В отражении бытия

– Наверно, надо подписать свое новое издание и раздать в школах Hitlerjugend?

– А ты ее прочел?! Она ведь стала другой, правда?! – Отто оживившись на короткое время, стал похож на ребенка, хвастающегося своими достижениями. От выше упомянутой значимости не осталось и следа.

– Спешу «обрадовать» – нет, не читал… У меня выпросил ее ирландец, идущий в изолятор – ему банально не во что было крутить табак. Прости – я, и с оригиналом-то книги не был знаком, так что не ощутил бы особой разницы.

– Ты ненормальный, и я это всегда знал…, да ладно, об этом потом. Нам нужно поговорить, и это серьезно…

Передо мной сама серьезность – в черном плаще с красной атласной подкладкой, в кожаных перчатках, гордо поднятая голова в фуражке. Складывалось такое впечатление, что он намного выше меня и даже ближе к богам, словно только сошел с экрана исторического фильма. Так и хочется крикнуть ему: «Хайль Гит… Отто!»

– Сейчас довольно-таки поздно. – Он посмотрел на часы, огляделся по сторонам. – Приедешь ко мне, посидим поговорим вспомним. Давно хотел тебя увидеть.

– Приеду. Давно не болтал о старом, не перелистывал страницы истории. На денек. Дольше, извини, не смогу.

– Вот адрес, – он протянул визитную карточку с символикой рейха, – там и телефон есть на всякий случай…

Отто уселся в машину. Кожа внутренней обивки салона оказалась кроваво-красного цвета на фоне черного покрытия автомобиля.

«И это я ненормальный?!». – Я закрыл калитку за собой.

Сани валялась в гостиной на огромном диване, болтая ногами и болтая с подругами по телефону. С которыми недавно рассталась.

– Бруно, что там в туалете? – Услышав меня, она прекратила брифинг.

– Там точно нет твоих подруг!

– Послушай, он одел в шелк и нейлон стольких женщин, теперь это снова так модно… Элегантно. Грациозно!

– Разумнее было бы всех их раздеть, даже если это безнравственно, грязно и аморально…

Я на руках внес ее наверх, в спальню, где всегда стоит запах лепестков роз и ею любимого сандала.

– Лика права: ты ненормальный!

«Когда тебя так часто говорят, что ты ненормальный, ты постепенно становишься таковым…».

Я всегда вижу сны под самое утро.

Движущаяся колонна из жирных мохнатых гусениц и перламутром переливающихся огромных жуков, а в небе кружат разномастные насекомые: яркие бабочки, назойливые мухи, стрекочущие стрекозы.

Возле всей этой шевелящейся массы ложа для важных персон – где пауки тарантулы, жабы… крысы – эти иноформы жизни, разносчики всевозможных инфекций, одетые в черно-коричневые одежды, с гордым видом восседают на стульях с высокими спинками, обитыми красной материей.

Раздаются одиночные восхваляющие крики. Их подхватывает толпа.

Внезапно все становиться на свои места. Вместо уродливых насекомых проявились машины с военной техникой, а также марширующие, одетые в нацистскую форму молодчики.

В синем небе на высокой скорости проносятся военные самолеты.

Я же стою на балконе, здесь рядом со мной и Сани. Развеваются флаги с нацистской символикой, фронтальная часть балкона выложена символами и геральдикой рейха из живых цветов. Эстетически это красиво, ведь все вокруг цветет – живёт… Приятные и счастливые улыбки на лицах, собравшихся. Солдаты, чеканящие шаг по площади, гордо смотрят на лидера, стоящего около меня. Отто. Диктатор, восхищенный происходящим в атмосфере триумфального торжества. Находясь в эйфории, Отто произносит, поворачиваясь ко мне и глядя в глаза:

– Вот оно – будущее, Бруно....

Даже во сне я понял, что это сон. Внезапно все солдаты разбегаются, превращаясь снова в жуков, пауков, тараканов, а самолеты разлетаются бабочками и стрекозами в разные стороны.

– Это русские! – произносит Отто обеспокоенно и, развернувшись, мгновенно забывая обо мне уходит вглубь здания.

Я провожаю его взглядом, проходящего мимо часового и стоящего рядом с ним человека со знакомым лицом. Да это же Макс!

– Это же Макс… – С этими словами просыпаясь я открываю глаза.

Слой липкого пота холодит тело.

– Это не Макс! Это твоя бабушка, и она ждет нас сегодня на яблочную шарлотку, – сообщает Сани, наполовину вываливаясь из шелкового халата и шаря рукой по моему телу, там, где шарить абсолютно неприлично.

– Это Макс. – Я нервно отталкиваю её от себя. – Он мне приснился, с ним что-то случилось. Когда он приходит ко мне во сне, всегда что-то случается…

Резкий подъем. Контрастный душ. «С ним что-то случилось», – повторяю, намыливаясь. С этой фразой вытираюсь и одеваюсь.

– Да что случится с Максом? В психушке твой сумасшедший друг.

– Не смей так о нем! Я буду кофе….

– Он на кухне…, как заваривать ты вряд ли забыл…

– Завари тогда кому-нибудь другому

Коридор. Лестница. Дверь на улицу.

– А ты можешь…

Что я могу, осталось за дверью. Возле машины слышу бой стекла о бетон дорожки.

Моя парфюмерия летит мне вслед, за ней бритва и что-то еще....

Я всегда знал: у шизофрении женское лицо. Жаль, что красивое и притягательное – заранее не отпугивающее.

Реабилитационный центр в нескольких кварталах от покинутого только что дома. Вестибюль, лифт – шестой этаж. Здесь я бывал не раз. Навстречу выбегает врач лечащая Макса.

– Он в другом корпусе, под капельницей. Туда!

Коридор, лестница, еще коридор, мрачные двери морга светятся вдалеке....

– Доктор!

– Вас не пустят внутрь! – Ее крик останавливает меня у палаты. – Строго настрого запреще….

– В чем дело, в двух словах?!

– Мы не знаем, где он взял этот препарат, – в стенах нашей клиники ничего подобного нет, – переводит дух врач. – Количество субстанций в его крови зашкаливало, пациент словно принял цистерну химических отходов… Потом все растворилось. Сейчас здесь и в министерстве начинается переполох!..