Пламя, или Посещение одиннадцатое

«Нет. Доиграем. Четыре хода – мат тебе».

«Ну, разве русский, трёхэтажный».

«А мы посмотрим!»

«Вы идёте?»

Встали, отправились за Катей. Финн и тувинец. Катя – с «грузинскими корнями». И – «из Орловых, из дворян». Ну, так бывает.

Серёга – мне, себе ли – тихо говорит, вполуха слышу:

Хотел он поступать в ремесленное училище. После восьмого класса. В «областе», то есть – Вологде. Но передумал. Побили его, «дярёвню и колхозника», однажды ремесленники, напали «какие-то опехтюи впятером на одного, рисковые». И ни за что. «Я просто шёл себе и шёл. Как раз задумался о чём-то. Физиономия моя им не понравилась». Решил – в ремесленное ни ногой. «Здесь контингент другой, конечно, в экспедиции».

Здесь контингент другой, уж это точно. За физиономию – нравится, не нравится – пусть и подумают нехорошо, но не побьют.

Вполмысли вспоминаю:

Он же, Серёга, хлеб с магазина с ним несли: «Язык мой – вольноотпущенный, мелет, что вздумает; закрепостить бы».

Красноречивый. Как француз.

Пока не выветрилось, надо записать. И это может пригодиться.

В тельняшке и трусах, колени голые прикрыл полотенцем. Молчит сейчас, высунув и прикусив свой «вольноотпущенный». Штаны – шов разошёлся – починяет.

«Девушек попроси вон».

«Ну их, безрях, и сам управлюсь. Они, наверное, иголки в пальцах не держали. Лишь опозорят».

Починил Серёга штаны, шов осмотрел внимательно, ощупал пальцем указательным, нитку зубами перекусывает. На фоне светлого окна. Перекусил. Иголку, в «чуручок» – катушку с нитками – её воткнув, в сумку свою, «матерчатую», прячет.

Штаны натянул, лёг на раскладушку поверх спальника.

«Жизнь надо прожить так…» – сказал. Умолк на этом. В потолок смотрит.

Через минуту-две добавил:

«На эту тему надо было мне писать… Островский. Николай. А я – возьми – о Маяковском. В сто тысяч солнц закат пылал… Чёрт ногу сломит, в этом Маяковском… Чёрт – не знаю, а я сломал – пара по сочинению, как не сломал-то… В самой фамилии ошибку сделал, умудрился. Мояк… Какой мояк, сам не пойму».

Перед глазами у меня возник вдруг наш яланский дом. Лето. Комната заполнена сверху донизу солнечным светом. Родители в городе, не помню, зачем они туда поехали. Раз вместе, скорее всего, на похороны кого-то из родственников. Мой брат Николай и сестра Нина, старшеклассники, повздорили из-за очереди на прочтение какой-то книги. Николай вышел, громко хлопнув дверью, на улицу. Сестра, сунув книгу под комод, где Николай искать не догадается (но я ему, если он повода не даст мне на него серьёзно разозлиться, подскажу потом, конечно), погрозила мне пальцем и пошла на кухню мыть посуду. Я подкрадываюсь к комоду, достаю из-под него спрятанную туда книгу и читаю название: «Милый друг». Открыл первую страницу. «Жорж Дюруа получил у кассирши ресторана сдачу с пяти франков и направился к выходу». Ну, думаю, и шуму-то – из ничего! Дядька какой-то и какая-то кассирша. Ещё какие-то пять франков. Вот где придурки, думаю, так уж придурки, драться готовы за такую ерунду. За «Волоколамское шоссе» или «Джульбарса», я бы понял. За Шерлока ли Холмса. «Как закалялась сталь» – за эту так и до кровянки. Больные, точно. Ну, дают.

Все в ожидании. Конечно. Не каждый вечер можно, не скрываясь от начальства, выпить. Предстоит. И то начальство наше тайком от всех не станет «силы восстанавливать», что-то из фляжки подливая «крадче» в чай. От глаз внимательных не ускользает. Открыто выпьет нынче вместе с нами и начальство.

Всё, словом, помню. И не странно. Хоть мы с ним, с Серёгой, – вызвали нас через Катю, дежурную по кухне, – к тому времени яблочного вина уже и отведали. Проверили, что покупаем. Не кота же в мешке брать. В кустах акации, напротив Южных врат, за кухней, куда местные ребята, сдержав данное ими на днях обещание, принесли нам два ведра домашнего продукта. По вкусу – крепко забродивший сок, ещё день-два, и будет уксус. Хмеля немерено или дрожжей в этот продукт было добавлено? А то и табаку или махорки – для большей дури. Не для себя готовили, понятно, – на продажу. Таким, как мы. Себе-то доброе оставили, понятно тоже. Винить за это их не станешь. Для нас же выбор не велик. Что предложили, то и взяли. Совсем уж уксус-то, и мы бы отказались. Что-то купили бы и в магазине, тот же портвейн, ту же ли водку. Или на крайний случай «сухонького».

Они нам – напиток, мы им – деньги. По-честному.

Три рубля – ведро. По-божески.

Могли б и даром нам отдать. В знак благодарности. Мы тут, не покладая рук, в поте лица, в земле и в древнем навозе, который по сохранившимся качествам, запаху и консистенции и свежему фору даст, копошимся, благородное происхождение их выясняем и чем их боевые предки в стародавние времена на этой территории занимались, какие великие подвиги совершали, выведываем. Потом всю их славную родословную на белом блюдечке с синей каёмочкой преподнесём им. Гордитесь, знайте. Но им, как кажется, до этого нет дела. Одно только и спрашивают: «Честно скажите, золота нарыли много?!» Честно и отвечаем: «Чего-чего, а золота здесь нет». С этим не к нам, мол, а к геологам. И на Чукотку, Колыму. Туда вот им, дескать, не надо, им и тут, мол, хорошо. Хоть и нашли бы мы вдруг золото, в виде монет, изделий ли, но сообщать нельзя об этом. Категорически. Такая установка. Вечером скажешь, утром на раскоп придёшь и не узнаешь – всё будет перерыто, перепахано, загублен будет уникальный памятник. Золота и иных драгоценностей нет, и интересу у местного населения никакого. Живут не прошлым и не будущим, а настоящим.

А настоящее-то – оно есть? А если нет его, то можно ли им жить?

По первой.

Вместе с ребятами – за сделку. Вроде как принято. Кем и когда принято, не знаю. Они, ребята, так сказали. По староладожской традиции, наверное. Чтобы мы не подумали, что собираются они, как ненавистных иноземцев, нас отравить. Как собирались греки отравить Олега, князя Новгородского и великого князя Киевского, убийцу Кира и Аскольда.

Свои законы, что поделаешь. В чужой монастырь, как говорится, со своим уставом…

Мы и не лезем.

По второй.

За вечный нерушимый мир и нерасторжимую никакими стихиями и политическими потрясениями дружбу между сельскими и нами, «кладоискателями-гробокопателями», как между викингами и славянами.

Нет, правда, веры этим «викингам».

Бывали в Старой Ладоге, когда-то Альдейгьюборге, старожилов её видели?.. Ну шведы шведами. В отличие от нас с Серёгой, русопятых, то есть «мордвы». Обмануть и обидеть нас, простодырых, каждый варяг может.

Наведывались позавчера, в обеденный перерыв, на почту, проверить, нет ли писем «до востребования». Рядом баня и пивной ларёк напротив. Возле ларька, отстояв короткую очередь, парень лет двадцати пяти, не тянет на «мужчину», белобрысый, не в будничное одетый, в «выходное», с пол-литровой кружкой пива в руке, ещё не приложился – предвкушает. Белобрысая же, натуральная скандинавка, девушка, на «женщину» не тянет, жена, похоже, этого парня, с такой же, 0,5, кружкой. Сдув ритуально пену и глядя друг дружке понимающе в глаза, не замечая окружающего, отпивают. Момент свершился. В лёгкой коляске, что стоит между ними, стянут по поясу страховочным ремнём белоголовый ребёнок, по виду мальчик лет трёх или четырёх. Сидит смирно, даже ногами не сучит. И у него в руках маленькая кружка пива, 0,33. Крепко вцепился и не кренит – не проливается из кружки, – не первый раз помогает родителям, такой вывод напрашивается. На маму с папой смотрит преданно и неотрывно, к пиву не тянется губами. Возможно, пробовал, по вкусу не пришлось. Семья из бани вышла только что – по красным, распаренным лицам и по мокрому берёзовому венику, торчащему из сумки, вывод можно сделать.

Был бы у нас с собой, рассуждаем, фотоаппарат, запечатлели бы. И снимок бы послали в Швецию. Признали бы там, нет, в этих молодых ладожанах своих? А на лицо вот вылитые свеи… хоть и обрусели.

Есть шведская музыкальная группа ABBA. Два парня и две девушки. Так вот этот староладожский муж, если это муж, очень походит на одного из парней этой группы, клавишника, а жена, если это жена, – на одну из девушек, блондинку.

Гены – века им нипочём, веник берёзовый им не помеха.

– А для чего им маленькая кружка пива? Одна к тому же, – я, не догадываясь, озадачился. – Ведь не ребёнку?

Серёга тут же разъяснил:

– Значит, чекушка есть у них в запасе. Водку пивом разбодяжат.

Так и случилось.

После, подумав, я сказал:

– Снимок не стали бы мы шведам посылать.

– Почему? – спросил Серёга.

– Опять решат, – ответил я, – как Карл Двенадцатый, что это их законные владения, полезут.

– Пусть только сунутся, – сказал Серёга.

Я согласился:

– Огребут.