Короли вкуса

– Посторонние, покиньте помещение!

Полицейский, который командовал, чем-то напомнил Веронике лейтенанта Никитина из Смоленска – хотя был постарше и поплотнее на вид. Впрочем, времени на то, чтобы долго его разглядывать, не было.

Воспользовавшись поднявшейся суетой и разбирательствами в духе: «Вы сотрудник студии? Да?.. Предъявите документы. А вы?.. Не сотрудник? В таком случае покиньте помещение», Вероника тихонько проскользнула туда, куда стремилась, – за перегородку, отделявшую место проведения шоу от кухни, где готовили блюда.

Прежде ей в таких местах бывать не доводилось. На подруг, мечтающих стать актрисами, Вероника и в детстве-то смотрела с недоумением, а уж после знакомства с Вованом, после его рассказов о чудесах, творящихся на съемочных площадках и за театральными кулисами, утратила последние иллюзии относительно «фабрики грез». Но по сторонам оглядывалась с интересом.

Думала почему-то, что здесь будет тесно, но пространство за перегородкой оказалось едва ли не больше, чем то, где снимали шоу. Это было такое же полутемное помещение, уставленное лесами и оплетенное проводами. И центр этого пространства занимала кухня. То есть все, что потом показывали по телевизору, действительно готовили прямо здесь – хотя Веронике почему-то казалось, что это должно происходить в другом месте.

Кухню она видела в шоу мельком, особо не присматривалась, но сразу ее узнала. По нарядным, ультрасовременным позитивно-оранжевым шкафчикам и длиннющим разделочным столам.

Холодильники, духовые шкафы, гигантская вытяжка над варочной поверхностью и серебристые столешницы, уставленные посудой и кухонными приборами, – все в точности такое, как по телевизору.

Неожиданностью оказалось то, что в кухне было только три стены. Четвертая отсутствовала – проем, в котором она могла бы находиться, занимали камеры, осветительные приборы, раскладные стулья и прочее киносъемочное добро, названий которому Вероника не знала. Второй неожиданностью оказалось то, что длинные горизонтальные окна в стенах кухни, которые на экране выглядели зеркалами, тоже прятали позади себя камеры. То есть происходящее в кухне снимали со всех возможных ракурсов.

Сейчас кухня была пуста. Ни Красавчика, ни Леопардиху Вероника не увидела. Возле камер тоже никого не было, и даже свет показался приглушенным. Ну, логично, в общем-то: тут, на кухне, съемки закончились. Сейчас действо переместилось на другую сторону перегородки. И Вероника оказалась здесь с целью совершенно конкретной.

Улика! Вот что ей нужно, чтобы заставить полицейских обратить на себя внимание. Оглядевшись по сторонам и никого не увидев, Вероника прошла мимо камер и оказалась в кухне.

Посреди помещения стоял большой стол, на нем лежала круглая дощечка, а в дощечку были воткнуты длинные деревянные шпажки, унизанные крошечными пирожными. Пять шпажек: с белоснежными, розовыми, кофейными, лимонными и светло-зелеными произведениями кондитерского искусства. «Творение Олега Корсакова», – поняла Вероника. Которое Ильичев не только не попробовал, но даже увидеть не успел.

А выглядели пирожные восхитительно. И никаких сомнений в том, что на вкус они тоже бесподобны, у Вероники не было. Она с трудом заставила себя вспомнить, зачем вообще сюда пришла…

Так, сосредоточиться! Если эти пирожные здесь, значит, должны быть и другие. Те, которые приготовил Живчик… Вероника беспомощно огляделась по сторонам.

Это была профессиональная кухня, а не коммунальный бардак в студенческой общаге. Здесь, несмотря на то, что трудилось аж несколько поваров, царил порядок. Не то место, где что-то может затеряться.

Сердце быстро и нехорошо забилось. Как множество раз было тогда, в деле Сигнальщика: ощущение, что рядом с тобой – убийца, человек, который перешагнул черту. И больше того – остановить его можешь только ты. Странное ощущение – пугающее, но в то же время будоражащее.

– О, привет еще раз, ты чего тут? – послышался удивленный голос Агнии. Она тоже зачем-то пришла на кухню.

– Где пирожные? – спросила Вероника.

– А? – Агния даже не повернула головы на вопрос. Она тут была по своим делам и на Веронику перестала обращать внимание сразу после формального приветствия. Рассеянно озиралась по сторонам. – Слушай, там, правда, полиция уже разбирается. Шла бы ты, пока не припахали… Знаешь ведь, как бывает… Им лишь бы сцапать кого, а там уже смотреть будут… На кого можно повесить побольше, на того и повесят…

На этот счет Вероника не парилась. Потраченного времени будет, конечно, жаль, и концерт совершенно точно придется пропустить. Но «повесить» на нее что в голову взбредет у полиции однозначно не выйдет. По крайней мере, до тех пор, пока на ее стороне работает Тимофей – недавно разжившийся абсолютно легальными адвокатскими корочками.

– А где пирожные, которые приготовил этот… – Вероника осознала, что так и не запомнила имени-фамилии Живчика. – Ну, второй. Не эти, а другие, – указала она на шпажки.

Мысленно взвыла: «Блин, я как будто язык только вчера учить начала!» Но Агния вопрос поняла. Повернулась, в глазах сверкнул интерес:

– Да что вам всем так дались эти пирожные?

Веронике захотелось стукнуть Агнию по голове. Тупостью от Вована заразилась, что ли? Внимание-внимание, британские ученые выявили еще одну болезнь, передающуюся половым путем? Или Агния просто даже представить не могла, чтобы на их стерильной, ультрасовременной и суперпрофессиональной кухне кто-то приготовил смерть? Наверное, все-таки второе.

Агния жила в правильном мире. Мире, где наглого, но популярного телеведущего имело бы смысл обложить матом в прямом эфире, но не имело никакого смысла травить. По крайней мере, не так. Не на съемках, не здесь, не в присутствии зрителей. Агния ведь не слышала телефонный разговор Живчика…

– Где?! – зарычала Вероника.

– Да не знаю я! – рявкнула вдруг в ответ Агния. Внезапно оказалось, что огрызаться умеет не хуже Вероники. – Забрал кто-то.

– Кто забрал? – Вероника подскочила к ней и едва сдержалась, чтобы не схватить за плечи и не тряхнуть как следует.

Она вдруг поняла, что ее не только и не столько волнует сейчас улика против Живчика, сколько судьба человека, который унес эти чертовы пирожные. Поняла – и похолодела от нехорошего предчувствия.

– Слушай, да я понятия не имею! Ты что, с ума сошла?! – попятилась Агния. – Уборщицам отдали, наверное, помреж всегда так делает. Она у нас вечно на диете. Ну и вот, чтобы самой не соблазниться и никого из команды не соблазнять, отдает. Иначе мы с этой их кулинарией через месяц в дверь пролезать перестанем. Пару штук всегда оставляют, на случай, если Федору моча в голову ударит или подснять что-то понадобится. А остальное уборщицам отдают. Доходы-то у них – сама понимаешь.

– Понимаю, – процедила Вероника. – И где у вас тут уборщицы?

– Там, – махнула рукой Агния. – Прямо по коридору и направо.

Но устремиться в направлении «там» Вероника не успела.

В кухню, задев плечом камеру, споткнувшись о пучок проводов на полу и выругавшись, вошел тот самый полицейский, похожий на Никитина. Его сопровождал человек в халате, с чемоданчиком. Криминалист, наверное, или как там они называются? У Агнии при виде их глаза округлились совершенно.

– Что это вы, девушки, делаете на месте преступления? – нахмурился следователь.

Но сбить себя с толку Вероника не позволила.

– Место преступления – там, – напомнила она. Указала в сторону перегородки. – А если не хотите, чтобы сюда кто-то заходил, надо было опечатывать. У нас пока еще свободная страна, где хотим, там и ходим.

И быстрым шагом прошла мимо опешившего от такого нахальства следователя. Напряглась, на всякий случай готовая к тому, что он бросится догонять, но мужику, похоже, было чем заняться помимо разборок с наглыми девицами. Он уже отдавал какие-то команды сопровождающему. Вероника услышала, что все отснятые материалы за этот день необходимо изъять в интересах следствия.

Ну и пускай просматривают. Все занятие…

Так. Что там сказала Агния? Прямо по коридору. Направо… Ага, вот. Неприметная дверка с табличкой: «Техперсонал».

Вероника толкнула дверь и оказалась в помещении размером с комнату в общежитии. Ведра, швабры, штабеля туалетной бумаги и полотенец, тележки, чистящие средства.

На стуле, который, судя по виду, был списан со съемочной площадки, сидела одетая в темно-серую форму женщина азиатской наружности. Когда дверь открылась, она отхлебнула чая, да так и замерла с глупым выражением лица.

– Стоять! – Вероника ворвалась внутрь, как ураган. – Ела?!

Уборщица держала в правой руке знакомое пирожное.

– Чито? – переспросила, не сразу проглотив чай.

– Это – ела?! – рявкнула Вероника, указывая на пирожное.

Только что исполненная решимости, она вдруг поняла, что не хочет, не может к нему прикасаться. От кулинарного шедевра словно бы веяло холодом, и казалось, что одно касание может отнять от жизни пару лет.

На колене у женщины лежала салфетка. Вероника схватила ее и забрала-таки пирожное – почти вырвала из толстых, мясистых пальцев. Положила на бортик мойки.

Женщина что-то неразборчиво забормотала. Вероника села перед ней на корточки, вцепилась взглядом. Раздельно проговорила:

– Ты. Ела. Пирожные?

– Не брала! – замотала головой та.