялся умеренно демократическим. Даже ее левое крыло – Чайковский и Авксентьев – являлись весьма умеренными социалистами.

Чайковский и Астров были пока далеко, на скорое их участие в работе Директории рассчитывать было нельзя. И если замена Астрова выбранным его заместителем, В.А. Виноградовым

, видным кадетом, не возбуждала особых тревог у создавшейся уже оппозиции Директории, В.М. Зензинов же, избранный заместителем Чайковского, при всем его горячем стремлении к общей дружной работе на пользу возрождения родины, как видный член ЦК партии социалистов-революционеров, многими кругами был встречен с открытой враждебностью.

Отсутствовавшего Вологодского временно заменял член Административного совета Сибирского правительства профессор В.В. Сапожников. Заместителями Н.Д. Авксентьева и В.Г. Болдырева были избраны: А.А. Аргунов и генерал М.В. Алексеев.

Н.В. Чайковский и Н.И. Астров были резкими противниками старого Учредительного собрания, а последний, кроме того, и горячим приверженцем единоличной диктатуры.

В связи с этим в местных кадетских и торгово-промышленных кругах, а равно и среди других близких им по политическим симпатиям лиц, уже явно оппозиционно настроенных как к самой Директории, так и к ее конституции, выражались сомнения относительно приезда в Сибирь отсутствовавших Чайковского и Астрова.

И действительно, Чайковский застрял в Архангельске, где председательствовал в местном правительстве, а Астров, увлеченный настроениями юга России, отрекся от Директории, забыв, что когда-то давал согласие на свою кандидатуру.

Не удовлетворило многих и включение комиссией в конституцию временной Всероссийской власти пункта, к слову сказать весьма туманного, о некоторых обязательствах этой власти к съезду членов Учредительного собрания, «функционирующему как государственно-правовой орган в его самостоятельной работе по обеспечению приезда членов Учредительного собрания и по устроению и подготовке возобновления занятий Учредительного собрания настоящего созыва».

Это чувствовалось прежде всего и больше всего в отношении Сибирского правительства, то есть, вернее, в отношении его Административного совета, фактического хозяина положения, и примыкавших к нему кругов.

Пойдя на соглашение под давлением исключительно грозных обстоятельств и на фронте и внутри страны, круги эти затаили недовольство и ждали первого удобного случая, чтобы выдвинуть вновь оба этих вопроса как лозунг для похода против только что народившейся при их участии Всероссийской власти.

Сентябрьские события в Омске

Чтобы развязать себе руки, Административный совет повел штурм прежде всего против своего же Сибирского правительства, порожденного Сибирской областной думой, чтобы этим самым избавиться от ненавистной ему опеки и вмешательства самой думы.

21 сентября я имел переданное мне чехами секретное донесение от их омского уполномоченного Рихтера следующего содержания[10 - Сокращается редакция подлинника.]:

«Сегодня утром в три часа дня приехали в Омск Крутовский, Шатилов и Новоселов

и председатель Областной думы Якушев. Три офицера грубо их пригласили следовать за ними, и с тех пор все 4 неизвестны. Сегодня ночью должен заседать Административный совет, который решил распустить или разогнать Областную думу.

Эти сведения я имею от личного секретаря Якушева и коменданта думского здания, которые являются свидетелями утреннего происшествия. Эти сведения приводятся в связи с именем министра Михайлова, председательствующего в вышеупомянутом совещании. Присутствие трех вышеупомянутых министров лишало Административный совет, состоящий из управляющих министерствами, всякого правомочия, и поэтому, вероятно, они были устранены. Кажется, что Михайлов задумывает переворот. Сегодня издал распоряжение, согласно которому никто без его разрешения не может говорить по прямому проводу».

События, изложенные в только что приведенном донесении, могли быть вызваны следующими соображениями. С приездом в Омск трех упомянутых лиц – Крутовского, Шатилова и Новоселова – получался обычный кворум для законодательной работы Сибирского правительства. При наличии же кворума в правительстве Административный совет этого правительства, возглавляемый министром финансов Михайловым, лишался права издания законов, то есть права фактического управления Сибирью. Надо было этот кворум разрушить, а для этого «устранить» прибывших министров, что Михайловым и было проделано.

Новое донесение подчеркивало нерешительность председателя думы Якушева и стремление Крутовского уладить все миром, а также и то, что оба они, и Крутовский и Якушев, все же «все надежды возлагают на нас», то есть на чехов.

«По-моему, следует Михайлова арестовать и обо всем опубликовать в газетах и таким образом его в моральном отношении уничтожить» – так заканчивает председатель чехосовета Павлу свое сообщение в Уфу находившейся там делегации этого совета.

Доверительная передача столь важных сведений, а затем и поставленный мне чехами в упор вопрос: следует ли немедленно арестовать Михайлова, ставили меня в крайне затруднительное положение.

Я был пока просто членом совещания, хотя и бесспорным уже кандидатом не только в члены Директории, но и на пост Верховного главнокомандующего.

Я весьма смутно представлял себе обстановку Омска. Очень мало знал об областной Сибирской думе. Те отрывочные сведения, которые мне приходилось слышать, были далеко не в ее пользу. Кроме того, я был в значительной степени поглощен подготовительными работами по объединению фронта. Я был озабочен необходимостью подчинения чехов будущему русскому Верховному главнокомандованию и не хотел сразу становиться в зависимое от них положение.

Я знал, что у обеих борющихся сторон каждый мой шаг был на учете и всякое неосторожное с моей стороны решение могло иметь ряд самых нежелательных последствий.

В силу этих причин я отнесся и к сообщенным мне сведениям, и к поставленному в упор вопросу весьма осторожно, приняв их лишь за информационный материал. Это вызывалось до некоторой степени и новым срочным сообщением Рихтера, что будто бы у арестованных по приказу Михайлова лиц «нашлись документы, свидетельствующие об их попытке какого-то переворота налево» и что «настоящий военный министр Иванов в этом не замешан».

Последнее сообщение заставило меня придать вес и заявлениям, сделанным мне самим Ивановым-Риновым, которого я спросил о происходящем в Омске и который заверил меня, что им отдан приказ начальнику гарнизона Омска о ликвидации этой авантюры и что вопрос там будет безболезненно улажен.

Образование Директории

10/23 сентября 1918 года на торжественном общем собрании Уфимского Государственного совещания, при огромном стечении публики, было объявлено об избрании Всероссийской власти в лице упомянутых выше пяти членов. Заявление это было бурно встречено переполненным залом.

Акт[11 - Полный текст этого акта см. в Приложении № 1.] об образовании Всероссийской верховной власти был зачитан председательствовавшим на этом заседании Е.Ф. Роговским.

Церемония подписи этого акта, присяга членов правительства

– все это было новым для присутствовавших на торжестве, волновало их, рождало горячую веру в быстрое восстановление потрясенной Родины.

Тогда еще были надежды и недостаточная оценка того, что творилось в Москве, в другой, новой России.

У членов правительства это торжественное настроение быстро было нарушено суровой будничной действительностью.

Едва окончилось заседание, как было получено весьма тревожное донесение из Омска. То, что до сих пор было известно неофициально от чехов, теперь являлось официальным донесением новой власти, которая должна была принять то или иное решение.