Флегонт, Февруса и другие

Древнее сибирское село.
По-над Кетью, плавною рекою,
Словно чайка стала на крыло.

Это из стихотворения Игнатия Дмитриевича Рождественского, красноярского поэта и по совместительству специального корреспондента газеты «Правда», написанного им в 1968 году. Когда мы с Петром Николаевичем ещё учились в школе.

Бывал, значит, здесь Игнатий Дмитриевич. С натуры сочинял, под впечатлением от въяве им увиденного. Соглашаюсь – живописно. Будь я художником, не утерпел, не удержался бы, на полотне изобразил бы обязательно. Хоть на бумаге. Но непонятно – а ча?йку занесло сюда откуда? Разве что – по Кети ориентируясь – с Оби. Если по волоку, то с Енисея. Не с Ледовитого же океана, не с моря Карского. Не ближний свет. Хотя кто знает… лёгкая на подъём, птица свободная, ей не заказано: куда хочу, туда лечу. Нам бы вот так-то.

В Ялань заглядывают чайки редко – но там рукой подать до Енисея.

И мы вот много лет спустя, да и в другом уже столетии, на танке, как говорят здесь, то есть на танкетке – геологической, как говорят здесь же, – загруженной провизией для лесорубов, по вусмерть убитой дороге, про асфальт даже не слышавшей, добрались до древнего сибирского села, что на год или на два старше нашей Ялани и на год Енисейска.

С остановкой на перекус и передых от трясучей езды в бывшей деревеньке Рыбной, что овершила когда-то и без того высокую гору рядом с перекатистой одноимённой харюзинной речкой. Вода такая в этой речке: не отражалось бы в ней небо – и не увидел бы воды.

Было в своё время в этой деревеньке, от которой только место, лесом пока ещё не затянутое, и осталось, двенадцать домов с посадскими людьми, была в ней и почтовая станция, ям, на полпути от Маковского до Большой Ялани. Жил здесь, наверное, и станционный смотритель. Не одна Рыбная на волоке стояла, ещё несколько деревенек, но от них уже и следа-то не сохранилось.

А по всему волоку зело грязно, и для того на нём везде мосты великие построены ради множества грязей и болот и речек. А телегами через волок ходу за грязьми и болоты никогда не бывает. А жилья нет на том волоке, опричь одного места, только на одном месте есть изба, где живут люди.

Опричь одно место – Рыбная, наверное, её начало.

Расположились мы на травянистой, не пыльной, обочине недалеко от поклонного креста, поставленного не так давно какими-то вдохновлёнными историческим интересом патриотами, отмечавшими деревянными крестами выбывшие в большом количестве из живых поселения в Енисейском районе.

Со стопочкой в помин самой деревни и последней её жительницы, знаменитой в округе, знатко?й, по слухам, то есть ворожеи, Акулины Тимофеевны Барминой. Царство ей небесное. Такой традиции придерживаются все, кто проезжает здесь туда-обратно. Нарушишь традицию – осердится бабка Акулина, и не жди доброго окончания пути. Исполняют. Вряд ли из страха. Больше из уважения к одинокой труженице, Акулине Тимофеевне, давно покойной. А то и просто – повод выпить, редкий проезжающий, по Гончарову, мужик от этого откажется.

И мне видеть её, Акулину Тимофеевну, доводилось, и я, глядя на неё, удивлялся молча: как часть природы, часть нашей тайги – обнатуренная. У нас на севере бабка Акулина Тимофеевна, а там, на юге, в глубине Саян, – отшельница Агафья Лыкова. Уж не общались ли они по воздуху, как говорится, в духе?..

Может, и так, возможно, и общались.

Но не об этом.

Следом за нашей танкеткой шла другая, точно такая же и тоже не порожняя, а груженная бочками с соляркой и бензином. Одна застрянет, другая вытащит – так только. Иначе долго ждать придётся помощи. И в сырую землю вмёрзнешь, и снегом засыплет.

Экстремалов, любителей грязь колёсами помесить, самим от пят до макушки вымазаться да машины за просто так, из куража, угробить, сюда б на разных вездеходах – вот насладились бы с утеху, да, а после в интернете роликами бы своими побахвалились.

У каждого своё.

Пока ехали – в огороженной металлическими уголками корзине, наверху танкетки, – все бока нам до синяков отшибло, требуху всю растрясло. Но рыбалка, как и охота, хуже неволи – мирились, никто насильно нас не гнал. Удобства нам никто и не обещал, хорошо, что подвезти согласились. Пешком мы, конечно, не направились бы – ноги сломать, в бездонной луже захлебнуться. В лыве по-нашему, не в луже. Только рядом, вдоль дороги, обочиной. Но там колодник да заломы. Пилу с собой надо тащить.

Раньше и самолёт в Маковское летал из Енисейска ежедневно, Ан-2, который кукурузник… но это раньше, а раньше в Москве и кур доили, и коровы по небу летали. Теперь два раза в месяц – вертолёт. Билет заказывай заранее. Да и кусается такой билет, не каждому по средствам.

Были мы в пути восемь часов. Включая перекус и передых. Длилось это не меньше часа. Успеть размяться да поговорить спокойно, не опасаясь прикусить язык, и в тишине, а не под лязг гусениц да надсадный рёв измученного дизеля.

В 1878 году, по записи в Путевом журнале по обозрению церквей Енисейского округа, это же расстояние от села Еланского – нашей теперешней Ялани, значит, – до Маковского епископ Енисейский и Красноярский Антоний в конном экипаже проехал за такое же время, даже быстрее. Останавливался он в деревне Рыбной, чтобы отобедать, передохнуть и размять свои епископские косточки, нет ли, не сообщает. Может, и не останавливался – поминать Акулину Тимофеевну тогда ему не надо было. Лошадей разве поменял.

«Поездка, – отметил епископ, – в село Маковское неудобством пути стоит больших затруднений. Не было возможности вперёд в продолжение 7 часов, а обратно 6 часов сидеть сколько-нибудь спокойно в экипаже».

И тем не менее дорога в Маковское сто сорок лет назад, несмотря на сетование епископа на неудобство пути и большие затруднения, была явно проходимей нынешней. Хотя: в обозрении челобитного дела Енисейских пашенных крестьян 1630 года, ходивших через волок с подводами из Енисейска в Маковский острог, записано: «…а волок великой и грязной». Ну, это нынешнюю грязь они не видели, даже представить не могли, не записали бы такое.

Грязь грязи рознь, как сказала бы иная свинья. Нынче-то и танкетку нам порой чуть не скрывало, нас, трясущихся в корзине, мутной жижей едва не заплёскивало.

И посидел бы он, епископ, восемь, да пусть семь часов на верхотуре нашего геологического транспортного средства, по-иному бы взглянул на неудобства.

Но каждому своё, как говорится, и всему своё время.

Работы по прочистке этой дороги, прокладке гатей, сланей и починке мостов, кстати, в 1739–1741 годах производились силами крестьян, разночинцев и посадских людей Большой Ялани. То есть моими и Петра Николаевича предками. Размер оплаты был установлен ещё Петром Первым из расчёта пять копеек в день пешему работнику и десять копеек конному. Стоил этот тяжкий труд таких денег – на комарах да в непогоду – не стоил ли, нам, потомкам, не представить.

Самое крупное единовременное перемещение людей по этой дороге, по Маковскому волоку, случилось летом 1653 года, когда здесь прошагало трёхтысячное войско служилых людей из Москвы, поморских и западносибирских городов под руководством упомянутого уже окольничего и воеводы Ивана Ивановича Лобанова-Ростовского, направлявшегося в Даурию.

Трёхтысячное!

В 1686 году тут же проследовало в Даурию посольское войско полномочного посла воеводы Фёдора Головина – ближайшего и виднейшего сподвижника Петра Первого – в составе тысячи ста служилых людей с двадцатью медными пушками и мортирой, запасами снаряжения и продовольствия. Целью экспедиции было определение государственной политики России к Цинской империи – Китаю.

Как их встречали взглядами и провожали маковчане и яланцы, в ту пору сретенцы ещё? Мне интересно, посмотрел бы.

И вот ещё что интересно.

В опубликованном историком Миллером дневнике китайского посольства, отправленного в 1712 году из Пекина к Аюке-хану и следовавшего в кочевье Аюки возле Царицына, указывается, что в Маковском остроге члены посольства были любезно встречены и одарены шведским генералом Канифером, адъютантом Карла ХII, который вместе со многими другими офицерами находился здесь в плену.

Где Скандинавия и королевская Швеция, удивляюсь я, и где сибирский Маковский острог…

Бывает всякое, было и это. И не придумано, а писано пером – то есть закреплено в серьёзном документе.

И поделом, думаю, генералу и другим шведским офицерам. Нечего было топтать своими пыльными ботфортами и острыми лошадиными копытами землю Русскую да задираться и досаждать русскому императору. За то и огребли. Разве что мало…

А вот как сам китайский посол Ту-Ли-Чэнь описывает встречу в Маковском с этим генералом Канифером: «В то самое время, как мы, стоя на берегу реки Кети, ожидали приготовления судов и съестных припасов, приежжал к нам Илимский градоначальник Лафариньте (Лаврентий) да Сгянской (т. е. европейский) пленной генерал имянем Янар (Мартин Канифер, Генерал Адъютант Короля Шведскаго, который взят в плен в 1708 году при Днепре) для посещения нас, и они, осмотрев наша платье и протчие вещи, удивлялись пребезмерно и, кланяясь нам неоднократно, потчивали нас своим вином и пивом и потом, оставя нас, уехали».

Вот, пребезмерно удивляясь, поглядел бы я и на эту встречу да попотчевался бы вином и пивом, если бы, конечно, угостили, а не оставили стоять в дверях, а то и вовсе за порогом. Но по Времени, пусть даже как по этакой грязюке, как бы ни мечталось, сильно не попутешествуешь.

Тут же, в Маковском, на пригорке у реки, по сообщению российского посла Избранта Идеса, в 1692 году проплывшего на судах по Кети с посольством в Китай, седьмого октября похоронен скончавшийся третьего октября возле деревни Ворожейкиной, нынешней Ворожейки, сотрудник посольства и художник Ян Георг Ветсель.

Ну и дела. Сейчас скажи кому, и не поверит. Мы и История – в разных мирах, в разных ли измерениях. Жизнь проживёшь – не совпадёшь нигде, не прикоснёшься. И так бывает.

В 1725–1730 годах побывал в Маковском датчанин на русской службе командор Витус Ионассен Беринг, проделавший огромный и тягчайший путь по Сибири, от Тобольска до Охотска. До Тобольска экспедиция добиралась сухим путём, от Тобольска по рекам Иртышу, Оби и Кети до Маковского острога, затем посуху через Большую Ялань в Енисейск. И вот что отметил Витус Беринг: «От Тобольска до Маковского по рекам, где путь имели, живут остяки, которые прежде были идолопоклонниками».

Помилуй господи! Помиловал – изжили. Где тут у нас нынче поклонники идолам, каменным или деревянным? Нет их поблизости, все извелись. В наших местах. Ну а остяк автохтонный – тот в цельном виде или сам ещё собственной персоной предстанет перед вами или проглянет иной раз в каком-нибудь из православных, из старожилов, не проезжих.

Летом 1738 года возвращался в Сибирь ездивший в столицу с отчётом и докладом участник экспедиции лейтенант флота Дмитрий Яковлевич Лаптев. Вместе с ним ехал назначенный на новое место службы в составе экспедиции его двоюродный брат лейтенант флота Харитон Прокопьевич Лаптев.

И эти не миновали Маковское. Ну, и Ялань, ту как объедешь или обойдёшь? Не через ельник же, в то время непролазный, не по болоту топкому – поглотит. И не по воздуху – понятно.

Степан Петрович Крашенинников, участник Второй Камчатской экспедиции, во время своего многолетнего путешествия подробно, с указанием дат, населённых пунктов, географических объектов и расстояний между ними, описал дорогу до Камчатки и обратно. В августе 1742 года он сделал записи: «7. Поехали из Енисейска через Усть-Кемский погост; 8. Большую Ялань; 10. Маковской острог; 12. Из Маковска поехали; 13. Ворожейкина деревня; 15. Монастырь Лосиноборской; 17. Колокольная мель…»

Здесь, в Маковском, в ссылке известных революционеров, кроме некой Центилович Нины Николаевны, социал-демократки, меньшевички, члена РСДРП с 1906 года, не было. Вероятно, из-за того, что невозможно было осуществлять за ними постоянный гласный надзор полиции, который входил в обязанность становых приставов и участковых полицейских урядников, местом пребывания которых было волостное село Еланское, то есть Ялань.

И наконец.

Сюда же, под Маковское, прямо в сосновый бор, в лютые февральские морозы, во время коллективизации был вывезен – из Сибири, что называется, в Сибирь – и мой дед Макей Дмитриевич Ершов-Русаков со своим многочисленным семейством, в том числе и с моей тринадцатилетней тогда матерью. Вывезено семейств было много. Из близлежащих сёл и деревень. Назад вернулось мало. Моим довелось. Чтобы через год отправиться ещё дальше – на комсомольскую стройку Игарки. Построили. И до сих пор стоит портовый город.

Всё это, о чём только что было сказано, – сама история – душу тревожит, обволакивает, когда сюда ты попадаешь. Не удивительно. Живя в Ялани, мы привыкли, всё нам там кажется обычным и обыденным. Да и следы тысячных войск и знаменитых первооткрывателей нами затоптаны давно – не различаем.