Анекдоты для Геракла. Удивительные приключения Алексея Сизоворонкина – бухгалтера и полубога

– А чему радоваться? – на безукоризненном немецком языке ответила та, поразив полубога еще и мелодичностью своего голоса, – тому, что все тлен, тщета и суета? Что все проходит, и жизнь, и любовь? Что тебя – как бы ты не был благочестив и милосерден – забудут не через поколения; через годы, а может, часы?

– Благочестив и милосерден? – Алексей едва не расхохотался про себя, – жги, убивай и насилуй – и тебя не забудут… да хотя бы и через восемь сотен лет, как того же Чингисхана. А тебя, милая, будут помнить разве что мужики, к которым ты снизойдешь. А не снизойдешь – плюнут, и пройдут мимо.

В лице незнакомки образ вселенской грусти не дрогнул; она словно забыла, что рядом сидит молодой да пригожий парень, каких поискать – вряд ли найдешь. А парень, как не сомневался Сизоворонкин, был доктором как раз для таких вот дамочек. Он ничуть не удивился и не обиделся на наплевательское к себе отношение. Напрягать могучие мускулы – рук, груди, ног… ну еще кое-каких, не менее интересных, он не стал. Зато достал из кое-как сооруженной набедренной повязки, в которой ухитрился устроить карман, волшебный артефакт. Девушка, которая даже не назвалась, на Грааль посмотрела лишь с чуть заметным удивлением.

– Отец сегодня уже поил меня из Сосуда Благочестия, – равнодушно заметила она.

– Отец? – хмыкнул Сизоворонкин, – он сам тоже пьет из этого… сосуда?

– А как же?! – все-таки удивилась незнакомка, – и сам он, и я, и мои младшие братья и сестры.

– Младшие сестры – это хорошо, – проворчал Лешка-Геракл, – я, пожалуй, наведаюсь сюда еще раз… попозже. А пока, милая, прими-ка внеочередную дозу лекарства. Пей-пей!

Девушка слабо трепыхнулась в могучих объятиях полубога. Алексей не отрывал с нежного лица глаз. Ему было безумно интересно наблюдать сам процесс трансформации безразличной ко всему особу в…

– Ох, ты! – воскликнул он, когда глаза незнакомки, в которых загорелись хищные огоньки, остановились на его лице с плотоядным выражением.

– Ах, ты! – это он воскликнул, когда девушка буквально вырвала у него Грааль, и прильнула к горлышку, глотая жадно и нетерпеливо, не отпуская, впрочем, второй ладошки с узла набедренной повязки.

– Ух, ты! – это воскликнули они уже вместе, когда узел, наконец, поддался, и уже обе девичьи ладошки с недюжинной силой стиснули все, что попало в них.

У меня сейчас постоянная подруга, у нас серьезные отношения. Так что, девушки, извините… Встречаться получится только на вашей территории.

Сизоворонкин лукавил – никакой постоянной подруги у него пока не было; но вот насчет «вашей территории» – угадал в самое яблочко. Потому что понеслось – прямо здесь, на аккуратно постриженном газоне, который нежно щекотал гераклову спину, когда он оказывался снизу. А оказывался он там все чаще, и чаще, изумляясь неистовости Магдалены – так назвалась дочка местного властителя.

– А вот и он сам, – Алексей не сделал даже попытки остановить разбушевавшуюся немку, – что-то ты, дядя, печален. Наверное, отхлебнул из своего кубка, прежде чем идти искать дочь?

Грааль – его печальная ипостась – тоже был тут, вместе с маркграфом. Высокий, неестественно выпрямленный господин с изумлением и зарождающимся возмущением воззрился на игры молодых людей, сейчас полностью обнаженных; потом перевел взгляд на обрывки девичьих одежд, и…

– Это не я, это она сама разорвала их в клочья! – приготовился в притворном ужасе воскликнуть Сизоворонкин.

Но этого не потребовалось. Прежде, чем разразиться проклятьями и перейти к активным действиям в отношении растлителя юной души и тела, старик заглянул в свой артефакт и машинально глотнул из него. Теперь в его взгляде не было ничего, кроме бесконечной печали. И картинка разнузданного разврата на лужайке должна была эту печаль только усугубить. Только ее, этой картинки, уже не было. Алексей-Геракл вскочил на ноги, воспользовавшись секундной заминкой так и не насытившейся Магдалены, и даже успел намотать на бедра первую попавшуюся тряпку, которая оказалась частью девичьего платья. Внутри этого необычного одеяния ждал своего часа (точнее минуты) Грааль.

Сизоворонкин надолго задерживаться в этом поместье, и в этом времени не собирался. На вопрос правителя, папашки Магдалены: «Что, даже чаю не попьете?», – он бы ответил решительным отказом. Ведь его Грааль таил в себе рецепты самых аппетитных блюд земных цивилизаций. И мог придумать что-то новое, никем неизведанное – пожелай только того Лешка.

Он остановился перед ландграфом и изобразил на физиономии глубочайшее почтение и изумление, обращенное к волшебному сосуду.

– Неужели это то самое сокровище, о котором говорят все?

В лице ландграфа ничего не дрогнуло; неприкрытые лесть и восхищение незнакомца не смогли даже на гран потеснить печаль в его взоре. Сизоворонкин вздохнул и перешел от слов к делу. Тонкие пальцы властителя местных земель были на удивление сильными, но разве они могли что-то противопоставить олимпийскому чемпиону и полубогу. Алексей выдернул чашу из руки ландграфа практически мгновенно; еще быстрее он выхватил свою часть артефакта из-под новой набедренной повязки. Между двумя мужчинами сверкнула молния, от которой старик в ужасе отшатнулся, а Сизоворонкин удовлетворенно ухмыльнулся – его предположение о возрастании силы электрического тока в Граале блестяще… не подтвердилось. Нынешний удар был красивым, но ничуть не болезненным.

– Купил энергосберегающую лампочку, пришел домой, подключил, а она не горит.

– Все правильно! Бережет энергию…

Ландграф об электрической лампочке слышал, скорее всего, впервые в жизни; точнее – он сейчас ничего не слышал. Он страдал, не решаясь броситься в бой за собственное имущество. Алексей жадничать не стал – сунул Грааль прямо ко рту старика. Тот опять машинально открыл рот и глотнул. Его глаза полезли на лоб еще стремительней, чем у Магдалены. А хищное выражение его физиономии почти напугало Лешку-Геракла. Хорошо еще, что Алексей был здесь не один; в смысле объектов повышенного внимания было два – сам Сизоворонкин, и прекрасная Магдалена. Во избежание непоправимого, о котором и сам старик, и его дочь, наверное, жалели бы до конца своих дней, полубогу пришлось задержаться.