Нелюди, противостояние

– Я не могу отвечать на подробные вопросы, – Людвиг улыбнулся, глядя в глаза, наполненные неприязнью, – и вам это известно, господин майор!

– Да-да, ваша группа на особом счету… – Жандарм тоже улыбнулся, прищурившись. – Так, праздный интерес. Я здесь не по этому вопросу. Догадываетесь?

– Нет.

– Мадлен Крюгер знакома вам?

– О да! – Людвиг заметно оживился. – Это сестра моего друга, моя подруга, к сожалению, не могу сказать, что что-то большее… А что случилось?

– Мертва! – Холодные глаза майора следили за реакцией Людвига. – Уже как неделю. И тело предано земле, частично…

Людвиг сжал лежащую на столе форменную пилотку и рванул ворот кителя. Жандарм налил приличную дозу шнапса. Людвиг залпом выпил.

– Как… как это произошло?

– Никто не знает, – ответил жандарм, глядя на раскачивающегося на скамье Людвига.– Что расскажете вы? Когда видели Крюгер в последний раз?

– В гостиной их дома. Она играла одно из произведений Листа; поразительно, ее музыка выворачивала наизнанку…

– Почему ушли раньше? – Майор сел на край стола.

– Не поверите, стало плохо. Они идеализировали меня, сделав героем, не представляя того, что значит война…– Людвиг слегка стучал кистью руки по поверхности грубого стола. – Меня рвало, потом я напился вдрызг, в двух кварталах от их дома – такой один из пропахших отбросами и пивом подвалов… Там… Но Мадлен!

– Успокойтесь, Краузе!

Майор пододвинул еще один стакан со шнапсом. Людвиг выпил его и запустил пальцы в свою шевелюру. Жандарм смотрел на поникшую фигуру, скрючившуюся за столом, как на тело сбитой в полете птицы.

– Идите отдыхать, Людвиг. – Жандарм, смягчившись, положил руку на плечо молодого человека. – Вам и так сегодня досталось…

Еле волоча ноги, Людвиг развернулся на выходе, жандарм едва разобрал шепот слов.

– Вы сказали, частично… Что это значит?

– Она была похоронена без кистей рук. Их нигде не удалось обнаружить…

Людвига вырвало на стену. В ее муторную земляную серость.

– Отто! – взвыл майор. – Убери его отсюда!

Его группа была собрана в одной из землянок. Когда Людвиг вошел в нее с серым, как земля, лицом, в глазах подчиненных появился страх. Они боялись его. Его приказов и его безумных, как и он сам, идей. Даже в глазах двух овчарок появился страх. Они скуля легли у его ног. Он никогда не повышал голоса ни на подчиненных, ни на собак, но они боялись – этого тихого, безумного спокойствия.

– Ночью выступаем, – тихо произнес Людвиг, садясь на земляной топчан с накиданной на него горой форменной одежды. – Сейчас всем отдыхать!

Его люди с облегчением вырвались наружу. Затем под тяжестью его взгляда, поджав хвосты, выбежали собаки.

В воздухе царил неминуемый триумф перед утренней атакой. Однако скопление военной техники, затянутой в маскировочные накидки, в лучах заходящего солнца казалось вполне мирным. С восходом все изменится. Небо почернеет от гари и копоти. Воздух наполнится запахами горения пороха, смерти и страха. Но это все завтра. Сейчас боевая часть отдыхала. Часовые передвигались едва слышно.

Только в землянке Людвига играл патефон, коптила русская керосинка и лился шнапс. Донесся вой собаки из-за натянутого брезента. Людвиг вскинул голову вверх и, закатив глаза, зашептал непонятные слова.

На рассвете танки и бронетранспортеры заполнили гулом воздух. Прошли несколько эскадрилий бомбардировщиков и штурмовиков. Раздались раскаты взрывов и эхо стрелкового оружия. Часть выдвинулась вперед. Взгляды солдат и офицеров были наполнены неприязнью; минуя навес, под которым проходил краткий инструктаж группы Людвига, они отводили глаза. Все знали, что одновременно с ними на территорию противника войдут эти солдаты. Но не для ведения боя. Особая группа, особая задача.

*

Ильич очнулся от крика – птицы, воровато суетясь, клевали что-то возле едва дымящегося костра. Вороны были довольно крупные, каркая, они отнимали друг у друга пищу. Их крик эхом отдавался в голове. Они пробирались к телам все смелее и смелее. Запрыгали по безжизненным товарищам Ильича. От осознания происходящего и резкого импульсивного движения боль кольнула в голову. Ильич вновь провалился в забытье. Но даже без сознания он слышал голоса птиц.

Ему стало спокойней, когда показалось, что птицы говорят на человеческом языке. Он блуждал в мрачных коридорах, разыскивая близкие по сути существа. Закоулки бессознательной темноты были настолько черны, что он не мог найти выход из лабиринтов. Звуки, складываясь в слова, звали, маня чем-то многообещающим. Он искал их источники, до конца не понимая смысла. Раздался крик демона – хозяина лабиринтов. Он услышал тяжелое дыхание чудовища, эхом разносящееся по коридорам и проникающее в сознание.

Ильич открыл глаза. Птицы исчезли. Слышался лишь шум реки и шелест ветра. Голова болела меньше, но держать открытыми веки все еще было тяжело. Раздался шорох поблизости. Ильич с трудом повернул голову. Бурое пятно двигалось со стороны реки. Догадка шокировала. Человек затаил дыхание, следя за зверем. Но живое существо не интересовало медведя. Он целенаправленно двигался к телам возле костра.

Зверь долго обнюхивал все. Раздался удовлетворенный рык. Сунув в морду в одно из тел, он принялся, разрывая плоть, поглощать ее.

Ильич стиснул зубы во избежание крика. Но крикнула птица, находящаяся где-то позади его. Медведь развернул голову. Недовольно рыкнув, зверь направился в сторону человека. Ильич четко разглядел игру мышц под лоснящейся шкурой.

Так странно: человек не смог закрыть глаза, когда зверь приблизился. Не открыть от страха глаза было бы вполне объяснимо. Но Сейчас Ильич разглядывал огромную морду медведя. Чувствовал запах, исходящий от зверя. Видел собравшийся гной в уголках глаз. Глаз, что рассматривали человека. Огромный коричневый, с вкраплениями черного нос сжимался и разжимался, обнюхивая незваного гостя таежных просторов. Внезапно медведь отпрянул от человека и, рыкнув в ответ вновь крикнувшей птице, побежал к исковерканным телам.

Сквозь удары молота-сердца Ильич издал выдох облегчения. Озноб охватил выделившее потоотделения тело.

Встав в полный рост, медведь схватил за ногу одно из тел и потащил вглубь леса. Погибший милиционер, словно кукла, болтался в лапе дикого зверя и бился головой о кочки.

Единственный шанс. Медведь вернется и за вторым телом и, в итоге, за ним. Он дергал затекшие руки, превозмогая боль. В итоге он их освободил. Портной не сильно затянул веревки. Непонятно, почему?

Под крик птицы человек на ослабших конечностях подполз к костру. Алюминиевая кружка с водой. Слой пепла на поверхности. Запах копченого мяса. Быстрые глотки утоляют жажду. Но взгляд, брошенный на тело бывшего начсклада выворачивает Ильича наизнанку. Слышен далекий медвежий рык. Тревожный крик птицы. Ильич хватает попавший в поле зрения мешок, кружку и, качаясь на полусогнутых ногах, спотыкаясь о прибрежные валуны, уходит вдоль бурного потока. Головная боль не отпускает, усталость наливает веки свинцом, закрывая глаза. Страх. Все тот же страх заставлял их открывать и идти вперед.

Он шел и падал. Вставал и снова падал. Вставал и шёл. Разбиваясь о камни, снова падал. И снова шел. Услышав тревожный крик птиц, он оглянулся назад. С трудом различил в ландшафте бурое пятно, не спеша двигающееся за ним.

Река. Только она может спасти. Он оттолкнул от берега корневище дерева и свалился на него. Снова проваливаясь в темноту бессознательности, Ильич услышал звериный рев.

Несуразный плот уносил человека в потоке вниз по течению. Над неподвижным телом кружили птицы, перекрикиваясь между собой.

*

Бронетранспортер Людвига двигался за двумя мотоциклами. Объезжал тлеющие останки техники и воронки. Повсюду валялись обезображенные войной тела. Солдаты. Как брошенные куклы в комнате сестры. Запах тления и разложения исходил от земли, породившей все живое. То живое, что, не задумываясь, превращает в мертвое себе подобное.

– Что там, Фридрих? – Людвиг вытер вспотевшее лицо платком и улыбнулся взошедшему солнцу.

– Село, господин оберштурмфюрер, – поежившись, ответил штурман СС, кивнув на дымящиеся полуразрушенные деревянные лачуги.

– Нам что-нибудь оставили варвары Франца?– Он поскрипел кожей перчаток.

– Там один сброд… Деревянный сарай с края села, – вместо Фридриха ответил Хельмут, появившийся с другой стороны.

– Не скажи, мой юный озорник, много самородков было взращено из грязи – как природой, так и историей. В переносном смысле слова. – Людвиг взглянул на покрытое оспинами лицо Хельмута, поглощающего молоко, и улыбнулся. – Ты как-то быстро привык к русской кухне. Это может сыграть с тобой злую шутку.

Хельмут, оторвавшись от крынки, взглянул на командира, затем на показавшего кривые зубы Фридриха и, отбросив сосуд в сторону, запрыгнул в коляску мотоцикла.

Они стояли перед ним, прижимаясь друг другу. Дрожащие от страха. Словно овечки перед ведущим на бойню. Страх в глазах взрослых. Непонимание во взглядах жмущихся к ним детей.

Людвиг ходил вдоль толпы людей. В основном женщины и дети. Старики. Сзади рвали поводки собаки. Их успокаивали солдаты. Дыхание и скрип кожи его сапог и перчаток.