Анекдоты для Геракла. Удивительные приключения Алексея Сизоворонкина – бухгалтера и полубога

Из мебели тут присутствовали грязные обшарпанные ковры, устилавшие весь пол, да какая-то корчага, от которой несло тошнотворными миазмами.

– Ночной горшок, – понял Сизоворонкин, – а так же дневной и вечерний.

Незнакомец, пока не понявший, что лишился своего драгоценного сосуда, наконец, глубоко вздохнул. И тут же сел на ковре – рядом с переносным туалетом.

– Кто ты, несчастный, – воскликнул он, – как ты попал в мои покои?

– Это покои? – еще раз огляделся Алексей, – а что, кто-то еще изъявлял желание разделить их с тобой?

– Разделить? – толстяк икнул; его лицо залило бледностью, а палец, похожий на громадную сардельку, протянулся к Сизоворонкину.

– Ага, – усмехнулся тот, – понял, что игрушку отобрали?

– Моя жена за год поправилась на восемьдесят килограммов, – доверительно сообщил Алексей, который – напомним – никогда не был женат.

– Выгони ее на фиг.

– Поздно, она уже во входную дверь не пролезает.

– А ты? Ты помнишь, когда выходил отсюда в последний раз? Помнишь, когда касался женского тела?

Толстяк жалобно потряс головой, продолжая тянуть руку к бокалу. От него тоже несло тем самым «ароматом», который буквально извергал из себя горшок. Алексей невольно отступил на шаг и махнул рукой, разорвав плотный пузырь, которым было затянуто окно. Окошко, в котором оказался Грааль, осветилось светом настолько ярким, что хозяин комнаты вскрикнул, закрывая ладонями глаза. Свечение тут же прекратилось, стоило лишь втянуть бокал обратно в комнату. Теперь Сизоворонкин сунул в окно голову – чтобы глотнуть свежего воздуха, а заодно попытаться определить, в какую эпоху его занесли поиски волшебного сосуда.

Это было средневековье; европейское – судя по зданиям, которые окружали жилища толстяка.

– Двадцать лет, – наконец ответил проморгавшийся хозяин, – двадцать лет назад в мои руки попал этот сосуд блаженства и греха. И с тех пор я только ем, и ем… Нет – я жру, я обжираюсь едой и питьем. Достойной самого короля!

– И какой у нас сейчас король там? – кивнул в сторону окна Алексей.

– Филипп четвертый Красивый.

Это имя Сизоворонкину практически ни о чем не говорило. Разве только то, что сейчас он научился говорить на древнефранцузском.

– Ну, год и место можем определить потом, в Интернете, – впервые вспомнил родной мир Алексей, – если получится вернуться. А пока скажем гостеприимному хозяину: «Прощай!», – и…

Он поднес под жадным взглядом живой громадины бокал к губам, и глотнул… Что-то непонятное, но невообразимо вкусное – такое, от чего никак невозможно было оторваться, потекло в его глотку. Сизоворонкин глотал, рыча и давясь, и ничто не могло остановить этой чудовищной трапезы, разве что анекдот…

– Вчера пришел домой поздно. Голодный…

Во мне боролись два человека. Один говорил: «Выпей стакан кефира и ложись спать»; другой: «Пожри нормально!».

Победила дружба: и выпил, и пожрал!

Неизвестно, чем подавился Лешка-Геракл – смешком, или тем самым питьем, которое готово было политься из переполненного организма назад – но сделал он это очень вовремя. Потому что громадная туша уже взвилась вверх, чтобы накрыть собой вчетверо меньшего противника. Геракл был стремительней. Еще раз бить несчастного толстяка, которого и так обидела судьба, подкинув такое коварное чудо, он не стал. Лешка сиганул в окошко, раздавшееся вширь и ввысь – как раз под гераклов размер; прыгнул святой Чашей вперед. А вот толстяк следом не поместился. Он застрял уже в плечах, и дико заверещал, очевидно, увидев, в какой мир едва не попал вслед за дерзким похитителем. Голова с широко раскрытым ртом и выпученными глазами тут же исчезли в дыре, которая медленно затянулась. Настолько медленно, что Алексей успел дать средневековому французу полезный совет:

– Картошка – прекрасное средство для похудения!

Возьми гектар картошки и окучивай, окучивай… К концу сезона сможешь прятаться за тяпкой.

– И куда теперь тебя девать? – этот вопрос Алексей задал Граалю.

Вопрос был не праздным. Он по-прежнему стоял в серой мгле, а вокруг медленно скользили… уже только семь огоньков.

– Еще семь волшебных Чаш? – весело изумился Сизоворонкин, – Зевс будет в восторге! Надо будет в следующем мире какую-нибудь котомку приватизировать. Кстати, если Граалей действительно восемь, то почему именно столько?

Никаких ассоциаций со знаковыми событиями прошлого, которые донесли до двадцать первого века магию этого числа, Алексей вспомнить не смог. Впрочем, знатоком истории человеческой цивилизации он себя не считал, потому и успокоился, решив, что жизнь сама приоткроет завесу над тайной восьмерки. С этой мыслью он и остановился перед вторым окошком. Остановился и протяжно засвистел…

Эту эпоху, и эту женщину Алексей Сизоворонкин узнал. Хотя в жизни Клеопатра совсем не была похожа на своих киношных двойников. Даже сквозь слепящий огонь волшебного окна она была ослепительно прекрасной. А еще – совершенно нагой и ничуть не смущающейся ни двух парнишек, которые разгоняли над ней воздух опахалами; ни пары чернокожих здоровяков, что стояли перед ее ложем на коленях – практически распростершись на толстом ковре; ни, наконец, двух стражников с какими-то острыми железяками в руках. Лишь эти двое вооруженных мечами бородача в огромной опочивальне были одеты. Остальные если и чувствовали себя в присутствии венценосной повелительницы несколько скованными, то отнюдь не из-за собственной наготы.

Алексей невольно вспомнил тот самый анекдот про шестидесятилетнего старичка, которому и отсюда, из окошка было бы все прекрасно видно. Что все?

– Что-то вроде крутейшего порнографического фильма, – ответил сам Сизоворонкин, – осталось только режиссеру и главной героине выбрать достойного актера.

Именно этим и занималась сейчас египетская царица, переводившая взгляд с одного чернокожего красавца на другого. Алексей, впервые увидевший Клеопатру, вдруг взревновал; в душе ворохнулось что-то нехорошее.

– В моей семье никогда не было чернокожих. Может, мы расисты?

Руки Геракла тем временем сами, без всякой команды, раздвигали проем до размеров, вполне достаточных, чтобы одним движением запрыгнуть в роскошную опочивальню, большую часть которой занимало ложе, а при необходимости еще быстрее выпрыгнуть назад, в Царство теней. С новым кубком, естественно. Тем самым кубком, в который Клеопатра заглядывала сейчас. Словно там, на дне волшебного сосуда и таился ответ на нелегкий вопрос: «Какого счастливчика, или – быть может – несчастного, выбрать на сегодняшнюю ночь?». Несчастного, как очень вовремя вспомнил Сизоворонкин, потому что ни один из прежних возлюбленных прекрасной царицы этой единственной волшебной ночи не переживал.

Он еще раз посмотрел на острое железо в руках стражников, которое, скорее всего, и должно было прервать существование одного из негров. Нет! Не одного! Клеопатра отпила из Грааля совсем ничтожную частицу содержимого, и каким-то непостижимым движением тела дала понять обоим чернокожим, чтобы они готовились к скорой смерти. После того, конечно, как одарят свою повелительницу страстью, негой… Чем там еще делятся мужчины с женщиной по ночам?

Именно в этот момент тело Геракла, за которым сам Сизоворонкин наблюдал без всякого желания вмешаться (пока), и предстало перед собравшимися во всей своей красе. Прежде всего, конечно, перед царицей, которая тут же переменила свои планы, на эту, а быть может (это уже самодовольно подумал Лешка) и на несколько последующих ночей. Она легким движением руки заставила обоих чернокожих красавцев поспешно сдернуть ноги, которые они успели утвердить на ложе повелительницы Египта.

– Кто там шагает левой? – вспомнил Алексей Маяковского, ловко огибая застывших стражников, – правой! Правой!!!

Могучим движением правой руки Лешка-Геракл смахнул обоих негров в самый угол обширной залы, где они и замерли, изобразив в двух лицах попеременно целую гамму человеческих страстей – гнев, ужас перед белокожим великаном, жалость от недостижимости воплощенной мужской мечты, до которой было рукой (и чем-то иным) подать. Наконец – не менее сильное облегчение от миновавшей их участи, которую несла за собой та самая воплощенная мечта.

– Вот этого, ребята, я вам не обещаю, – успел подумать Сизоворонкин, прежде чем самому запрыгнуть на ложе, – время понимаете ли, суровое. А нравы – еще кровожадней.

Клеопатра объяла его взглядом всего – от набедренный повязки, которая уже подозрительно потрескивала, до Чаши, копии той, что она сама сжимала в руке. Сизоворонкин – русский, что с него возьмешь?! – протянул свой Грааль (чашу, конечно) вперед; даже тост сказал:

– Девушка, а давайте с вами переспим!

– Я так возмущена вашей наглостью… У меня даже слов нет!

– А вы просто кивните.

Русский язык Алексея сам собой трансформировался в древнеегипетский (или как его здесь называли сами аборигены?); так что Клеопатра его прекрасно поняла. Она действительно кивнула и двинула вперед свой бокал. Ни чарующего звона, ни каменного стука! Ничего этого Сизоворонкин не ощутил. Зато его опять пронзило чувство, подобное тому, с каким он откалывал осколок от Предвечного пяточного камня. Теперь перед ним, и перед Клеопатрой, был лишь один Грааль, и двое сжимали его ладонями, стараясь каждый перетянуть на свою сторону. Лешка-Геракл чуть поддался, направив сосуд повыше – прямо к женским устам, которые открылись в предвкушающем стоне. Царица прильнула к Чаше, вливая в себя с каждым глотком и океан энергии, и еще что-то столь завлекательное, что Алексей едва дождался, когда Клеопатра остановится, чтобы перевести дух. Бокал тут же оказался в восхитительной близости от губ Геракла, и тот сделал первый глоток. Энергии, сил полубогу и так было не занимать. А вот тот огонь, что полыхнул в жилах, и набрал ярость в паху, он прежде не мог себе представить – ни с Артемидой, ни с Лилит, ни…

Царица не дала Лешке углубиться в чужие воспоминания; она необычайно ловко – куда там богине охоты! – освободила полубога от набедренной повязки и обхватила сразу двумя руками… В общем, обхватила, на самый короткий промежуток времени. Потому что этот орган и Геракл, и теперь Сизоворонкин лелеяли совсем не для того, чтобы им играли только женские ручки. У самого Алексея, кстати, обе руки тоже оказались свободными, и они как-то очень органично накрыли два упругих полушария, которые так соблазнительно подчеркивали талию царицы Египта – снизу. Верхние полушария были не менее восхитительными.

– До вас очередь еще дойдет, – пообещал Лешка.

Он чуть сжал нежные ягодицы – так, чтобы Клеопатра не вырвалась, даже если бы захотела – и поднял женское тело на вытянутых руках. За то короткое мгновение, что царица замерла в предвкушении чего-то ею еще неизведанного, она тысячу раз успела воскликнуть: «Да, мой бог!».

– Я не бог, – усмехнулся Сизоворокин, – я только учусь, – и резко свел руки в локтях.

Клеопатра закричала – не боли, а от восторга – и в свою очередь впилась ногтями в мужские плечи. А потом они потеряли счет и времени, и позам, которых у обоих в памяти оказалось великое множество. В краткие мгновения восприятия реальности Алексей видел ошарашенные рожи египтян. Особенно молодежи, куда-то подевавшей свои опахала. Сейчас они – потные и покрасневшие – судорожно дергались где-то за ложем, не в силах отвести взглядов от откровенной эротики, густо замешанной на порнографии. Сизоворонкин их понимал – сам когда-то был юным и озабоченным.