Свет далекой звезды. Книга первая

Наскоро позавтракав, кавалькада всадников, сопровождаемая одной длинной цепью пленников, и наглухо закрытой повозкой, направилась по едва заметной дорожке от реки, в сторону затерянной в горах Обители Дао. Лишь Волк мог позволить себе нырять в густые заросли, начавшиеся скоро, но и он старался держаться дороги, не отставая от лошади, которую выделили Свету

Охотника же, спешащего навстречу врагам, занимал сейчас лишь один вопрос. Перед самым отъездом – прежде чем занять свое место в передвижной темнице – к нему подошла Халида. Встав напротив охотника и смотря вверх, прямо в его ясные глаза, она сказала:

– Обещай мне, Свет, если исполнятся все наши планы.., – она помялась, словно отыскивая лучшее продолжение, – ты выполнишь одно мое желание.

– Ну-у-у.., – протянул Свет, – если это не помешает мне. На мне ведь еще один долг крови.

– Не помешает, – внезапно лукаво улыбнулась Повелительница.

– Тогда, – торжественно заявил Свет, – когда (не если, а когда!) исполнится наш план, я выполню любое твое желание. И даже не одно…

Стоявшие рядом парсу оглушительно захохотали, очевидно, о чем-то догадываясь. Свет, наконец, оставил бесплодные попытки догадаться, чему так лукаво улыбается Халида, лишь увидев его. Он тронул поводья высокого черного коня, ускоряя шаг. Охотник словно чувствовал погоню, которая медленно, но неуклонно приближалась, сокращая расстояние все то время, пока кавалькаду задерживали пешие невольники.

Однако через два дня парсы, сделавшие очередной привал раньше обычного, увели пленников в попавшийся на пути городок. Возглавлявший их Нажудин, вернувшись, подошел к охотнику и пробормотал:

– Эти шакалы отправили в рудники столько людей, что… Пусть теперь на своих плечах попробуют плети надсмотрщиков.

Он вывалил перед охотником небольшую кучку золотых монет. Тот с безразличием поворошил золото. Свет много слышал от учителя о силе и могуществе денег, но пока не ощутил его. Внезапно его внимание привлекла одна монета. Он оглядел профиль неведомого владыки, отчеканенный на одной стороне золотого кружочка, и зажал монету в кулак.

– Это я возьму себе, в память о людях, именующих себя парсами.

Он сам не заметил, как речь его рядом с этими людьми стала длинней и цветистей…

Движение отряда ускорилось, увеличивая разрыв с преследователем. Свет старался ехать рядом с Бензиром, благо, расширившаяся дорога позволяла это. Последний, выудив из памяти очередное творение Фардоса, нараспев декламировал его.

Наслаждаясь одним из них, молодой охотник внезапно понял, что в поэме говорится не только о подвигах древних героев, но и о нем самом, о событиях последних дней. Он в изумлении оглянулся, найдя взглядом Нажудина; тот ухмыльнулся ему в ответ. Только теперь Свет понял, что имел в виду бородатый парс, когда сказал, что Бензир знает гораздо больше стихов, чем написал когда-то великий Фардос…

Любин едва не пропустил того мгновения, когда горячее пятно его необычного поводыря резко сместилось вправо, указывая на место, где Свет покинул Большую реку. Нежную кожу на груди убийцы, где он спрятал узелок с землей погибшего рода, обожгло так сильно, что он машинально налег на одно весло, поворачивая лодку к берегу. Громко ругаясь на весь белый свет, он пристал к берегу, где еще отчетливо были видны следы лагеря. Он шел двое суток, приближаясь к своим будущим жертвам, на что указывал теплеющий все сильнее узелок. Потом материя платка стала остывать, и Любин настолько сократил время на сон, что днем уже не замечал ничего, кроме следов лошадиных копыт. Еще его изрядно озадачили и напугали следы неведомого зверя, схожие с волчьими, но много крупнее.

Впрочем, тревога скоро ушла. Он встретил одинокого всадника. Разговорить его, заставить спешиться, а затем оказаться позади доверчивого путника было совсем нетрудно для опытного убийцы. Тонкое длинное жало стилета вошло в спину незнакомца – справа, снизу вверх; пронзив последовательно почку, печень и немного не дойдя до сердца. Оставив труп на обочине дороги, Любин вскочил на коня, развернул его в сторону, куда вели следы каравана, и погнал его вперед. Узелок снова начал разогреваться…

Поздним вечером парсы разбили лагерь у стен древней обители Дао, ворота которой с закатом солнца наглухо закрывались. В небольшом с виду замке ночью оставались только двенадцать мастеров. Свет, оценивающе оглядевший отвесные стены, примерился к испещренной временем кладке. Однако он помнил рассказы мастера Ли о том, что Обитель защищает не только камень и железо ворот. Есть в защите и незримая сила, которую вопреки воле двенадцати вряд ли кто смог бы преодолеть.

Уверенный, что завтра ему все же удастся попасть внутрь, он решил пораньше лечь спать. Он бросил последний взгляд на повозку, из которой Халида сегодня вечером не выходила, поскольку исправленная дверца не открывалась, и закрыл глаза, согреваемый с одной стороны густой шерстью Волка.

Наутро полный решимости охотник собрался войти в распахнутые ворота Обители вместе с Нажудином, но получил неожиданный отказ.

– Ты воин, Свет! Твое дело впереди – готовься к бою. А я когда-то был купцом. Пойду торговаться. За нашу Повелительницу я выжму из Обители не меньше половины ее запасов золота.

Свет поразился:

– Какое золото?! Как ты можешь сейчас думать об этом?

– Мы же пришли торговаться, – хитро прищурился Нажудин; черты лица парса тут же ожесточились, – если Халида сегодня умрет, мы погибнем рядом с ней. Все… кроме них.

Он показал на Бензира со спасенной Светом от рук насильника девочкой и продолжил:

– Они расскажут племени о нашей смерти и отвезут выкуп, – он осадил жестом вскочившего на ноги поэта и опять улыбнулся, поворачиваясь к охотнику, – но ты ведь не допустишь нашей смерти?

Свет решительно потряс головой:

– Нет! Или… я умру рядом с вами.

Нажудин снова улыбнулся ему, повернулся и исчез в Обители с двумя соплеменниками. Ждать их пришлось недолго. То ли Нажуддин действительно умел хорошо торговаться, то ли мастера Дао не жалели золота ради очередной жертвы, но вышли парсы из ворот, покачиваясь под тяжестью мешков с золотом.

Надежно закрепив их на лошадях, парс в нерешительности остановился. Он понимал, что поэт ни за что не согласится остаться здесь. Да и как он сможет рассказать племени правду, не увидев все собственными глазами? Только теперь до Нажудина дошло, что Предводительница обрекла Бензира на не менее великий, но более горький подвиг – остаться в живых, когда рядом умирают соплеменники. Но и оставить золото под охраной одной лишь маленькой девочки он не мог.

Свет правильно понял его замешательство; он посадил юную парсиянку на коня и велел Волку охранять эту пару до его возвращения. Охотник был настолько уверен в благополучном завершении миссии, что верный пес не почувствовал в его голосе ни капли тревоги. Волк распахнул в зевке громадную пасть и сел рядом с конем, который испуганно покосился на него.

Наконец Предводительница, окруженная молчаливой толпой, в которой постарался затеряться Свет, вступила в древнюю Обитель Дао. Пересекая створ ворот, молодой охотник почувствовал, как потеплел, согревая его грудь, талисман рода. Казалось две незримые силы соприкоснулись в это мгновение – и отступили, равные по своим возможностям, или не враждебные по сути.

Мастера Дао встретили их на площади, вымощенной огромными плитами горного камня. Площадь занимала весь центр Обители. На простой каменной скамье, отшлифованной до блеска задами неисчислимых поколений мастеров, сидели сейчас двенадцать человек.

– Значит, – обреченно подумал охотник, в глубине души надеявшийся встретить тут мастера Ли, – учителя нет в живых, и его место занял новый мастер.

Он обвел взглядом неподвижно сидящих адептов Дао и отметил для себя двоих, сидевших в центре полукруга. Один – седобородый старец – печально смотрел на вышедшую вперед Предводительницу. Казалось, в его сухом от старости теле живут лишь эти глаза. Второй – крепкий смуглокожий мужчина средних лет, сквозь простую одежду которого угадывались тугие узлы мышц – подался всем телом вперед, пожирая взглядом будущую жертву.

На площади установилась тишина; в ее центре, ничуть не смущаясь мужских взглядов, которые буквально раздевали ее, с гордо поднятой головой стояла Халида. Две враждебные силы – с одной стороны двенадцать невозмутимых мастеров Дао, а с другой – наполнившиеся гневом парсы, замерли, словно ожидали какого-то сигнала. Свет не торопился, отдавая инициативу мастерам, в глубине души надеясь, что постигшие учение Дао все-таки не окажутся убийцами невинных девушек; что под фразой «принести в жертву» кроется что-то совсем не гибельное для красавицы-парсиянки.

Наконец смуглокожий мастер встал, собираясь направиться к Халиде. В его хищном взгляде, в каждом нетерпеливом движении охотник читал – нет, его надежды напрасны. Мастера действительно запятнали кровью великое учение. И нет им прощения! Толпа парсов всколыхнулась, и в тот же миг, раздвигая своих новых товарищей широкими плечами, вперед вышел Свет.

Он держал в руках обнаженную саблю. Легкими шагами обогнув Предводительницу, он встал перед ней. Затем, обведя еще раз взглядом мастеров, вонзил в едва заметную щель между громадными плитами клинок и бросил вызов прямо в лицо смуглокожему, застывшему перед ним с недоуменной и снисходительной улыбкой. Причем последнего в этой ухмылке было неизмеримо больше.

– Найдется ли среди вас воин, который, прежде чем убить беззащитную девушку, сразится со мной?

Сабля, от которой Свет оторвал с последним словом ладонь, задрожала. Она гневно зазвенела, словно не это движение, а слова охотника заставили благородную сталь заполниться презрением к людям, предпочитающим убийство женщин честному поединку. Здоровяк напротив хищно усмехнулся и повернулся к седобородому:

– Стоит ли тратить время на него? Или пусть великий Дао сам накажет дерзкого!?

Тот неопределенно пожал плечами, как бы разрешая смуглокожему самому задать вопрос основателю Обители.

– Назови свое имя, дерзкий, перед тем, как умереть.

– Родичи звали меня Светом.

Седобородый мастер едва уловимо вздрогнул.

– Ну что ж, – смуглокожий, казалось, развел руками.

Однако опытные взгляды мастеров проводили полет молнии Дао, которая должна было прервать и речь незнакомца, открывшего было рот, и его жизнь. И тут же вскочили, когда стальная молния, прежде никогда и нигде не знавшая преград, вдруг отскочила от широкой груди охотника и жалобно звякнула, разлетаясь на множество осколков. Лишь старец остался на своем месте, продолжая пристально рассматривать охотника.

Свет, усмехнувшись, медленно вытянул из потайного кармана свою молнию. Заодно он погладил, мысленно прося прощение у талисмана, который подставил под сокрушительный удар. Сила Владимежа оказалась, по крайней мере, не меньшей.

– Готов ли ты тоже принять дар великого Дао?

Смуглокожий, может быть, в первый раз в жизни испугался, даже побледнел. Рядом вдруг, неожиданно и для него и для Света, неосмотрительно пристальней вглядевшегося в лицо мастера, оказался седобородый, едва достающий макушкой до плеча здоровяка. Охотник уже вспомнил, как звали старейшину Обители. Это был мастер Дамир, об искусстве которого с восхищением говорил учитель. Сам охотник, как бы ни был велик в постижении учения Дао Дамир, восхищаться этим человеком не мог. Ни тогда – в первый раз услышавший о нем; ни теперь – увидевший живую легенду собственными глазами. Как можно было восхищаться человеком, поощрявшим, или, по меньшей мере, не противившимся убийству невинных девушек?!

Мастер Дамир между тем обратился к нему: