Игрушка Двуликого

– Юркнуть?! Он?! – переспрашивает Роланд и начинает хохотать: – Уа-ха-ха! Юркнуть!! В толпу!!!

– Что тут смешного?! – возмущенно шипит тетка. – Я…

Тут к хохоту Кручи присоединяется сначала один из кузнецов, затем какой-то пожилой ворон[24 - Ворон – в просторечии – сотрудник королевского суда.], а через несколько ударов сердца смеется уже вся площадь.

Смех прерывается только тогда, когда к нам пробиваются городские стражники:

– Что тут происходит? Кого грабят и убивают?! Тихо!!!

– Ограбили – его… – дождавшись, пока толпа угомонится, веско роняет Роланд и кивает на бездыханное тело. Потом вытаскивает из-за нагрудника кожу[25 - Кожа – знак принадлежности к гильдии охранников. Представляет собой кусок кожи с нанесенным на нем клеймом гильдии, именем и прозвищем охранника, а также двумя-тремя его приметами. С ростом статуса в гильдии кожа меняется.]и показывает ее десятнику: – Перед тем как он начал возводить напраслину на моего первача и ни за что ни про что перетянул его кнутом…

У стражника округляются глаза:

– Достопочтенный Гирил? Что это с ним?

– Получил заслуженное наказание и теперь отдыхает…

В этот момент в разговор встревает тетка:

– Ваш-мл-сть, мы с моим мужем шли по площади, когда вот этот парень, – ее палец показывает на Крома, – срезал с его пояса кошель и пытался юркнуть в толпу. Муж пытался его остановить…

– Если бы мой первач пытался юркнуть в толпу, то удар кнута пришелся бы по спине… – перебивает ее Круча. – А у Крома рубец НА ЛИЦЕ! Кроме того, с его ростом прятаться в толпе несусветная глупость!!! Исходя из этого любой здравомыслящий человек придет к выводу, что, возводя напраслину на этого человека, ваш муж совершил преступление, описанное в Строке шестнадцатой четвертого Слова Права Крови. И тем самым в полной мере заслужил то, что получил.

В глазах десятника мелькает сначала растерянность, а потом злорадство:

– Госпожа Тивирия?

– Д-да?

– Кнут, зажатый в руке этого человека, действительно принадлежит вашему мужу?

– Да! То есть нет!!!

– Не-е-ет? – притворно удивляется стражник. – А почему на кнутовище вырезан трезубец?

– Ну… просто…

– Вы лжете еще и мне?! Что ж, вам придется пройти с нами…

А еще Роланд видел Горгот и живущих в нем людей не так, как большинство. И старался научить этому и своего ученика:

…Кром лежит на телеге, раскинув ноющие руки и ноги, смотрит на мерцающее полотнище Пути[26 - Путь – россыпь звезд, тянущаяся от одного края горизонта до другого. Почти совпадает с видимой траекторией движения Дейра.]и тонет в его бесконечной глубине. Мыслей – нет. Вместо них – одна дикая, всепоглощающая усталость.

Где-то на краю сознания – прерывистое дыхание Динты Пера, приказчика их нанимателя, сдуру подставившегося под удар ослопа и теперь пребывающего в блаженном небытии. Чуть дальше – если в том состоянии, в котором он находится, есть какие-то расстояния – пофыркивание чующих кровь лошадей, еле слышные перешептывания возниц и рык Кручи, все еще распекающего Нихха Писклю.

Слов не слышно. Да они и не нужны – щит, которому приказали опекать Меченого, отвлекся на одного из лесовиков и оставил его, Крома, без присмотра. Одного – против пары лесовиков, вооруженных рогатинами и ножами.

Нет, ничего страшного не произошло – эта парочка, явно взявшая в руки оружие не так давно, больше мешала друг другу, чем атаковала, поэтому Кром выстоял против них столько времени, сколько потребовалось Нихху, чтобы добить своего противника и вернуться. Но Роланд, по своему обыкновению отслеживавший все ошибки и промахи своих первачей, пытается выбить из Пискли дурь.

Губы Меченого кривятся в безумной усмешке – эти двое его даже не задели. А вот жилистый черноволосый дядька с окованной сталью дубинкой, лесовик, намеренно оставленный Роландом в живых, чуть не отправил его в чертоги Темной Половины Двуликого. Впрочем, что удивительного – ведь за победу над Кромом лесовику была обещана свобода!

Заново переживая тот поединок, Кром нервно сжимает рукоять лежащего рядом чекана и вдруг понимает, что его натаскивают, как бойцового пса.

В памяти тут же всплывают слова Кручи, сказанные им перед началом поединка:

– Он – мясо[27 - Мясо – на жаргоне Серых – жертва.]. Для любого из нас. А для тебя – ступень. Перешагнешь – сделаешь первый шаг к своей цели. Не сумеешь – уйдешь в небытие…

Кром кривится в улыбке, приподнимается на локте, вглядывается в темноту – туда, куда должны были стащить тела незадачливых грабителей, – и вздрагивает от прикосновения широкой, как лопата, ладони:

– Сумел. Молодец. Я тобой горжусь…

Молодцом он себя не чувствует, так как в голове почти безостановочно звенят слова из Изумрудной скрижали: «Тот, кто отворил кровь единожды, подобен скакуну, вступившему на тонкий лед: любое движение, кроме шага назад, – суть путь в Небытие! Тот, кто отворил кровь дважды и более, воистину проклят: он никогда не найдет пути к Вседержителю…»

Видимо, его молчание достаточно красноречиво, так как Роланд усаживается рядом и негромко хмыкает:

– Переживаешь, что взял его жизнь? Зря! Он сам сделал свой выбор, решив, что ради наживы можно грабить, ссильничать и убивать… Кстати, оттуда, из кустов, видны не только дорога и телеги, но и мы – люди, защищающие чужое добро. Поэтому можешь считать, что он убил себя сам. В тот момент, когда выбежал на опушку с оружием в руках…

Мысль интересная. Даже очень – получается, что вины Крома в смерти лесовика почти нет… Или все-таки есть?

Круча вздыхает, с хрустом сжимает кулаки и продолжает. Так тихо, как будто беседует сам с собой:

– Таких уродов – много. И не только среди лесовиков. Они пользуются силой, для того чтобы забирать себе то, что им не принадлежит – деньги, здоровье, жизни…

– Жизни? – восклицает Меченый и успокаивается. Окончательно и сразу. Так как эта короткая фраза переворачивает его представление о Будущем…

…Жить его жизнью было безумно интересно, но в какой-то момент, почувствовав, что он ответит на любой мой вопрос, я заставила себя остановиться: там, в глубине его памяти, жила боль. И выпускать ее на свободу я не собиралась.

Перевести его внимание на себя удалось без особого труда – стоило мне начать накручивать на палец лахти, как Кром наткнулся взглядом на синюю ленточку и слегка помрачнел:

– Мэй, скажи, пожалуйста, почему Иттира и ее помощницы так странно смотрели на твой магас?

– Помнишь, Тарваз рассказывал нам про то, как Аютэ вошла в род?

Он утвердительно кивнул:

– Сбежала из своего сарти, явилась к нашему и спела Ваге свою Песнь, стоя перед воротами…[28 - По хейсарским меркам редкий героизм: убежав из дома, она тем самым отказалась от рода. То есть, если бы Вага не услышал ее Песнь, она бы стала считаться изгоем.]

– Ага! Так вот, после того как Крыло Бури согласился взять ее в жены, она жила на женской половине чуть ли не месяц. А его женой стала только в день свадьбы. Это – традиция…

Глаза Меченого потемнели.

– Ты – не хейсарка, поэтому их традиции тебя не касаются!

Я аж задохнулась от счастья – он был готов защищать меня даже от меня самой!

Потерлась щекой о его плечо, запустила руку под его нижнюю рубашку и пристроила ладонь на твердом, как доска, животе. Потом закрыла глаза и попробовала себя в роли хейсарского тэнто[29 - Тэнто – сказитель (хейсарск.).]:

– Во времена, когда в Земляничном ущелье еще били горячие ключи, а у Угети’ва было три вершины, а не две, у Кетила Сломанного Ножа, одного из лучших воинов рода Оноирэ, родилась девочка с волосами цвета пепла…