Куда кого посеяла жизнь. Том XI. Избранное

Потом проехали Салават Юлаев, когда-то по истории учили про пугачевские времена, немного дальше на юг – Мелеуз.

Ну и, наконец, где-то к обеду, мы прибыли на свою станцию назначения, Кумертау, на самом юге Башкирии. Прибыли на 32-й день пути…помогать убирать, давно убранный здесь урожай….Первое, что бросилось в глаза – огромная площадь, скорее – пустырь, рядом со станцией и посредине него – колодец. Наши ребята потянулись к колодцу, умыться и напиться, оттуда принесли первую местную новость. Женщина набирала там воду и они выяснили, что, если по-молдавски «апа» – это вода, то, по-башкирски – апа – будет – мама….

Еще выяснилось, что еще на станции Кинель, кто-то, по ошибке, отсоединил 4 прицепных комбайна из нашей МТС. Куда их отправили, – неизвестно. Остальные партии комбайнов, постепенно отцепляли уже на территории Башкирии, а 8 самоходных комбайнов из нашей МТС, таки доехали до места назначения. Прибывшие встречать нас, новые хозяева из районного управления сельского хозяйства, особой радости не испытывали, а просто – отказались принимать наши машины. Во первых – комбайны были старыми, а во-вторых – уже не нужными, так как уборка в районе – закончилась. Нам сказали – езжайте обратно. Вы получите вместо этого старья новые комбайны, а нам эти – не надо….

Легко сказать – езжайте обратно, а мы уже два дня ничего не ели….Поморочили нам головы местные хозяева часа два, потом приехал главный инженер из соседней со станцией, Ермолаевской МТС, сказал, что у них еще есть для нас работа, докашивать остатки поздних культур и забрал нас к себе, предварительно покормив в столовой при станции. Больше месяца – без горячей пищи!….

Глава пятая

Подкрепившись, мы собрали, то есть – укомплектовали комбайны, потом их заправили из подошедшего бензовоза и были готовы отправляться «по месту службы». Причем, наш комбайн был готов раньше всех, так как копнитель у нас, как было уже сказано- практически не разбирался.

Поэтому- пока готовили 7 комбайнов, которые должны были отправиться в Ермолаево (В МТС) с сопровождающими местными специалистами, нас – главный инженер, направил в самый дальний колхоз района, и сам поехал нас сопровождать.

Передвигаться по сильно пересеченной местности, на комбайне – не так-то просто, машина большая, тормоза – не для горных дорог, но, имея такого водителя, как отец, прошедший три войны за рулем, в том числе – в горах Манчжурии, мы добрались до места назначения – без особых проблем.

Колхоз, куда мы прибыли, располагался рядом с соседней Оренбургской областью. Нам достались нескошенные площади в одной из бригад, рядом с хутором Сандин. После нашей двадцатитысячной Слободзеи, хутор в пару десятков домов, вытянувшихся в два ряда на пригорке, вдоль речки, не произвел вначале на нас особого впечатления. Но – это вначале….Приехали мы уже под вечер, нашли местного бригадира, он уже знал, что мы прибудем, поэтому приготовил нам место пребывания. Поставили комбайн рядом с домом. Все дома на хуторе – рубленные, деревянные и, непривычно для нас- черные, вроде, как копченые. У нас, в Слободзее, дома все побеленные, белые, голубые или зеленые, а здесь- все черные – и стены, и крыши. Заборов – никаких нет. Один ряд домов – внизу, вдоль речки, второй ряд- наверху, вдоль пригорка.

На следующий день- рано утром приехал тот же главный инженер МТС, вместе с колхозным агрономом, и, пока стояла сильная роса- нам показали предстоящий фронт работ. Местные комбайнеры оставили нам целое поле проса, гектаров пятьдесят, оно просто поздно вызревает. Кроме него, в разных местах оставались небольшие неубранные участки, на неудобьях. Их просто оставили напоследок, а потом пошли дожди и так все и осталось. Нам предстояло все это докосить и сдать работу агроному местного колхоза.

Инженер привез нам два документа. Первый – был акт о приеме в Ермолаевскую МТС, нашего комбайна, прибывшего из Слободзейской МТС, Молдавской ССР. Второй документ- был приказ о приеме на работу в качестве комбайнера Ермолаевской МТС, Гурковского Андрея Гавриловича (моего отца) и – меня Гурковского Василия Андреевича, в качестве Штурвального (помощника комбайнера). Так я окончательно поменял направление жизни – Из Штурманов – в Штурвальные. И закрыл этот вопрос навсегда.

Отец решил вначале убрать просяное поле, а потом уже заняться оставленными участками, потому что просо – особая культура, тем более – целое поле, все остальное – подождет.

Сразу возникли проблемы с укомплектованием нашего агрегата. Местный бригадир заявил, что людей у него просто нет и некого ставить на копнитель, там положено- два человека, а у него и одного нет в наличии. Хорошо, что хоть нашел подростка возить зерно от комбайна. Тот приехал к нам за зерном, на повозке, с одним волом….Так он и возил от нас зерно, по горам. Тормозил при спусках-подъемах, специальной палкой, просовывая её в колеса. Иногда мы подталкивали повозку с зерном, когда вол не мог тянуть её в гору.

Проблемы с кадрами мы решили просто – кроме отца- все остальные функции исполнял я – и за Штурвального (помощника комбайнера), и за обоих копнильщиков. Я, на ходу, перебегал с одной стороны копнителя (где набиралась солома), на другую сторону (где собиралась полова, которой было гораздо меньше) и успевал разравнивать обе стороны. Официально работал за троих членов агрегата и не зря заработал больше всех штурвальных из нашей группы, даже больше отдельных комбайнеров, которые больше простояли, чем косили….Было тяжело, но интересно, не зря комбайновая уборка, осталась навсегда во мне, как самый близкий (для меня) вид полевых работ., да и работ вообще….

Готовила нам хозяйка дома, где мы «квартировали». Утром и вечером – мы кушали в доме, а обед нам привозил наш «зерновоз». Позже мы познакомились с хутором поближе. Уже была осень, утром и вечером были сильные росы, косить было нельзя, и мы находили время знакомиться, с приютившим нас местом.

Мужчин я на хуторе не видел. Был один бригадир и то – с другого села, да еще дед-сторож, он наш комбайн охранял ночью. Сторож приезжал с «зерновозом», под вечер, ожидал, пока мы накосим бункер зерна, потом зерно выгружалось в повозку, мы на той же повозке ехали домой, а сторож – оставался на ночь.

Утром все раскручивалось в обратном порядке. Мы с отцом и зерновозом, приезжали к комбайну, накашивали первый бункер зерна, высыпали его в повозку, зерновоз забирал с собой сторожа и они вместе, отвозили зерно в склад. Потом тот же зерновоз, привозил нам обед, мы к этому времени, накашивали бункер зерна, высыпали его в повозку и его сразу же отвозили на место хранения. И так – до вечера, по одинаковой схеме.

Сторож, в ожидании зерна, часто просто ездил со мной на копнителе и мы с ним подолгу разговаривали на разные житейские темы. Он годился мне в дедушки, но мы находили с ним общие темы и были довольны друг другом.

Именно от него я постепенно узнал историю появления этого хутора и только много позже, я не то, что понял, а больше – почувствовал, какое это благословенное место – тот затерянный в горах хутор. В одном из своих произведений, через много лет, я назову его – «РАЙ для Изгоев», и это на самом деле было так.

Хутор появился на этом месте, после разгрома так называемой «Банды Антонова», в двадцатых годах, двадцатого века. Всех, кто не был расстрелян или посажен в тюрьму из «антоновцев», выселили из Тамбовской области, в разные места, в том числе – в Башкирию. Выселили с поражением в правах. Их не брали в армию, не давали работать по желанию, понятное дело- не принимали в комсомол, партию, не разрешали приобретать хорошую специальность и т. д… И так – до самого начала Войны. Потом начали призывать на фронт и посылали на самые сложные участки. Мужиков на хуторе – не осталось и, как следствие – детей – тоже почти не было.

Дед-сторож рассказывал ужасные вещи из их довоенной жизни, но всегда с гордостью подчеркивал, что он последний на хуторе, из тех, настоящих, «тамбовских волков». Было в свое время такое выражение – «тамбовский волк – тебе товарищ!».

Всегда очень нелестно отзывался об известном комбриге Г.И.Котовском, приложившем руку к подавлению «антоновщины».

Глава шестая

От него я впервые узнал, а потом и сам не раз видел, главные «достопримечательности» хутора Сандин. Собрать в одно место, столько хорошего и полезного для хуторян, могло только бесподобное внимание к ним откуда-то СВЕРХУ. Ничем другим объяснить сложившуюся там ситуацию, я не мог, ни в описываемое время, ни позже….Возможно, это была своеобразная компенсация за все им причиненное Зло, не знаю, но, что было-то было….

Где-то в пределах километра от хутора, из невысокой скалы, тоненькой струйкой, толщиной в спичку, – постоянно текла…нефть. Да, обычная натуральная нефть. В каждом доме, имелась какая-нибудь емкость, чаще всего – двухсотлитровая металлическая бочка, в которую, по очереди, собирали ту нефть, на растопку. Этот процесс шел непрерывно, круглогодично. Несколько выше той скалы, к северо-востоку, находился открытый угольный разрез – «Маячный». Там работал мощный «шагающий» экскаватор и разработка угля велась открытым способом. Среди кусков породы, часто попадались крупные куски угля- антрацита, которыми за полчаса, можно было легко наполнить грузовую повозку.

Мне довелось видеть уникальную картину, в доме нашего пацана- зерновоза, на первой, нижней улице. Когда мы с ним опустились в подпол на кухне их дома, то оказалось, что три стены подвала, из четырех, вырублены из чистого, блестящего, угля-антрацита. На другой стороне речки, начинался лес, так что о дровах на этом хуторе, вопрос тоже никогда не стоял.

Неширокая, метров 4–5, родниковая чистейшая речка, где прекрасно просматривается дно и все её обитатели, а, с обеих её сторон – огороды. Таких овощей, крупных, сочных, я даже дома, в Слободзее, не видел.

В каждом доме – корова, овцы, козы; в подполе – целые кадушки домашнего сливочного масла, брынзы, ящики яиц и по несколько кадушек соленых грибов, разных моченых ягод и т. п..

Насмотревшись всего этого, настоящего, природного, я, в те годы, еще не понимал, что нахожусь, если не в раю, то, по крайней мере, в его предбаннике….

Забытый всеми маленький хутор, без электричества, без магазина и каких-либо видов медицинской помощи, а – живет и не знает, что он живет натуральной райской жизнью, о которой так много людей мечтают в разных уголках нашей Земли и даже не знают, что такие места есть совсем рядом….

Там было все, кроме…жизни.

Девчат на хуторе – с десяток. Иногда собираются на…танцы. Был тогда на хуторе, один пацан, лет десяти-двенадцати. Так вот он играл на гитаре. Знал всего две мелодии – одна что-то похожее на вальс, вторая – что-то веселое, типа фокстрот. За день до тех «танцев», к музыканту направляются «ходоки» – девчата. Несут ему подношения- конфеты, пряники и уговаривают (завтра) сыграть на танцах. Он приходит, по пару раз что-то там сыграет и уходит спать. Все – танцы закончены…

При нас, однажды, на хутор привезли – кино. Узкопленочный аппарат, школьная стена – вместо экрана, два рубля билет и ни начала – ни конца. До сих пор помню название – «Школа злословия». Запомнил не только потому, что он никудышный, а больше потому, что его еще не раз видел в «бесплатных» показах, после разных общественных мероприятий, – колхозных или партийных собраний и т. п… Обычно – какие мероприятия – такой и фильм….

Как видите – мы не только убирали хлеб, но и «участвовали» в общественной жизни хутора, если выпадала такая возможность….

Надо сказать, что работа нам досталась нелегкая. Если просяное поле не убирали, ожидая пока созреет, то брошенные отдельные небольшие участки, как правило, находились на опасных крутых склонах, на которых не то, что косить, а просто на комбайне ехать опасно.

Когда комбайн ползет на первой скорости в гору, с критическим боковым креном, да еще с сухой пробуксовкой – жди беды. У нас дважды рассыпалась коробка перемены передач, по ночам – приходилось её менять или ремонтировать.

Каждый день – как испытание. Бывали такие крутые места, что отец приказывал мне покидать комбайн и просто идти впереди, выбирая более безопасное направление.

Уже позже мы узнали, что во время уборки, случаи опрокидывания комбайнов были нередки, даже один из наших, Слободзейских (приезжих) комбайнеров, опрокинулся, причем не на поле, а во время переезда с места на место. Хорошо, что все благополучно обошлось, а комбайн был полностью выведен из строя.

Глава седьмая

Был у нас ещё один курьезный случай. Отец, по характеру, обладал значительным чувством юмора. Еще в первые дни работы, он решил проверить уровень интеллекта нашего местного бригадира.

Зерновоз привез нам обед, как обычно, хозяйка передала довольно большой кусок сливочного масла, к горячей лапше с мясом. Я как раз смазывал шприцем-нагнетателем, отдельные деревянные подшипники на комбайне. В качестве смазки в те времена, использовался обычный салидол. В это время подъехал бригадир, спросил, как идет работа, посмотрел, сколько ещё осталось косить. Отец взял у меня шприц, открутил головку, набрал на палец несколько граммов сливочного масла и начал делать вид, что закладывает масло в шприц.

На вопрос бригадира, что он делает, отец сказал, масло нужно для смазки подшипников, вот он его и использует. Бригадир уточнил, а сколько масла нужно в день для таких целей. Отец ответил- что граммов 300–400. Несколько дней, бригадир возил нам брусок масла, но, однажды, свидетелем передачи «смазки», оказался подъехавший главный инженер МТС.

Увидев, что бригадир передал отцу масло, инженер поинтересовался, а причем здесь сливочное масло, на что бригадир ответил, что они, мол, комбайн им смазывают….Инженер ничего не сказал, только усмехнулся и уехал. Правда, больше бригадир нам масло не привозил, да оно нам и не было нужно, хватало с лихвой того, что готовила хозяйка, просто отец так пошутил с бригадиром….

Начала портиться погода. Повезло, что не было дождей, но утром здорово подмерзало. Хорошо, что косить еще было можно, мы старались экономить каждую минуту, на подготовке комбайна, на времени обеда, в общем, где только могли, потому, что начали сгущаться тучи, дед-сторож, ориентируясь на свой радикулит, предупреждал, что в этих горах скоро может пойти и снег….

Была еще одна проблема, которая все больше и больше заявляла о себе – нам стало холодно, а ничего теплого из одежды, у нас не было. На мне была наполовину истлевшая рубашка, брюки и пиджак. На ногах – спортивные тапочки, у которых уже не было подошвы, только верх, а снизу – вместо подошвы, вырезанная по контуру ступни картонка, прикрепленная снизу медной проволокой. Хозяйка нашла нам с отцом по старой телогрейке, но на меня она была большая и мешала в работе, а без неё – стоять на ветру, было просто холодно.

Как бы-то ни было – мы все-таки выполнили все поставленные перед нами задачи, выкосили все оставшиеся неудобья и, даже, по пути в Ермолаево (В МТС), помогли одному из наших комбайнов, работающих в другой бригаде нашего же колхоза, закончить уборку, чем вызвали искреннюю благодарность, не столько нашего комбайнера-земляка, который практически не работал по разным причинам, а больше – руководства колхоза, потому, что оставлять, пусть даже небольшие нескошенные участки- в зиму – не самый лучший показатель, для любого хозяина…. Так получилось, что мы, с отцом, прибыли на комбайне в МТС последними из всех наших «молдавских» агрегатов. Местные комбайны, принимавшие участие в уборке урожая того года, уже давно стояли помытые на машинном дворе.

Надо отдать должное руководству Ермолаевской МТС – они, понимая наше положение и состояние, оперативно произвели все необходимые расчеты с нами и по деньгам, и по зерну. Взяли нам билеты на поезд из Уфы – до Тирасполя, через Москву, на 15 сентября.

Я почему запомнил то число. Мы получили расчет 14 —го сентября. Так было отмечено в полученных нами справках при расчете. В тот же день, к вечеру, мы были в Уфе. Переночевали на вокзале, с утра прошлись по магазинам, приоделись по первой необходимости, а то на нас смотреть было не то, что жалко, а просто – страшно…. Беглые «зэки», скорее всего выглядели бы получше нас….

Только через много лет, я с ужасом узнал, что именно 14 сентября 1954 года, то есть – в день расчета в Ермолаево, недалеко от нашего места пребывания, всего в 200 километрах, примерно на широте Кумертау, в районе Тоцкого полигона, в Оренбургской области, была взорвана первая советская атомная бомба, по мощности – в два раза мощнее тех, что были сброшены на Хиросиму и Нагасаки, в Японии, в 1945 году. Причем, как объявили позже, радиоактивное облако с места взрыва, пошло за ветром, на северо-восток, то есть – в ту сторону, где находились в то время и мы….

А ведь всякое могло быть в тот день, это же было первое испытание нашего ядерного оружия! Что могло там быть (да и что там было на самом деле), мы до сих пор полностью не знаем, но факт остается фактом – именно в этот день, судьба занесла нас в те места и, слава Богу, что все обошлось благополучно, по крайней мере, по отношению к нам….Стоило нам забираться в такую даль, чтобы попасть под взрыв атомной бомбы!!!.Мы, тогда, об этом ничего не знали, поэтому время, до отхода поезда на Москву – использовали, в основном, на приобретение одежды и знакомство с Уфой. Она нам тогда не очень показалась, может потому, что погода была неважная, и кругом было довольно грязно.