Серая Мышка. Второй том о приключениях подполковника Натальи Крупиной

Крупина знала ответ на этот вопрос; сейчас она хотела убедиться в искренности Тени. И японец не обманул ожиданий Мышки, не стал придумывать небылиц. Он пожал плечами и совершенно искренне ответил:

– Не знаю. Наше дело такое – скрутить, на кого покажут, и доставить – куда скажут. В живом или мертвом виде – тоже как прикажут. А тайны – это не наше.

– И зачем вы здесь сегодня? Кого еще надо скрутить и доставить – куда скажут?

– Никого, – опять осторожно пожал плечами, плотно обтянутыми черным одеянием Тень, – велели доставить папку из комнаты русского.

– Папку, – протянула Наталья, отвлекая тем самым внимание Тени и нажимая на нужную точку этого тренированного организма.

Бесчисленные тренировки ниндзя не помогли – японец обмяк на полу, отключившись надолго. Конечно, правильней было бы навсегда. Но особого значения это не имело. След за собой «мадам Арманьяк» оставила широкий. Нужные головы сообразят, кто маскировался под таким вкусным именем. Один свидетель значения не имел – к тому же неизвестно было, где он окажется уже сегодня ночью. В логове своего клана, где ему, наверное, надо будет отрубать не пальцы, а обе руки или в застенках службы, представители которой посапывали сейчас на кухне.

Сама Наталья представляла себе, что этой самой службе скоро будет не до якудза с их бесцеремонным вторжением в дела. Это она подумала, высыпав на огромную кровать, застеленную шелковым покрывалом с традиционными драконами, кипу фотографий. Уже по первой она узнала Ковров, его проспект Ленина, на котором и снялась семья – без его главы, как поняла Мышка. Женщина пенсионного возраста; хорошо узнаваемая, похожая на нее девушка, точнее молодая женщина не старше тридцати лет и мужчина тех же примерно лет, с обожанием глядевший на нее.

– Это, – правильно решила Наталья, – семья Николаича. И якудзе зачем-то она понадобилась. Не снимки, а люди – вот эти самые.

Ее пальцы перебирали фотографию одну за другой, но Крупина не вглядывалась в них. Она решала одну очень важную задачу – может ли позволить себе один звонок; и достигнет ли этот звонок адресата. Телефон она вынула из рук Командира; мобильный аппарат ждал ее на кухонном столе. Даже номер абонента – начальника восьми «тушек» – был уже набран. Оставалось только нажать на кнопку вызова. И Наталья уже нажала бы – если бы не эти фотографии. Потому что они означали одно.

– Шантаж, – вполне бесстрастно прошептали ее губы, хотя сама Мышка в глубине души содрогнулась, – это что же хотят заставить сотворить Николаича; какой очередной «остров» разрушить в пух и прах, если они не уверены, что смогут заставить русского свершить такое зло? Что понадобится беспроигрышный аргумент на любой отказ – жизнь или смерть близких людей.

И она решилась, набрала другой номер – тот, что был словно вырезан в памяти острым клинком. Больше всего она сейчас желала услышать знакомый, чуть усталый голос «товарища полковника», которого она так и не поздравила с новой должностью, выше которой в российском государстве просто не было. Не поздравила с новой «галерой», весла на которой были беспримерно тяжелее… Увы – она не услышала даже гудков; мобильник явно не был настроен на такую дальнюю связь.

– Зато, – была уверена она, – кому надо уже зафиксировали этот номер. Наверное, несутся сейчас с вытаращенными глазами к начальству. А вот сейчас мы сами ему позвоним.

Она вернулась на дисплее к предыдущему номеру и нажала на кнопку. Мышка насчитала восемь длинных гудков, пока, наконец, на кухне не прозвучал недовольный заспанный голос. Наталье не было нужды смотреть на «Сейко» – она сделала это еще до звонка, поэтому знала, что далекий абонент на своих часах видит половину четвертого по токийскому времени.

– Майор Судзуки, – представился, наконец, абонент и агент три нуля один опять нажала на кнопку, прерывая связь.

– До скорой встречи, майор, – прошептала она.

Глава 40. Сентябрь 2000 года. Остров Шинюку

Виктор Будылин. Звено в цепи сокайя

За последний год это была первая новостная передача российского телевидения, которую Николаичу позволили посмотреть. Нет – не так! Увлеченный чередой безумно интересных экспериментов, он сам оторвал себя от родины; от того, что там творится. Единственной ниточкой, что связывала его с Россией, были еженедельные видеоконференции (как их называл Райдон) с семьей. Самого Райдона Будылин не видел со вчерашнего дня, когда в дом, куда уставший мастер вернулся около восьми часов вечера, ворвалось несколько человек, закруживших танец смерти. И в центре этого «танца» был именно Райдон. Противников, как оказалось, у него было двое. Одетые в черные облегающие костюмы и такого же цвета маски, в узкие разрезы которых глаз практически не было видно, они застыли перед человеком, к которому Будылин привык как к собственной тени. Другая «тень» – ночная, Асука – невозмутимо стояла за его спиной.

Сам Николаич сидел сейчас в кресле, куда его перенесла какая-то неодолимая, но в то же время мягкая сила. Он словно попал в какой-то интерактивный кинотеатр, в кульминационный момент боевика. Даже не разбираясь в единоборствах, русский мастер понял, что в поединке сейчас сложилась патовая ситуация, которая, скорее всего, шла на пользу Райдону, который один стоил двух, несомненно, грозных противников. А значит, и ему – Будылину – самому. Ведь в любой момент могла подоспеть помощь. Она и подоспела, но не к хозяевам дома. Один из черных «теней» сделал какой-то жест рукой, на которой Николаич успел отметить отсутствие двух пальцев, и выкрикнул, словно каркнул, несколько лов. Русский, несмотря на успехи в изучении японского языка, ни одного из них не понял. Зато поняла та, для кого они и предназначались. Асука за спиной Райдона ткнула вперед рукой – коротко, без замаха. Николаич знал, какой жесткой может быть эта рука; испытал ее на своей спине (ну и других частях тела). Неизвестно, пробил ли этот удар могучие мышцы Райдона, но ошеломить его, отвлечь внимание от других противников у женщины получилось. В долю мгновения четыре фигуры слились в одну, огромную, бешено вертящуюся на полу.

Поднялись только трое. Райдону, как понял Будылин, подняться было не суждено. Никогда. Его тело – совсем недавно крупное и сильное, а теперь жалкое, какое-то изломанное – подхватили двое в черном. А Асука вполне буднично, словно ничего не случилось, кивнула Будылину в сторону двери:

– Сам пойдешь?

И Николаич пошел, понимая, что возражать бесполезно. А еще – что все договоренности с нанимателями, в которые он продолжал верить, безвозвратно ушли в прошлое, и что идет он навстречу новым хозяевам своей судьбы. Которые, скорее всего, никаких заманчивых предложений делать не будут. Просто прикажут, и никуда он, русский мастер Виктор Будылин, не денется – будет исполнять все, что ему скажут. Единственная мысль сейчас грела его сердце – то, что родные сейчас далеко, и достать до них неведомым пока похитителям вряд ли удастся. В глубине души он понимал, что эта надежда наивна и беспочвенна. Но ведь должен же был он во что-то верить?!

И вот теперь он сидел перед огромным экраном телевизора и слушал, как девушка, диктор Сахалинского телевидения, перечисляет те разрушения, что принесло на остров землетрясение. Новости шли в записи; в углу экрана стояла дата – пятое августа текущего года. Этот день Николаич запомнил. Он провел его рядом со взрывотехниками и специалистами-компьютерщиками, направляя и корректируя очередной природный катаклизм. Тогда в морских волнах исчез цветущий остров. Будылину предлагали посмотреть запись этой катастрофы, но он наотрез отказался. Теперь же у него никто ничего не спрашивал. Посадили перед телевизором – смотри!. Это слово сказала Асука, сейчас еще более бесстрастная, чем обычно. Кроме нее и Николаича в комнате, обставленной в традициях древней Японии – если не считать телевизора и легкого креслица, в котором и сидел русский – в комнате сидел еще один человек. Пожилой японец, от которой ощутимо веяло аурой власти, неподвижно застыл на каком-то пуфике. Он сидел там уже давно; по крайней мере, с тех пор, как Николаича легким толчком заставили войти сюда, а потом усесться перед телевизором, этот человек практически не шевелился. Впрочем, за последнее утверждение Будылин поручиться не мог, потому что не отрывал взгляда от экрана.

На нем суровая в этот момент девушка перечисляла, сколько тысяч тонн грунта придется убрать с прерванной трассы Углегорск-Красногорск; населенные пункты, которые стихия не пощадила – таких набралось двадцать восемь; наконец – общий ущерб, который составил больше семидесяти миллионов рублей…

– Это они еще не посчитали, сколько простые люди потеряли, – убито подумал Будылин, начиная понимать, что эту передачу ему показывают совсем не зря.

Как оказалось, диктор преуменьшила не только ущерб.

– Шесть баллов по шкале Рихтера, – сообщила она, наконец, и Асука тут же поправила ее, по едва заметному кивку японца выключив телевизор.

– На самом деле в эпицентре сила землетрясения составляла восемь и восемь десятых балла.

Будылин повернулся к ней с вопросом, который был готов сорваться с губ:

– А я тут причем?

Японка ответила раньше:

– И все это, Николаич-сан, дело ваших рук.

– Моих!? – вскричал Будылин, вскакивая с кресла, – да я за свою жизнь мухи не обидел.

Он тут же сник, вспомнив опять про пятое августа, про тот злосчастный остров. Его заверили, что всех жителей оттуда эвакуировали. Но ведь были еще и дикие звери, были птицы, которые, конечно же, взлетели с погибающей тверди, но вернуться на нее, к своим гнездам, уже не смогли. Действительность оказалось еще ужасней. Медленно и весомо, словно забивая гвоздь за гвоздем в крышку гроба, Асука рассказывала, что именно этот катаклизм, спровоцированный талантом русского мастера и стал причиной землетрясения, проснувшегося в тысячах миль от острова. И что такой эффект был не единичным. Японка перечисляла другие острова – такие мелкие по сравнению с теми трагедиями, что разыгрывались вдали от радующегося очередной удаче Николаича. Словно сама земля мстила людям, посмевшим посягнуть на ее целостность.

Русский понял, что эксперименты – теперь их назовут как-то иначе – продолжатся. И что они вполне могут затронуть и родную землю.

– Уже затронули, – вспомнил он только что просмотренный ролик.

Перед глазами почему-то возникли проходные родного завода, закружившие вдруг вместе с цехами и людьми в них – точно так же, как безымянные острова. Но заполниться ужасом и решимостью встать сейчас в позу и сказать гордое и непреклонное: «Нет!», – он не успел. После очередного кивка безмолвного японца Асука продолжила; она словно прочла сейчас метущиеся мысли Николаича.

– Господин…, – женщина бросила быстрый взгляд на японца; поймала чуть заметный отрицающий жест и продолжила, так и не назвав имени своего начальника, или хозяина, – обещает, что ваши действия, Николаич-сан, никоим образом не коснутся России. Вопрос Северных территорий для организации, в которой… работает господин… не стоит.

– А какой тогда вопрос стоит перед господином?

Этот вопрос тоже не прозвучал. Потому что японец – в первый раз – вытолкнул из себя слово, показав, что у него есть язык. Будылин как раз до этого – услышав от Асуки «Николаич-сан», вспомнил про Райдона, называвшего его только этим именем; и про того беспалого, что нанес охраннику последний, фатальный удар. С языком у «господина» было все в порядке. Очевидно, он совсем не желал снисходить до беседы с русским мастером. А тут снизошел – единственным словом:

– Сокайя!

– Сокайя, – эхом откликнулась Асука.

Она дождалась совсем уже глубокого разрешающего кивка и принялась монотонно объяснять, куда это попал Николаич-сан, что ему предстоит теперь делать, и с чем едят таинственную (или таинственное) «сокайя».

– Шантаж. Шантаж на всех уровнях, даже государственном. И занимается им якудза.

– Якудза, – невольно прошептал Будылин, – бандиты и убийцы…

– Да, – не стала отрицать японка, – есть и такие. Но сравнивать с той же итальянской мафией или вашими рэкетирами не стоит. Якудза – вполне уважаемая и легальная организация. А Тамагути-гуми – самый крупный клан. Нас почти тридцать тысяч по всей Японии. И вы сейчас, Николаич-сан, можно сказать, влились в него.

Она не обратила никакого внимания на отрицающий жест русского; лишь усмехнулась:

– Кстати, в девяносто пятом году, когда крупнейшее за последнее время землетрясение в Кобэ разрушило тысячи зданий, именно наш клан пришел первым на помощь людям. Якудза очень дорожит общественным мнением. И без причины старается не проливать кровь. Но на этот раз клан просто вынуждают начать войну.

– Ну и кому же вы собираетесь объявить эту самую сокайю?

Японка, а затем и недвижная живая статуя на пуфике одобрительно кивнули: «Молодец, русский, запомнил!». Будылин готов был услышать любой, самый неожиданный ответ, включая такие нереалистичные – Америке, Китаю… да хоть господу богу – одному из многих, кого чтили в стране Восходящего солнца; или всем сразу. Ответ Асуки был кратким, и еще более неожиданным.