Детство

– Лезь! – Пхнул я ево в плечо, и дружок запрыгнул на тряпки, где и уселся, подвернув ноги калачиком, – Рассказывай!

– Бабка померла, – Дрогнул он голосом, перекрестившись быстро.

– Царствие Небесное, – Крещусь и я.

– Вот… – Начал Санька после короткого молчания, – как умерла, так и началось. Опомниться не успел, как я у старосты живу, а всех денег – семнадцать рубликов.

Он потянул бечёвку нательного креста и показал мешочек:

– Здесь прямо, для верности.

Сашка начал рассказывать деревенские новости, живо интересовавшие меня.

– … а она? Да ты чё? За Фильку? Вот нашла женишка!

– Порченая потому как! Да не тишком, а бабы застукали с Акакием Зотовым, на всю деревню и ославили.

– Женатиком?!

– Ну!

– Дура! Прыщавая!

– Прыщей теперь нет, – Засмеялся негромко дружок, – Зато пузо вылезло! А от ково, поди теперь узнай! По срокам оно непонятно выходит.

– А мои, мои што?!

– Ну… так, – Замялся Санька, – сами ничево, а так вообще не очень.

– В рост они твои деньги пустили! – Бухнул он наконец.

– Тьфу ты ж блять! – Вырвалось у меня, – Были люди, да и кончились!

Чиж вздохнул виновато и опустил голову.

– Ладно! – Хлопаю ево по плечу, – Не бери в голову чужие проблемы. Не ты в том виноват, не тебе и печалится.

– А сейчас, – Вскакиваю на ноги, потому как сидеть после таких новостей невмочь, но и слушать дальше не могу, потому как переварить надобно, – пошли-ка в баню! Для начала сменку тебе купить, штоб в чистое сразу.

Санька, дрогнув на мгновение, полез за пазуху, но я хлопнул ево по руке и тут же потащил к выходу. Заскочил к съёмщику и отдал деньги за Чижов нумер, вперёд за две недели.

– Деньги есть, – Тихохонько рассказываю другу, не отпуская ево руку, – да не поверишь! Плясками зарабатываю! Да не как Жижка, которово просто на праздники звали и за то лишнюю стопку наливали. Москва, брат! Денег у иных купцов стока, што просто не знают, куда девать! Иной всю нашу деревню на корню по сто раз купить и продать может, так-то!

– Таких денег и не бывает, – Осторожно не поверил мне Санька, – если только у Государя-анпиратора!

– Увидишь! – То, што я не стал спорить, убедило ево лучше всего, – На такую дурость порой тратят, што прости Господи! Ну и на мои пляски тоже. Станцую, и нате! От ста рублей.

– Божечки…

– А не поверишь! Вроде и деньги есть, а потратить толком не могу! Документов-то нетути! Ни дом купить, ни в банк положить, ни даже квартиру снять.

– Одеться! – Трясу пусть и неплохую, но прошедшую через десяток хозяев, одёжку, – Одеться даже толком не могу!

– А Иван Карпыч тебя из рук не выпустит, – Понял глубину моей проблемы Чиж, – особенно теперь, после таких-то денег.

– Ага! А ещё и сапожник етот треклятый, которому я вроде как законтрактован. С соседями моими тоже…

– А! – Машу рукой, – Не заморачивайся! Просто с деньгами етими я как тот наездник, што без седла на понёсшем коне оказался. Вроде и скачет быстро, но не управляет им. И всех мыслей – как бы руки не разжались, да как бы не упасть, потому как косточки потом по оврагам собирать.

Одёжку Саньке закупал как для себя, у знакомово старьёвщика. Такая, штоб на Хитровке щёголем не казался, и штоб с городу дворники сразу не гнали, как явного хитрованца и трущобника. Посерёдке, значица. Там свои хитрости есть, как одёжку с обувкой подбирать, да как держаться.

Объясняю попутно ети тонкости, но вижу – в одно ухо влетело, в другое вылетело. Потому как впечатления! Ничего, сам таким был, не один месяц нужен, штоб привыкнуть.

А всё равно! Объясняю, показываю и попутно выстраиваю в голове план на ближайшие недели. Провести по Хитровке, показать нужным людям, перезнакомить ево с кем надо.

«– Курс молодого бойца» – Всплыло в голове. А?! Ну да, он самый. Штоб не пропал хоть на ровном месте, здесь такое легко.

Так, потихохонько, и провёл по рынку. Одежку-обувку подобрал, чашки-ложки, да отнесли всё ето в нумера.

– А теперь, – Собрав чистое бельё в узел, я ажно жмурюсь от предвкушения, – В баню! В Сандуны!

Глава 44

Перед входом в Сандуновские бани Санька заробел. Шаги замедлились, и вот он встал, как вкопанный, вцепившись в узел. Ноги вросли в землю, а на лице медленно, но верно начинает проступать выражение испуга, перерастающее в панику.

– Пойдём! – Дёргаю его за плечо так, што он шатается вперёд и вынужденно начинает переставлять ноги. Ливрейный швейцар косится, чуть приподняв бровь, но пропускает, хмыкнув в густую бороду, спускающуюся ниже пупа.

В банный день или вечером и к двери бы на десяток шагов нас не подпустил, а сейчас и ничево, можно. День не банный, да и публика с утра такая, што вроде как и чистая, но и не так штобы очень. Артисты всякие, жокеи, цыгане бывают, ну да о тех разговор отдельный, они всё больше на жокеев идут, чем в баню. Ну и всякая такая прочая публика, почтенная, полупочтенная и малопочтенная, но с деньгами. Журналисты из тех, што «с именем», адвокаты мелкие и всякие разные субъекты непонятново рода деятельности.

– Ты завсегда, – Голос его «дал петуха», и Санька, заалев ушами, повторил, понижая голос.

– Ты завсегда так вот? – Он проводит рукой, показывая на мраморную роскошь в вестибюле.

– Што ты! Ето так, в честь праздника!

– А како… а! – Снова уши полыхают красным, но вопросов больше не задаёт.

В раздевальне нашу одежду принимают со всем почтением, раздевальщик оказывается поклонником моего таланта.

– Как же! На юбилее Семёна Панкратовича имел честь, – С лёгким придыханием говорит он, – такие коленца… а?! Говорят, цыгане пытаются повторить, но всё не выходит.

– Подумываю в начале осени сделать етакий перепляс с лучшими танцорами московскими, – Роняю загодя обдуманную фразу, – Штоб каждый показать себя смог, а зрители оценили. Где-нибудь в октябре.

– Да? – Раздевальщик ажно надувается от полученной информации, и явно начинает раздумывать на тем, как бы слить её повыгодней, прокручивая в полуседой голове всевозможные схемы.

– Но ето как выйдет, – Развожу руками, – мои хотелки ето одно, а жестокая реальность – совсем другое!

– Как же-с! – Начинает кивать тот, выдавая нам номерки. Отхожу, пряча улыбку – вброс прошёл! Раздевальщик сам поделится сплетнями с нужным людом, и вот ей-ей! Вернусь по осени, и для перепляса всё превсё готово будет – при том, што я пальцем и вовсе не шелохну.