Дома мы не нужны

– Мда.., – Кудрявцев явно засомневался, но никто больше не вызвался и он кивнул, – хорошо. Николай Петрович, назначаешься комендантом лагеря. Временным комендантом. С испытательным сроком… Орлова!

– Ой, кажется это меня, – с трубы в первом ряду соскочила миниатюрная девушка в зеленом, явно каком-то служебном халатике.

– Раиса.., – до отчества дело не дошло, – это ты торговала колбасой?

– Я.

– Ты, Николай Петрович и… – ты, – указал на парня с чемоданом, – ну и Егорова. За мной.

Профессор и Малыш последовали за командиром по умолчанию. Парень, что-то бормоча под нос, отказаться тоже не посмел. Совсем скоро компания была у прилавка снедью; первым, как всегда командир, успевший ухватить за ухо (другое, пока еще не красное) все того же шкодника-попа. Последний не успел спрятать улику – батон копченой колбасы, кусок которой отчаянно пытался проглотить.

Кусок, очевидно, был непомерной величины и священник, размазывая по лицу выступившие слезы и стремительно наливаясь в лице кровью лишь дернулся, когда крепкая ладонь с размаха шлепнула его по спине; кусок выскочил прямо под ноги Раисы. Та вдруг заразительно засмеялась.

– Ты чего? – удивленно повернулся к ней Кудрявцев, выпуская уже покрасневшее ухо.

– Ничего, – махнула та рукой, – представила морду козла этого, Багира – хозяина товара. Я ведь за процент от реализации работала. Раньше еще ничего, а как кризис начался… вон – кто будет окорок по восемьсот рублей за кило покупать? А этот козел по рынку только ходит, руки за спину, важный такой. Да еще к девкам пристает. Я-то уже давно на рынке, за тридцать мне уже, я и по морде отвесить могу, а девки молодые, а, – опять махнула она.

– Бить не буду, – успокоил попа Кудрявцев, – помогай, – к остальным он повернулся с командой, – Все продукты длительного хранения к ней, на кухню. Егорова, за сохранность отвечаешь головой. Остальное – к месту сбора. Рубцов!

– Слушаю.

– Организовать там столы, собрать стулья, лавки. Обед должен пройти в теплой, дружественной обстановке. Куда? – тормознул он коменданта, – пусть они носят, а у нас тут еще дело есть.

Кудрявцев указал пальцем на кирпичную стену, рядом с которой рассыпались орешки и пряности.

– Я так понимаю – это та самая «сельпа».

Здание с низкой крышей без передней стены действительно оказалось сельским магазином. Магазин привел командира в полный восторг. Не так основной его торговый зал, с двумя прилавками – одним с чем-то мясным, рыбным и сырным; вторым заполненным чем-то кондитерским. Гораздо больше порадовал его склад – точнее его узкая полоса за стеной торгового зала, что вписалась в пресловутые пять метров.

Вдоль стены выстроился в ряд как видно давно неистребованный товар – профессору показалось, даже местами затканый паутиной: 1). Три алюминиевые фляги, открыв одну из которых подполковник, принюхавшись к густой массе темно-коричневого цвета, пробормотал: «Масло подсолнечное, нерафинированное»; 2). Несколько деревянных ящиков со слипшейся массой светло-бурого цвета (хозяйственное мыло – жуткий дефицит) и, наконец, в дальнем углу 3). Сложенные штабелем мешки белого (точнее давно уже грязно-серого) цвета, на верхних из которых еще можно было прочитать: «Соль каменная».

– Действительно каменная, – постучал по одному из них Кудрявцев и счастливо улыбнулся.

А профессор только сейчас понял, какую ношу добровольно возложил на себя командир. Ведь сам он за переживаниями и потугами объяснить происходящее пока ни разу не подумал, что будут делать эти люди и он сам завтра, послезавтра; через неделю, месяц, год…

– Так, – озадачил Рубцова командир, – это тоже на склад; одну – нет, две фляги освободить. Не вылить – расфасовать в посуду помельче. Помыть и передать Ильиной для варки мяса; и чтобы ни один килограмм не пропал.

– Так ведь тут этих зверей – стадами бродят, – Николай Петрович обвел широким жестом близкую кромку леса.

– Чем охотиться будешь? Этим? – под нос Рубцова ткнулся ствол пистолета, – тридцать шесть.., нет тридцать пять патронов. Может ты знаешь, как их изготовить? Нет? Или топорами махать. Первым пойдешь.

Он махнул разочарованно рукой и пошел опять к прилавку с копченостями, рядом с которыми – метрах в трех – сидели в ожидании чего-то (своей доли, чего же еще?) овчарки. Кудрявцев быстро подошел к ним и успел схватить поводки. На попытавшуюся огрызнуться одну из четвероногих подруг грозно рыкнул алабай и знакомство, наконец состоялось.

– Ты будешь Белкой, – показал подполковник на левую, отличавшуюся более светлым окрасом суку, – а ты…

– Стрелкой, – подсказал профессор и был прав.

Кудрявцев кивнул и, вдруг насторожившись, повернулся к лесу. Тут же грозно зарычал Малыш, и подполковник сунул уже распутанные поводки в руку Романову.

Из леса вдруг выскочила девушка в грязном, местами порванном черном брючном костюме, с измазанным глиной лицом и широко распахнутым от недостатка воздуха ртом. Она не добежала до них совсем немного из двадцати с небольшим метров, отделявших лагерь от леса, и рухнула бы на землю с выдавленным через силу возгласом «Помогите…», если бы Румянцев не успел подхватить ее.

В это мгновенье из чащи вывалился еще один субъект – в камуфляже, черной бандане, с молодым небритым лицом восточного типа, с автоматом в руках, который он вскинул, готовый очевидно расстрелять всех перед собой, и тут же отпустил его, вскидывая ладони к горлу. Оцепеневший от ужаса профессор с удивительной четкостью увидел, как сквозь его пальцы потекла кровь, а Кудрявцев, оказавшийся рядом с падающим на траву телом, подхватил уже лежавший там автомат и исчез в лесу.

Глава 3. Сауд Аль-Бакри. День первый. И последний

Аль-Бакри грязно выругался:

– Этот сын ишака и собаки сегодня точно доигрался. И никакой дядя не поможет!

Он спешил за не на шутку перепуганным воином, который, резко тормознув перед бункером, посторонился, пропуская командира. Сам воин аллаха явно не собирался нырять в подземелье оружейного склада. Боялся, наверное, как и четверо других, оказавшихся на свою беду рядом.

Недобро усмехнувшись, Сауд поманил их всех за собой: «Воин аллаха ничего не должен бояться!»

А бояться действительно было чего – прямо посреди бункера (правильнее было бы сказать в канаве, перекрытой тонким слоем досок, присыпанных песком) в длинном проходе стоял Хафиз (сын ишака и собаки!) и покачиваясь, словно обкурившийся анаши, держал в вытянутой перед собой руке гранату. С выдернутой чекой, между прочим.

– А может, действительно обкурился, – отстраненно подумал Аль-Бакри, останавливаясь в двух шагах от него.

На плечи и голову, покрытую кепи, мелкой струйкой посыпался песок – «бункер» действительно был хлипким сооружением, воздвигнутым буквально на несколько дней на месте старого пересохшего арыка. А что было делать, когда отряду Аль-Бакри совсем неожиданно подвезли совершенно невероятное количество оружия, отбитого, скорее всего у асадовцев, поскольку все оно было советского производства, ничем не хуже того, каким был вооружено воинство Сауда.

Он и сам было приглядел себе пару пулеметов и столько же снайперских винтовок – больше для его невеликого отряда было не нужно, но… Но приказ был жестким – если хоть один патрон из привезенного пропадет, аль-Бакри воплотит мечту любого правоверного мусульманина – отправится на встречу с всевышним, причем намного раньше, чем запланировал. Вопрос, зачем начальству понадобилось такая прорва оружия, которым воевал противник, даже не стоял – конечно для провокации, на которые любое начальство великие мастера.

Оружие спрятали, укрыв его от песка неимоверным количеством пленки. Спрятали от нескромных взглядов пилотов сирийской армии и недавно появившихся в небе летчиков-американцев. Никакого бомбового удара склад конечно же не выдержал бы, но свою задачу пока успешно выполнял. Самолеты, пролетавшие иногда высоко в небе, на воинов аллаха, укрывшихся у подножия заросшего жесткой высохшей травой холма, где и был оборудован склад, никакого внимания не обращали.

Один день, всего один день и отряд вернется к своему обычному делу – мелким стычкам с противником, куда более частые налеты на мирные поселения, с грабежом и «развлечениями», в которых самое активное участие как раз этот ишак и принимал.

Сауд знал, все его бойцы знали, что этот пускающий в двух шагах от него слюни «воин» ничего не может сделать с женщиной – в том виде, в каком предопределил это для настоящих мужчин аллах, всемилостивейший и всемогущий. И Хафиз знал, что воины об этом шутили за его спиной (в глаза шутить не смели – тоже знали о дяде, приближенном к «самому»). Потому он развлекался с захваченными женщинами по особому – страшно и долго, так что даже видавший многое Сауд не мог выдерживать такое.

Скорее всего кто-то, а скорее всего караульный – вон он стоит с виноватым лицом и рассеченной бровью последним в пятерке, столпившейся в проходе – точно, караульный, пошутил неудачно на эту тему. И сейчас у них, прежде всего у Аль-Бакри, оставалась одна надежда – на трусость Хафиза, о которой тоже все знали. Потому что в первых рядах атакующих его никогда не видели. Зато намаз он совершал усерднее всех, заодно примечая, кто пытается увильнуть от деяний, угодных всевышнему. И хотя аллах дает послабления воинам, несущим его зеленое знамя на полях сражений, набожность в отряде с приходом в него «племянничка» резко выросла.

Сам Аль-Бакри в великую победу ислама во всем мире не верил; больше того – он и в аллаха не верил. Когда эта мысль пришла ему в голову впервые, он ужаснулся, готовый принять кару всевышнего; со временем свыкся с этим, умело скрывая свои убеждения. А убеждение, точнее желание, было одно – стать своим в спокойном, отмеченном вековыми традициями уголке земного шара, где никто не говорит по-арабски, но и не отворачивается брезгливо и опасливо от человека другого цвета кожи и разреза глаз, и где многое в отношениях зависит от размеров твоего банковского вклада.

Такое место Сауд знал; банковский вклад тоже имел, но не такой внушительный, как хотелось бы. Хотя война и была весьма прибыльным делом, Аль-Бакри мог лишиться не только денег, но и головы, узнай кто о его планах. Поэтому командировка в его отряд Хафиза была для него крайне нежелательной. Тот уже, благодаря своим зверствам, засветился пару раз в репортажах (кажется, телеканала Аль-Джазира), если в следующий раз в объектив попадет он сам, с мечтой придется попрощаться. Или жить в райском уголке с оглядкой: когда за тобой придут. Война немцев с русскими семьдесят лет назад закончилась, а там до сих пор приходят. Потому что не все за собой почистили.

Поэтому Аль-Бакри сегодня, сейчас успокоит этого ублюдка, завтра сдаст по описи склад, и в первом же бою «погибнет» геройской смертью, так и не найденный среди ошметков тел на месте взрыва противотанковой мины.

Сауд кряхтя присел у стеллажа с оружием, подозвал к себе остальных воинов, подождал, когда они присядут тоже на корточки – трое напротив, а двое рядом, по левую руку, и вытянул из за спины, сквозь неплотный шов полиэтиленовой пленки автомат. Всем известный автомат Калашникова, готовый к стрельбе, со спаренными магазинами на тридцать патронов. Так Аль-Бакри и сам когда-то делал; давно, в Афганистане. Тогда он еще истово верил в аллаха и не имел мечты. Наверное потому что тогда ему было двадцать. Теперь он перешагнул за пятьдесят и сам подчас удивлялся – как смог выжить в круговерти войн, переворотов и просто бандитских разборок.

– Это оружие, – медленно заговорил он, даже не поднимая головы, – завтра возьмут в руки воины аллаха, чтобы перейти в наступление. Я знаю – завтра будет великая битва, где каждый автомат, каждый клинок будет на счету. Там все мы будем нужны. И ты, Хафиз…

– Нет, – истерично выкрикнул тот, и Сауд ощутил как вздрогнул всем телом сидящий рядом человек, – я никому не нужен!..

– Ошибаешься, – все так же спокойно перебил Хафиза Аль-Бакри, – ты нужен нам всем, ты еще увидишь, как поднимется зеленое знамя пророка везде – и в Европе, и в Америке. Это я – старый больной человек – никому не нужен.

Тут словно бесшумный взрыв пронесся по бункеру; Сауд даже решил поначалу, что граната все-таки взорвалась и он уже в раю, который оказывается есть – так светло стало вокруг, но… – глаза его видели совсем другое: граната медленно валилась, вращаясь, на сухой глиняный пол, а его руки уже тянулись к ней, подхватывая перед самым ударом. Не раздумывая он бросил гранату вверх и в сторону – туда, где только что нависал над головами хлипкий дощатый потолок.

Еще не прогремел взрыв, как кто-то из его подчиненных закричал визгливым, а потому не узнанным голосом: «Асадовцы», – и тут же автоматические винтовки М-16 загрохотали, заглушая взрыв, потому что тот был далеко – там, куда он смог забросить по высокой траектории гранату, а винтовки били по ушам рядом, в узком пространстве бывшего бункера. Бывшего, потому что крыши и дверей у него теперь не было, а в длину он сократился втрое, метров до пяти. В стороне, противоположной битве мелькнула спина Хафиза – с автоматом. Последний, как оказалось, успел подхватить Калашникова, пока командир ловил гранату.

– Шустрый, – подумал с удивлением Аль-Бакри, и в этот момент стрельба закончилась разом, – а эти еще шустрей, по целому магазину выпустили.