Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки

В письме к японскому переводчику «Континентального блока» Кубои Есимити «отец геополитики» 26 апреля 1941 г. оценил советско-японский пакт о нейтралитете как «шедевр политиков, обладающих великой прозорливостью» и «проявление геополитической проницательности» (32). По иронии судьбы эти строки увидели свет только в 1943 году.

Нападение Германии на СССР – «страшная братоубийственная война двух геополитически, духовно и метафизически близких, родственных народов, двух анти-атлантистски ориентированных режимов» – стало «великой евразийской катастрофой», «надиром практической геополитики и концом Хаусхофера» (33).

Глава четвертая

Карл Радек (1885–1939)

Ученый-еврей при генсеке

Когда-то это имя знал весь мир. По крайней мере, все, кто регулярно читал газеты, на страницах которых нередко мелькали фотографии маленького человека с уродливым лицом, оттопыренными ушами, умными глазами, лохматой шкиперской бородой (сбривавшейся на время нелегальных поездок за границу), в роговых очках, огромной кепке и с неизменной трубкой в зубах. Потом его дружно забыли, а в Советской России еще и прокляли. Историк Вячеслав Румянцев дал ему очень точную характеристику: «Карл Радек явил собой пример классического революционера и идеального коммунистического журналиста. Он всю жизнь прожил без принципов, сносился с генштабом воюющей против России страны, потом заигрывал с Троцким, а затем сдавал троцкистов, отправляя их на смертную казнь. Изворотливый, шустрый, беспринципный – он так умел приспосабливаться к любой власти, что сталинскому режиму пришлось отказаться от публичного смертного приговора» (1).

Напомню основные эпизоды авантюрной жизни Карла Бернгардовича Собельсона, как его звали на самом деле. Он родился в Галиции, на границе трех империй – в австро-венгерском Лемберге (ныне – украинский Льв1в), в семье учителя-еврея. Из этих же краев происходили многие «профессиональные интернационалисты» вроде Вальтера Кривицкого или Леопольда Треппера. За участие в нелегальном кружке наш герой был исключен из гимназии, но, сдав экзамены экстерном, поступил на исторический факультет Краковского университета, который благополучно окончил. Позже учился в Берлине и Лейпциге. Говорил на многих языках, лучше всего – на немецком, но на всех с галицийским акцентом. Смолоду связался с революционным подпольем, причем перепробовал все что можно: в 1902 г. вступил в Польскую социалистическую партию, в 1903 г. в РСДРП, в 1904 г. в партию «Социал-демократия Королевства Польши и Литвы», входившую в РСДРП. В поисках заработка уехал в Швейцарию, а затем в Германию, составив себе имя как журналист и активист левого крыла социал-демократии. Из Германии его выслали обратно в Швейцарию, где Радек примкнул к интернационалистам «циммервальдской» ориентации (пораженцам) и сблизился с Лениным, Зиновьевым и Бухариным. В качестве заграничного представителя большевиков в Стокгольме (Временное правительство не пустило его в Россию) вел переговоры с кайзеровским Генеральным штабом о проезде «пломбированного вагона» – и вместе с другим авантюристом Яковом Ганецким (Фюрстенбергом) пылко отрицал связи «интернационалистов» с германской разведкой. Сразу после захвата большевиками власти приехал в Петроград, где – как знаток европейских дел – возглавил Отдел внешних сношений ВЦИК и Отдел Центральной Европы НКИД (обратим внимание на хаусхоферовский термин!).

Известность Карлуше, как называли его товарищи по партии, принесло участие в переговорах с Центральными державами, когда он вместе с Бухариным категорически выступил против мира на германских условиях. «Рабочий класс будет развращен вами же, потому что вы звали на бой и сразу же распустили по домам», – заявил он, требуя продолжения «революционной войны». В итоге возобладала линия Ленина-Чичерина: мир был подписан и ратифицирован, а оппозиционерам, называвшим себя «левыми коммунистами», пришлось смириться. Энергию неугомонного Радека переключили на Германию.

«В том (двадцатом. – В.М.) столетии все немецкие пути в Россию вели через Берлин и все русские пути в Европу проходили через него же. Берлин был главной ареной немецко-российских государственных акций и поворотным пунктом в судьбе бесчисленных немцев и русских»

(2). Именно туда отправился Радек сразу же после Ноябрьской революции 1918 г. для участия в учредительном съезде союза «Спартак» – основы будущей компартии. 16 января 1919 г. германское правительство отдало приказ о его поимке. 12 февраля Радек оказался в берлинской тюрьме Моабит. Чтобы выйти на свободу, он попытался получить… дипломатический статус – полпреда революционной Украины, но из этого ничего не вышло. Судьбу арестованного решили хлопоты высокопоставленных германских дипломатов. Сначала он получил статус почетного пленника, а его камера превратилась в своеобразный политический салон, куда приходили будущий министр иностранных дел промышленник Вальтер Ратенау и влиятельный публицист Максимилиан Гарден, швейцарский социал-демократ Карл Моор и военный министр режима «младотурков» Энвер-паша, заклятый враг англичан, офицеры рейхсвера и коммунисты. Пролетарский писатель Макс Бартель, книга стихов которого «Завоюем мир» вышла в СССР в 1925 г. в переводе Осипа Мандельштама, позже, уже став активным нацистом, вспоминал: «Перед нами стоял не заключенный, а человек, который дает аудиенцию и сознает это» (3).

В конце года Радек вышел на свободу, но продолжал оставаться под охраной полиции – его берегли. Среди его собеседников наряду с коммунистами Кларой Цеткин и Паулем Леви появляется все больше влиятельных людей вроде «отца рейхсвера» генерала Ханса фон Зекта, близкого к некогда всесильному генералу Эриху фон Людендорфу полковника Макса Бауэра, бывшего военно-морского атташе в Петербурге контр-адмирала Отто фон Хинце, в 1922 г. претендовавшего на должность посла в Москве, промышленника Феликса Дейча. Контакты продолжались и во время следующих приездов Радека, который был желанным гостем в домах главы Восточноевропейского отдела МИД, впоследствии вице-министра иностранных дел Аго фон Мальтцана или выдающегося слависта профессора Отто Хетча.

Эти годы – время политических триумфов Карлуши в большевистской элите. В 1919 г. его – по предложению Ленина – заочно избирают в ЦК партии и в президиум Исполкома Коминтерна (ИККИ). В январе 1920 г. он возвращается в Россию, с головой окунувшись в подготовку мировой революции. В Москве его внимательно слушают как главного специалиста по Германии. 1 сентября 1922 г. эмигрантская газета «Жизнь», выходившая в Таллине, опубликовала сенсационную статью о заседании Политбюро, на котором обсуждалась позиция Советской России в отношении возможного захвата Рура французами. Согласно газете, Радек и Карахан, поддержанные Троцким, выступили за то, чтобы помочь Германии военной силой. Так или иначе, 22 декабря 1922 г. Троцкий предложил послу графу Ранцау помощь, если одновременно с оккупацией Рура Польша попытается захватить Силезию, на которую продолжала претендовать.

20 июня 1923 г. Радек выступил с сенсационной речью на заседании расширенного пленума ИККИ, предложив протянуть руку в общей борьбе… германским нацистам. Речь была посвящена молодому партизану-националисту, бывшему офицеру Альберту Лео Шлагетеру, расстрелянному французскими оккупационными властями в Рейнской области и ставшему одним из первых официальных героев национал-социализма. «Мы не должны замалчивать судьбу этого мученика германского национализма. Имя его много говорит немецкому народу… Шлагетер, мужественный солдат контрреволюции, заслуживает того, чтобы, мы, солдаты революции, мужественно и честно оценили его… Если круги германских фашистов, которые захотят честно служить немецкому народу, не поймут смысла судьбы Шлагетера, то Шлагетер погиб даром».

«Против кого хотят бороться германские националисты? – продолжал Радек. – Против капитала Антанты или против русского народа? С кем они хотят объединиться? С русскими рабочими и крестьянами для совместного свержения ига антантовского капитала или с капиталом Антанты для порабощения немецкого и русского народов?.. Если патриотические круги Германии не решаются сделать дело большинства народа своим делом и создать таким образом фронт против антантовского и германского капитала, тогда путь Шлагетера был дорогой в ничто» (4).

«Речь Радека произвела бурю в Германии, – писал Михаил Агурский, автор знаменитой книги «Идеология национал-большевизма». – Граф фон Ревентлов, один из ведущих лидеров правого национализма, впоследствии примкнувший к нацистам, и некоторые другие националисты стали обсуждать возможность сотрудничества с коммунистами, а главный коммунистический орган «Роте фане» («Красное знамя») предоставлял им место. Коммунисты выступали на собраниях нацистов, а нацисты – на собраниях коммунистов. Лидер компартии еврейка Рут Фишер (знакомая и поклонница Радека с 1919 г. – В.М.) призывала к борьбе против еврейских капиталистов, а нацисты призывали коммунистов избавиться от их еврейских лидеров, обещая им взамен полную поддержку. Речью о Шлагетере была даже тронута старейшая немецкая коммунистка Клара Цеткин. 13 июля Радек был вынужден дать пояснения, сказав, что в вопросе о сотрудничестве с нацистами не может быть и речи о сантиментах, что это вопрос трезвого политического расчета. Вместе с тем он заявил, что «люди, которые могут погибнуть за фашизм», ему «гораздо симпатичнее людей, которые лишь борются за свои кресла» (5). Вслед за речью появились брюшюры «Свастика и советская звезда. Боевой путь коммунистов и фашистов» и «Шлагетер. Дискуссия между Карлом Радеком, Паулем Фрейлихом, Эрнстом графом цу Ревентловом и Меллером ван ден Бруком». Последний из перечисленных – идеолог германской консервативной революции и друг Дмитрия Мережковского, у которого он заимствовал понятие «Третьего Царства» – Царства Святого Духа. Того самого, что по-немецки называлось «Третий рейх». Озаглавленная этими словами главная книга Меллера ван ден Брука, кстати, вышла в том же году.

Уже в начале 1923 г. большевистское руководство пришло к выводу о наличии в Германии революционной ситуации. Это мнение подогревалось оптимистическими докладами «с мест». В июле Политбюро заслушало доклад Радека, а 22 августа постановило создать комиссию по подготовке революции в составе Зиновьева, Сталина, Троцкого, Радека и Чичерина (бедный нарком!). Мотивировка была предельно проста: «На основании имеющихся в ЦК материалов, в частности, на основании писем товарищей, руководящих германской компартией, ЦК считает, что германский пролетариат стоит непосредственно перед решительными боями за власть». Радека – со сбритой бородой и под чужим именем – командируют на фронт будущих боев. 22 сентября комиссия Политбюро одобряет тезисы доклада Зиновьева на Пленуме ЦК «Грядущая германская революция и задачи РКП», начинающиеся уверенной констатацией: «В настоящее время уже совершенно выяснилось, что пролетарский переворот в Германии не только неизбежен, но уже совершенно близок – надвинулся вплотную». Главная надежда была на то, что «Советская Германия с первых же дней своего существования заключит теснейший союз с СССР». 10 октября 1923 г. берлинская газета «Роте фане» вышла с факсимильным вопроиз-ведением рукописного послания Сталина тогдашнему главе германских коммунистов Тальгеймеру: «Грядущая революция в Германии является самым важным мировым событием наших дней. Победа революции в Германии будет иметь для пролетариата Европы и Америки более существенное значение, чем победа русской революции шесть лет назад. Победа германского пролетариата несомненно переместит центр мировой революции из Москвы в Берлин» (6). Победа назначается на 9 ноября – годовщину революции 1918 г., отправившей кайзера в изгнание и выведшей Германию из войны. Так 4 октября постановило большевистское Политбюро!

Подготовка велась самая что ни на есть серьезная: в страну хлынули опытные коминтерновские агенты, имевшие опыт военной работы; территорию Германии условно разделили на шесть «военных округов» и начали мобилизацию коммунистов – участников войны. Под своими и чужими именами контролировать события отправились высокопоставленные большевистские эмиссары – Радек был далеко не единственным. Немецкие товарищи уверили Москву, что на их стороне будет вся мелкая буржуазия, использование которой является гарантией успеха.

«Но Германский октябрь не состоялся, – вспоминал на склоне лет выдающийся историк Николай Полетика, в те годы работавший в иностранном отделе «Ленинградской правды». – Вопреки надеждам и чаяниям Зиновьева (главы не только Коминтерна, но и ленинградских коммунистов. – В.М.) и других руководителей Коминтерна германские рабочие за очень малыми исключениями (в Гамбурге на баррикадах во главе с Тельманом сражалось всего несколько сот рабочих) не подняли оружия против германского правительства… Это было провалом Зиновьева… На конгрессе (V конгресс Коминтерна, состоявшийся в Москве 17 июня – 8 июля 1924 г. – В.М.) выяснилось, что сама германская компартия была «липовой», по крайней мере, в отношении своей численности. «Липовыми» были и боевые дружины, которым Коминтерн присылал деньги на покупку оружия… Многие ячейки и боевые дружины просто не существовали, и средства, отпущенные Коминтерном, фактически – советским правительством, были попросту растрачены… Вернувшиеся из Германии «советские специалисты» по подготовке революции представили плачевные отчеты об отсутствии революционных настроений среди германского пролетариата. Конгресс Коминтерна принял резолюцию о большевизации западных компартий и превращении их в «партии нового типа» по образу ВКП(б). Это значило, что пока для революции не будут подготовлены кадры, действительно способные осуществить революцию, необходимо отказаться от разного рода выступлений и путчей, обреченных на неуспех» (7).

Вместо «германского Октября» победил рейхсвер. Одновременно в Мюнхене был подавлен «пивной путч», который устроили известный на всю страну генерал Людендорф и местный националистический агитатор Адольф Гитлер. В Москве, как и в других столицах, последнему событию должного внимания не уделили. Незадолго до путча американский журналист Джордж Вирек – немец по национальности, звавшийся также Георгом Фиреком, – взял у Гитлера одно из первых интервью, предрекая ему всемирную известность, но не смог напечатать его нигде кроме собственного журнала «American Monthly» – сюжет не заинтересовал никого из издателей.

Всю вину за провал германской революции возложили на Радека, который оправдывался: «Мы – сторонники реальной политики и должны приветствовать немецкое правительство, которое имеет силу и стоит на своих ногах. Рабочее правительство, искусственно созданное в Германии советскими руками, было бы слабым. Союз Советов не стремится к таким фокусам, которые могут только помешать русской революции. Укрепление Германии соответствует интересам Союза Советов, так как оно создает противовес англосаксонскому империализму» (8).

Звезда Карлуши начала закатываться. В 1924 г. его вывели из ЦК и ИККИ, но оставили жить в Кремле, в утешение назначив членом ЦИК и ректором Коммунистического университета имени Сунь Ятсена (в 1923 г. Радек недолго заведовал Восточным отделом ИККИ). В это время он сблизился с Троцким: не случайно среди революционной китайской молодежи, приехавшей в СССР «учиться революции», оказалось так много троцкистов (9). Тогда же Радек приобрел известность как «автор остроумных анекдотов, которых никогда не говорил» (определение пародиста Александра Архангельского). Ему приписывали все политические анекдоты, как некогда все непристойные стихи – Баркову, а «вольнолюбивые» – Пушкину, но в некоторых случаях его авторство бесспорно. Вот отклик на удаление Троцкого и Зиновьева из Политбюро в 1926 г.: «Какая разница между Моисеем и Сталиным? Большая. Моисей вывел евреев из пустыни, а Сталин – из Политбюро». «Луганский слесарь, боевой нарком» Ворошилов, ни в каких уклонах не замеченный, примерно тогда же сказал, что Радек плетется в хвосте Льва Троцкого. Радек ответил эпиграммой:

Ах, Клим, пустая голова,
Навозом вся завалена!
Лучше быть хвостом у Льва,
Чем задницей у Сталина!

Даже удивительно, что Сталин терпел его так долго…

Близость к Троцкому переломила жизнь Радека пополам. В ноябре 1927 г. XV съезд ВКП(б) исключил его из партии вместе с другими оппозиционерами. В январе 1928 г. Особое совещание при коллегии ОГПУ приговорило его к трем годам ссылки в Томск. «Лорд Радек, граф Собельсон», как прозвал его Бухарин, покаялся одним из первых, написав в мае 1929 г. вместе с Е.А. Преображенским и И.Т. Смилгой письма в ЦК и в «Известия» об «идейном и организационном разрыве с троцкизмом». Его простили, вернули в Москву, восстановили в партии и открыли ему страницы центральных газет. Но былого фавора и доверия не было, даже несмотря на то, что он передал в ОГПУ нераспечатанным письмо от Троцкого, которое из-за границы тайно привез чекист Яков Блюмкин, убийца германского посла Мирбаха в 1918 г. и несостоявшийся завоеватель Тибета в середине двадцатых. Блюмкина за это расстреляли.

Вместе с Бухариным Радек сочинил «сталинскую конституцию», вряд ли веря в возможность хотя бы приблизительного осуществления декларированных в ней прав и свобод. Умный циник и игрок по натуре, он славил Сталина в печати с таким исступленным восторгом, что многим за этим виделась издевка. Поношение «троцкистов» в самых бранных выражениях и с обильным использованием личных моментов сделалось его специальностью. С началом показательного процесса над Каменевым и Зиновьевым Радек обратился к Сталину с просьбой «высказаться» в печати. Так же поступили ветераны оппозиции Пятаков и Раковский, чувствовавшие, что следом будет их очередь; первый просился в государственные обвинители вместо Вышинского – вот было бы зрелище! Сталин дал им высказаться: 21 августа в газетах они требовали расстрела своих бывших друзей, называя их «мразью» и «фашистской бандой». «Статьи получились неплохие, – писал Сталин Кагановичу 23 августа. – Значение их состоит, между прочим, в том, что они лишают возможности наших врагов изображать судебный процесс как инсценировку и как фракционную расправу ЦК с фракцией Зиновьева – Троцкого» (10). Сам же «кремлевский Макиавелли» на время процесса уехал в отпуск, что почему-то до сих пор не привлекало внимания историков.

Разумеется, это не могло ничего изменить. В сентябре Радека исключили из партии, в октябре арестовали. Он сразу же заявил о готовности выступить с любыми разоблачениями и показаниями против кого угодно: согласился быть агентом японской разведки и пособником гестапо, «признался», что готовил убийство Сталина, реставрацию капитализма и передачу немцам Украины – конечно, в сговоре с Троцким. В январе 1937 г. Радек стал одной из главных фигур на процессе «Параллельного антисоветского троцкистского центра», красочно описанном Лионом Фейхтвангером в книге «Москва, 1937 год». В подробных показаниях «граф Собельсон» оговорил множество людей, причем не только «подельников», но и тех, кто еще оставался на свободе. В итоге он получил десять лет лагерей (реабилитирован в 1988 г.), хотя почти всех остальных его «подельников» расстреляли. Если награда, то сомнительная: 19 мая 1939 г. его убили уголовники в камере тюрьмы города Верхнеуральска.

Появление Карлуши, в контексте «континентального блока», в обществе Гото, Хаусхофера и Риббентропа может вызвать у читателя законное недоумение. «Профессиональный интернационалист» и циничный космополит как-то не вписывается в эту компанию, однако он общался с большей частью ее участников. Причем как с потенциальными союзниками в борьбе против общего врага.

Контактировавший с Радеком на протяжении многих лет генерал Зект был не только хозяином положения в рейхсвере, но главным сторонником военно-политического сотрудничества с Москвой[10 - Справедливости ради отмечу, что сторонником сотрудничества с Россией Зект стал только после поражения Германии в Первой мировой войне.]; об этом написано много, так что можно не углубляться в детали (11). Но несколько фамилий стоит отметить: адъютант генерала Эрнст Кестринг – уроженец России и будущий военный атташе в Москве – помог Энвер-паше пробраться через «санитарный кордон» к большевикам; друг Зекта майор Фриц Чунке, вызволивший Энвер-пашу из рук англичан, позже стал одним из связных между Красной Армией и рейхсвером по военно-промышленной части. В конце декабря 1925 г. Чичерин обедал у Зекта в Берлине. В одном сатирическом журнале появилась забавная карикатура «Расстояние между Зектом и Чичериным за обедом» из двух частей. «Согласно прессе Антанты: не более двух дюймов»: обнявшись, нарком и генерал, с моноклем в глазу и циркулем в руке, склонились над картой, утыканной флажками; на стенах – карты Англии и Франции. «На самом деле: пятнадцать футов… по меньшей мере»: худой, неестественно прямой Зект и грузный Чичерин сидят по противоположные стороны разделяющего их длинного стола. Ни о какой близости не может быть и речи.

Не менее интригующим сюжетом являются контакты нашего героя с Хаусхофером. Во время очередного вояжа Радека в Берлин в начале 1922 г. он принимал участие в неофициальных переговорах с японскими дипломатами по поводу нормализации двусторонних отношений, о которых мне, к сожалению, не удалось найти никаких документов. Японцы настояли на привлечении посредника, которому они могли бы доверять. Таковым и стал Хаусхофер, позднее вспоминавший о Радеке как о «предельно ушлом, пожалуй, даже опасном типе» и «продувном восточноевропейском еврее» (Чичерин показался ему гораздо симпатичнее) (12). Однако, по словам К. Шлегеля, они и позже поддерживали контакты, содействуя научному обмену и пересылая друг другу специальную литературу.

У зарубежных авторов я неоднократно встречал утверждения, что в середине двадцатых «Геополитика Тихого океана» была издана в СССР по инициативе Радека, но без разрешения автора. Только вот найти эту книгу или ее следы никак не удается! Возможно, такой план был, но не осуществился. Возможно, был сделан перевод «для служебного пользования». Бесспорно одно: Хаусхофера в Советской России читали и изучали – но только специально отобранные люди, вроде самого Радека.

Не могли не знать имени и статей Радека Рихард Зорге и Георгий Астахов, которым он в определенные моменты мог казаться почти что олимпийским богом. Но что Радек знал о них? Можно с полной уверенностью утверждать, что он читал их работы, ибо отличался широким кругом интересов и феноменальной эрудицией. Одной из первых работ Зорге как ученого-марксиста было популярное изложение книги Р. Люксембург (вспомним, ее «судьбы скрещенья» с Радеком) «Накопление капитала», раскритикованной Лениным и Бухариным, замечания которых учел и Зорге. В Коминтерне последний начал работать в самом конце 1924 г., когда Радека уже «отставили» оттуда; найти прямых сведений об их личных контактах мне не удалось. Одной из их последних «перекличек» стала статья Радека в «Известиях» (18 апреля 1936 г.) по поводу февральского военного мятежа в Токио, где он использовал перепечатанный (в изложении) в той же газете несколькими днями ранее материал «R.S.», токийского корреспондента «Берлинер берзен цайтунг». Радек, конечно, не знал, кто скрывался за этими инициалами. Не знал этого и главный редактор «Известий» Бухарин, к которому Зорге был близок в коминтерновский период: его уход из «штаба мировой революции» во многом был вызван тем, что будущего Рамзая считали «бухаринцем».

Особенно важным фактом для нас является работа Радека в Бюро международной информации ЦК, которое он возглавлял с момента его создания – по предложению Сталина – 1 апреля 1932 г. до своего ареста. Задачами Бюро были определены: сводка информации по международным делам, извлечение сведений из иностранной прессы, литературы, других источников. В связи с этим Радек просил Кагановича, в то время «второго человека» в партии, «чтобы ему дали возможность для ориентировки получать материалы НКИД (обзоры, шифровки полпредов и т. д.)… «Мне думается, – писал Лазарь Моисеевич Сталину 26 июня 1932 г., – можно бы согласиться на получение им через секретный отдел ЦК, за исключением особо секретных материалов» (13). Дабы не повторять ошибок прошлого, Карлуша решил не отклоняться от генеральной линии, а если и колебаться, то только вместе с ней.

Не причастный к принятию решений, он был одним из главных информаторов большевистского руководства о положении в мире и одновременно «рупором» Кремля. В этой связи его имя, хоть и нечасто, мелькает в переписке Сталина. Генсек считал целесообразным послать его на Антивоенный конгресс в Амстердам в 1932 г., одобрил его доклад на Первом съезде советских писателей в 1934 г., подумывал о его назначении руководителем наркоминдельской газеты на французском языке «Журналь де Моску» вместо арестованного сменовеховца С.С. Лукьянова в августе 1935 г., а в октябре того же года запрашивал у него конституцию Швейцарии. Однако о личных контактах речь не шла – за связь отвечал все тот же Каганович.

Прочитав в середине октября 1933 г. книгу О. Танина (О.С. Тарханова) и Е. Иогана (Е.С. Иолка) «Военно-фашистское движение в Японии», выпущенную в Хабаровске для «распространения по особому списку» (командно-политический состав Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, партактив Дальнего Востока, научные работники), вождь велел издать ее «открыто и для всех немедля с предисловием и некоторыми исправлениями от Радека» и «вообще начать длительную солидную (некрикливую) подготовку читателя против мерзавцев из Японии» (14). Сказано – сделано. 25 октября в кремлевском кабинете Сталина члены Политбюро совещались с заведующим Отделом пропаганды и агитации ЦК А.И. Стецким, редактором «Правды» Л.З. Мехлисом и редактором «Известий» И.М. Гронским. В тот же день «Известия» напечатали статью Радека «Динамит на Дальнем Востоке», которая заканчивалась многозначительным предупреждением: «Те, кто, быть может, лелеет надежду, что взрыв на Дальнем Востоке окажется локализированным, глубоко ошибаются: мир представляет одно целое, и если лавина обрушится в одном пункте, она вызовет обвалы по всему миру» (15). 28 октября книга Танина и Иогана была сдана в производство, 1 ноября подписана к печати и вышла двадцатипятитысячным тиражом с «установочным» предисловием Радека «Японский и международный фашизм», также написанным в рекордно короткие сроки. Книга разделила печальную судьбу авторов, расстрелянных на спецобъекте НКВД «Коммунарка» под Москвой: она угодила в спецхран, где оставалась до конца 1980-х годов, в отличие от английского перевода, «расконвоированного» уже после ХХ съезда.