Малая Пречистая

Передохнув, считая до трёх, с криком – оппа! – они поставили фляги на телегу. Прокопий замаскировал их травой, сверху накрыл ещё брезентом и ушёл за кобылой, привязанной у дымокура. Аграфена уложила на воз всё приготовленное. Стоит рядом и напряжённо о чём-то думает.

– Чё-то забыла? – произносит вслух. – Свербит вот на краю ума, а чё, никак не вспомню.

– Дома вспомнишь, – шутит Прокопий, заводя кобылу в оглобли.

– А-а.

– Чего «а-а»?

– Да ничего.

Ответила так Аграфена и пошла быстрым шагом в избушку. В избушке достала она из печурки спички, скрылась за шторой и, осветив, осмотрела замки и печати на флягах. Выйдя на крыльцо, обратилась к Прокопию:

– Слышишь!

– Ага, – отозвался тот. – Пока ещё что не оглох. Орать так будешь, дак оглохну.

– Я там тебе налила кастрюлю медовухи – на всякий случай. Под дровами. Коричневая, с зелёной крышкой. В следушшый раз с Витькой поедешь, да, смотри мне, не вздумай спаивать парнишку тут, ума-то хватит.

– Кастрюлю?!

– Кастрюлю.

– Да ты чё, баба?!

– Ачё?

– Ну ни хрена. Кого это! Кастрюля. Смеёшься, чё ли?

– Обойдёшься. Ты бы и озеро выпил. В ней ведь почти что два ведра. Да два и будет.

– Ага, маленьких. А еслив кто заедет, чё, канпотом потчевать прикажешь?

– Всем достанется – не до усёру-то… Можно и без выпивки хошь раз-то… посидеть, поговорить, а то бы всё шары и заливали, шары зальют – и свиньи свиньями…

– Да мы же не бабы! Чудная ты: поговорить!.. Дай от замочков твоих ключики.

– А сто рублей тебе не надо!

Прокопий не настаивает.

И вот лошадь запряжена, собаки, повизгивая и повиливая хвостами, прыгают перед ней. Прокопий уже сидит на мягком возу, готовый стегнуть лошадь, и только ждёт жену, заливающую в плите, что на летней кухне, огонь. Загасив тлеющие головни, Аграфена ставит пустое ведро на плиту, из которой клубится пар, и идёт к телеге.

– Как садишься, то и гляди, что оси лопнут.

– Ай, не болтай.

– Ну-у, пошла, милая!

Домой бежит кобыла весело. Полкан с важным видом проводника стрижёт траву впереди, прямо под раскачивающейся в такт ходу мордой лошади. Борьзя где-то отстал. Лес замер. Тишина разрушается лишь скрипом тележных колёс. Да изредка налетит едва ли не горячий ветер и, взъерошив вершины деревьев и пошелестев листвой, унесётся прочь.

Прокопий достал кисет, зарядил трубку и закурил. Вспомнил вдруг:

– Хо-хо-хо! В-вошь-твою-гренку… Ха-ха, – и ткнул локтём легонько в спину Аграфену. – Ну как, доски-то лёгкие… и шифер?

Аграфена молчит.

– Дура.

– Умный.

Сверкнула далёкая молния. И только через минуту-другую в тишину, словно клуб дыма в чистый воздух, ввалился глухой раскат грома, медленно прокатился по всему небосклону и постепенно растворился в напружиненном беззвучии.

– Воду Илья повёз куда-то на ночь глядя.

– Захватит?

– Захватит.

– Промочит.

– Не сахарные.

– А ничего, что фляги?

– Чего, фляги?

– Жалезо идь… Не примагнитит?

– Под брезентом не примагнитит.

– А-а, – успокоилась Аграфена, а после продолжительного молчания добавила: – Прокопий, а Быкова-то убило…

– Того у окна, а не на телеге. Ты знашь хошь одного мужика, которого бы на телеге…

– А почему в окне бьёт? Стекло?..

– А хрен бы знал, – честно признался Прокопий.

Несколько минут длится молчание, затем:

– Слышишь.

– Чего?

– Может… может, на фляги-то, мужик, ещё травы подбросить малость?

– Да сиди ты, придурошная, и не вошкайся!