Номады Великой Степи

AsS

) из меднорудного месторождения Уруп на территории нынешней Карачаево-Черкесии. Получившийся металл существенно превосходил медь по пластичности, прочности и коррозийной стойкости. В районе месторождения быстро сформировалась синтетическая по происхождению Майкопская культура. Древние майкопцы, наряду с бронзоволитейным производством и террасным земледелием, практиковали отгонное овцеводство. Причем свои отары они отгоняли далеко в степь, чем способствовали формированию новой культуры бронзового века у степных животноводов – Древнеямной. Благодаря им бронзовый век быстро распространился за пределы исходной Циркумпонтийской металлургической провинции, чему, кроме всего прочего, существенно способствовало и открытие Южноуральских и Алтайских месторождений медных руд. Именно с освоением этих приисков связан следующий этап развития степной цивилизации – переход к позднему бронзовому веку, наиболее ярко выраженный в андроновской и срубной культурных общностях.

Колесный транспорт был неотъемлемой принадлежностью быта кочевников. Античные авторы называют скифов «живущими на повозках» [Бессонова С. С.]. Именно повозки обеспечили мобильность номадов, а их боевая модификация – легкая колесница, запряженная лошадьми, стала настолько мощной инновацией, что позволила потомкам древнеямников привести к власти свои династии в большинстве государственных образований середины II тысячелетия до нашей эры от нижнего течения Хуанхэ до устья Нила и от истоков Урала до устья Нормады. Однако, для того, чтобы достичь технологического уровня андроновской колесницы, цивилизации потребовалось полтора тысячелетия и более десятка крупных изобретений, каждое из которых вносило свой вклад в культурную, экономическую или военную экспансию передового этноса. Это целый набор новаций по преобразованию тяжелого, быстро изнашивающегося цельнодеревянного колеса в сложносоставное, окованное металлом колесо со спицами; по сути технологический прорыв в области сопряжения колеса с осью: от жесткого сцепления до биметаллической ступицы; большой блок рационализаций по облегчению и упрочнению корпуса повозки, а так же способа его соединения с осью, верхом развития которого стало появление амортизирующих приспособлений и поворотной передней оси; развитие системы соединения повозки с тягловым животным и способа управления этими животными. Перечень изобретений можно и продолжить, но мы остановимся только на двух из них, которые сыграли весьма существенную роль в становлении и расселении протономадов энеолита.

Древнейшая повозка, найденная археологами в городской культуре на юге Туркменистана, датируется второй половиной IV тысячелетия до нашей эры [Кирчо Л. Б.]. Это было громоздкое, неповоротливое сооружение на четырех цельнодеревянных колесах, приводимое в движение парой мощных быков. Но даже в таком виде телега имела явные преимущества по грузоподъемности и прочности по сравнению с волокушами и санями, выполнявшими роль транспорта до изобретения колеса. Не берусь судить каким путем (экономическая экспансия или просто техническое заимствование), но уже в начале третьего тысячелетия несколько усовершенствованный вариант этой повозки оказался в распоряжении культур древнеямной общности (рис. 4), не мало поспособствовав их широчайшему распространению по степным районам Евразии.

Получив повозку, животноводы ямной культуры продолжили ее совершенствование. Причем если в городских цивилизациях Передней и Центральной Азии совершенствование колесного транспорта шло по пути усиления его грузоподъемности и повышения защищенности возницы (в повозках военного назначения), то в условиях степных ландшафтов, с их обширными пространствами и дефицитом подходящей древесины, на первое место выходит облегчение веса конструкции. Да и зачем пастуху шумерская колесница, влекомая минимум четверкой ослов или быков, для разворота которой требовалась помощь нескольких взрослых мужчин? Вавилонских башен и египетских пирамид степняки не строили, в захватнических войнах замечены не были. Ему бы свой нехитрый скарб перевезти с зимних квартир на летние выпасы, ну может еще сено или урожай с поля доставить. Так что логичным итогом этого технического прогресса, помноженного на совершенствование брозоволитейного производства, стало появление в начале II века до нашей эры в районе Южного Приуралья одноосной повозки с композитными спицевыми колесами, оббитыми медью, которые крепились к оси при помощи медной же втулки. Такая повозка была в разы легче и маневренней, а самое главное, ее легко тащили не только медлительные волы но и быстроногие лошади.

Рисунок 4. Деревянные повозки ямного периода.

Получившаяся конная колесница стала качественно новым видом транспорта. До этого все приспособления человечества для транспортировки пассажиров и грузов имели скорость пешехода. Они, хоть и облегчали переноску тяжестей, но при этом часто замедляли сам процесс их перемещения. Тогда как конная повозка на облегченных колесах, даже с серьезным грузом, обеспечивала скорость, едва доступную бегущему налегке человеку.

Новшество тут же было приспособлено в военных целях. Здесь весьма пригодилось и другое изобретение степных животноводов – длиноплечий, мощный, дальнобойный лук, который использовался ими для охоты в условиях больших открытых пространств. Лесным охотникам такой лук был ни к чему, только за ветки бы цеплялся, а землепашцам урбанистических царств, было не до охоты, да и в междоусобицах они предпочитали оружие, сильно напоминающее привычный сельхозинвентарь. В первой четверти II тысячелетия до нашей эры в приуральских степях одно из племен древнеямной культурно-исторической общности догадалось объединить эти два изобретения, получив в итоге грозное и всесокрушающее оружие, встряхнувшее всю Ойкумену.

Произошла смена культурных доминант и ямники эволюционировали до культур развитого бронзового века ядро которых составляли срубники и андроновцы. Новые хозяева Степи, пользуясь невиданным доселе военным преимуществом, быстро стали хозяевами и в урбанистических царствах, лежавших в более плодородных землях.

Теперь, когда мы познакомились и с главными действующими лицами и с условиями в которых формировалась цивилизация номадов, самое время перейти к собственно истории и постараться воссоздать события той далекой эпохи.

Древнеямная культурно-историческая общность

В середине IV тысячелетия до нашей эры в Европейских степях, в Поволжье и на Кубани, господствовали эниолитические племена хвалынской культуры, а несколько западнее, между Днепром и Доном, близкие к ним племена среднестоговской культуры. И те и другие были в первую очередь животноводами: держали овец, коз, свиней и лошадей, но на западе, кроме того, выращивали пшеницу, ячмень, просо и горох, а на востоке свое меню разнообразили за счет охоты, рыболовства и собирательства. Пользовались они при этом каменными и костяными орудиями. Медные изделия, преимущественно в форме украшений, попадали в Степь из Балкано-Карпатского региона и были крайне редки.

К этому времени заканчивается довольно теплый и сухой период атлантического климатического оптимума. Ему на смену приходит суббореальный период, связанный с общим похолоданием и увеличением влажности. Однако, для среднестогновцев и хвалынцев, обитавших на юго-западе степной зоны, падение среднегодовой температуры на 5—6 градусов, практически до современного уровня, не могло быть критичным. А увеличение влажности – скорей благо для степных животноводов. Так что смена культурной доминанты была обусловлена не климатическим катаклизмом. Вторжения извне тоже не было, ибо культуры ямного круга, хоть и несут следы инородного влияния, но все же являются прямыми потомками автохтонных племен [Тесленко Д. Л.]. Так что же послужило причиной превращения мирных пастухов хвалынцев и среднестоговцев в хорошо вооруженных древнеямников?

На мой взгляд таких причин две.

Первая – внутренняя, связанная с возникновением, по всей видимости в Среднем Поволжье, нового культа, который существенно скорректировал представления степняков о загробной жизни. Дело в том что захоронения Хвалынской и Среднестоговской культур довольно значительно отличались. Хотя и те и другие хоронили усопших в вырытых могилах, но первые укладывали покойника на спине с согнутыми коленями и сопровождали погребения жертвенными животными, тогда как вторые помещали умерших в скорченном положении на боку, посыпали охрой и сопровождали захоронение хозяйственным инвентарем, а в качестве «жертвоприношения» использовали статуэтки людей и животных. Тот кто считает, что это не слишком большая разница, пусть попробует в наш атеистический век на похоронах поменять хотя бы просто положение рук покойного, думается, он тут же убедится в крайней консервативности погребальной церемонии. Видимо апологетам нового культа удалось как-то объединить и развить религиозные представления хвалынцев и среднестоговцев, так как новый погребальный обряд нес в себе черты обеих культур: покойник лежал на спине, с согнутыми коленями, в загробный мир его сопровождали жертвенные животные, но тело обильно посыпалось охрой. Кроме того возникла и новация – надмогильные курганы. Последнее свидетельствует еще об одном важном новшестве в жизни степных животноводов – появлении социального расслоения общества, ибо далеко не все удостаивались чести быть захороненными по новому обряду.

Вторая причина – внешняя, связана с развитие меднолитейных технологий. Уже в конце V тысячелетия монополия Балканских медеплавильщиков была нарушена, медь стали добывать на Анатолийском нагорье, Ближнем Востоке, в Месопотамии и вокруг Персидского залива. Где-то к середине IV тысячелетия древние рудознатцы нашли месторождение в горах Северного Кавказа. Новые копи, за счет примесей мышьяка, давали металл, обладавший гораздо лучшими потребительскими свойствами, чем тот что выплавлялся в ранее известных медеплавильнях. Мышьяковистая бронза, а именно так сейчас называется полученный древними металлургами сплав, был пластичней и прочней меди. Довольно быстро в этом районе сложилась новая, судя по всему полиэтническая, культурная общность, известная как Майкопская археологическая культура. По-видимому, на первом этапе пришлые переднеазиатские металлурги, объединились с жившими по долинам Кавказа земледельцами, на что указывает и антропологический тип древних майкопцев и террасный тип земледелия. Тогда как их отношения с местными степными животноводами были довольно напряженными, ибо селиться они предпочитали в труднодоступных горных ущельях, огораживая поселения мощными каменными стенами. Но позже, возможно после принятия ими местной религии, отношения резко переменились. Теперь майкопские овцеводы на лето свободно отгоняли свои отары глубоко в степь, а степняки получили свободный доступ к изделиям бронзолитейщиков. В итоге древнеямники оказались вооружены лучше, чем их южные «цивилизованные» соседи: «топоры исходных степных форм на юге [в Закавказье] предстают оружием весьма высокого ранга: оно в руках лишь высших иерархов и даже божеств» [Черных Е. Н.]. В свою очередь и древние майкопцы получили свою выгоду от этого сотрудничества: «Погребенных под крупными курганами чаще всего сопровождал поразительно богатый инвентарь: бронзовое оружие и посуда, золотые и серебряные сосуды и украшения, а также изделия для отправления загадочных ритуалов» [там же]. Наверно пока преждевременно говорить о появлении в европейских степях в этот период какого-либо кросс-культурного государственного образования, зато возникновение культурно-теологического единства особых сомнений не вызывает. Причем, если технологическое лидерство принадлежало майкопцам [Рубин О. С.], а через них в Европу проникает не только бронза, но и колесный транспорт – телега, запряженная волами, то в религиозном плане решающую роль сыграли именно степняки.

Под влиянием этих двух причин к концу IV века в Европейских степях «энеолитическая эпоха завершается культурной интеграцией на этапе раннего бронзового века (ямная культурно-историческая область)» [Захаров С. В.]. Другими словами степные животноводческие племена от Урала до Балкан сформировали единую в культурном плане общность, характеризующуюся сходством хозяйственного уклада и ритуала погребения. При этом речь идет не о военной интервенции, а о культурно-экономическом влиянии, так как при всей общности культур, археологии выделяют не менее девяти локальных вариантов, отличающихся от «классических ямников» местными традициями [Тесленко Д. Л.].

Вооруженные самыми передовыми технологиями своего времени (бронзоволитейное производство, верховая лошадь и влекомая волами повозка) и, очевидно, прогрессивной идеологией (теологией) племена ямной культуры начали активную экспансию во всех направлениях. Однако миграции в широтных направлениях сдерживались ландшафтными барьерами: на севере – зоной лесов и болот, практически непроходимых для тяжелых телег и малопригодных для скотоводства, а на юге морями и горами. На западе ямников остановили Карпаты. За то их движение на восток практически ни чем не сдерживалось. Более того, оно стимулировалось открытием вначале Каргалинских медных рудников на Южном Урале, а затем и алтайских месторождений, выделяемых специалистами в особую Восточноазиатскую металлургическую провинцию.

Но если с европейским ареалом культур древнеямного круга, вопрос более ли менее ясен, он простирался «от Урала до Румынии, Болгарии и восточной Венгрии» [Рубин О. С.], то вопрос его продления в восточном направлении «выводится за скобки». Хотя специалисты по отдельным культурам часто эту связь отмечают, но очень осторожно, так как в исторической традиции не принято относить к древнеямной общности культуры восточнее р. Урал. Особенно явно этот казус проявляется при наложении на карту признанных миграций датировок, полученных в результате лингвистического анализа. Но поскольку мы не связаны нормами корпоративной этики, то рискнем восстановить реальные границы влияния древнеямной культурно-исторической области в восточном направлении.

В конце IV тысячелетия в азиатских степях обитали преимущественно монголоидные неолитические племена рыбаков-охотников-собирателей, тогда как пришельцы внешне мало отличались от коневодов среднестоговской культуры (рис. 5). Резко выступающий нос, сравнительно низкое лицо, низкие глазницы, широкий лоб. Дошедшие до нас из глубины тысячелетий скудные свидетельства очевидцев позволяют «расцветить» это описание светлыми или рыжими волосами и «красными» бородатыми лицами. В общем, скорей «рязанский хлопчик», чем житель Элисты или Улан-Батора.

Археологические находки свидетельствуют о достаточно мирном освоении восточных степей животноводами древнеямной общности. По крайней мере в их погребениях не обнаружено оружия, кроме охотничьего. Да и с кем было воевать? Сопоставимый процесс имел место в этих же краях, по историческим меркам, совсем недавно – в XVI – XIX веках. Тогда автохтонные племена с присваивающим хозяйством, большей частью, приветствовали появление русских факторий и поселков с их притягательными благами цивилизации, многие охотно перенимали быт и традиции новых соседей. Судя по всему аналогичные отношения складывались и за неполных шесть тысячелетий до этого. По крайней мере, именно с их приходом бронзовые изделия, пусть и в ограниченном количестве, распространились в умеренном поясе Азии вплоть до устья Хуанхэ (культура Яншао).

Продвижение технологий бронзового века могло идти двумя путями, как вместе с носителями ямной культуры, так и путем заимствования соседними племенами, достигшими соответствующего технического развития для перенятия новаций.

В пользу первого способа говорит раннее расселение европеоидных племен, говоривших на праалтайских языках вплоть до побережья Желтого моря, а возможно и дальше. Интересно, что корейцы, чей язык относится к Алтайской языковой семье (выделился примерно в IV тысячелетии до н. э.), а внешность свидетельствует об их метисном происхождении, сохранили легенду об основании в 2333 году до нашей эры первого корейского королевства Чосон (культура нижнего слоя сяцзядянь). Согласно этой легенде основателем был Тангун, сын небесного царя Хванина, который с тремя тысячами последователей спустился на гору Пэктусан, построил Божественный город, придумал законы и начал обучение людей различным ремёслам, сельскому хозяйству и медицине.

В пользу второго варианта свидетельствует, по сути одновременное, появление бронзы в неолитических культурах Яншао и Мацзяяо. Эти типичные сино-тибетцы, населявшие берега Хуанхэ в ее среднем и верхнем течении, выращивали чумизу (сорт проса), разводили свиней и собак, лепили крайне своеобразную расписную посуду, при этом не знали ни колеса, ни гончарного круга, ни метала. Однако примерно в 2600 году до нашей эры, минуя энеолит, обе культуры сразу шагнули в ранний бронзовый век. Они совершили экспансию в более плодородные низовья Хуанхэ, где поглотили местные рисоводческие неолитические племена австронезийской группы – культура Цюйцзялин, и сформировали культуру Луншань, в памятниках которой стали встречаться привнесенные извне бронзовые изделия, а посуда стала изготавливаться с применением гончарного станка. Кроме того, прозвище Хуанди (легендарного основателя династии Ся, с которой отождествляют луншаньские памятники) – Тележная оглобля, так что луншаньцы переняли со стороны не только гончарный круг и бронзовый инструмент, но и телегу. В середине III тысячелетия этой «стороной» для оседлых земледельцев с берегов Хуанхэ могли быть только мигранты с территории древнеямных культур. Однако поскольку культура Луншань переняла только технические новинки, сохранив в остальном самобытность, можно с уверенностью говорить, что в данном случае имело место именно заимствование, а не захват или интеграция культур. Да и отсутствие в этот период собственного меднолитейного производства на побережье Желтого моря, при наличии там богатых залежей, свидетельствует, что сами мастера медного производства в эти места просто не добрались.

Так что в конце IV – начале II тысячелетия до нашей эры на обширных пространствах азиатского степного пояса и прилегающих к нему территорий складывается ряд культур раннего бронзового века, часть из которых имеет непосредственную генетическую и культурную связь с европейской Древнеямной культурно-исторической общностью, а часть формируется на местном этническом субстрате за счет технических заимствований из форпостов древнеямной культуры.

Одним из таких зауральских форпостов, на берегах Ишима, являлась Ботайская культура, уже упоминавшаяся мной в связи с происхождением коневодства. «Аналогии в домостроении и веревочной орнаментации… позволяют нам выдвинуть в качестве рабочей гипотезы положение о миграционном происхождении ботайской культуры на основе памятников культуры ямочно-гребенчатой керамики позднего этапа ее существования» [Захаров С. В.].

Другим, еще более восточным очагом ямной культуры были племена Афанасьевской культуры, населявшие предгорья Алтая. «Формирование алтайского варианта афанасьевской культуры было связано с переселением на Алтай во 2-й половине или в конце IV тыс. до н.э. раннескотоводческих европеоидных племён из восточно-европейских степей» [Цыб С. В.]. Еще более определенно в этом отношении высказался антрополог К. Н. Солодовников: «Анализ краниологических материалов афанасьевской культуры Горного Алтая подтверждает устоявшуюся точку зрения о происхождении ее с территории Восточной Европы и ставит под сомнение гипотезу об ее автохтонности для территории Южной Сибири и Центральной Азии. Население афанасьевской культуры в целом характеризуется чертами протоевропейского антропологического типа, широко распространенного в эпоху бронзы по степному поясу Евразии. Предполагается, что миграция населения с территории Восточной Европы, следствием которой явилось формирование афанасьевской культуры, началась на ранних этапах сложения древнеямной культурно-исторической общности» [Солодовников К. Н.]

Еще дальше на северо-восток продвинулись племена тазминской культуры: «По данным антропологов, в позднем неолите на Среднем Енисее по соседству с древним монголоидным населением впервые появляются люди европеоидного типа, пришедшие с юга или запада… возникла яркая тазминская культура (начало III тысячелетия до н.э.) – культура древнейших каменных изваяний Азии, менгиров и личин… На отдельных стелах и на скалах изображены древнейшие четырехколесные повозки, иногда – влекомые быками» [История Хакасии…].

Примерно в это же время возник очаг скотоводческой культуры раннего бронзового века в излучине р. Хуанхэ на плато Ордос. Отсюда, значительно позже, во второй половине II тысячелетия до нашей эры, на Алтай пришли европеоидные прото-хуннские племена Карасукской культуры [Всемирная история т. 1]. Карасукцы и их потомки сохранили и развили традицию курганных захоронений, что несомненно указывает на их связь с древнеямниками.

На этом фоне уже не такой уж неправдоподобной выглядит связь первого корейского государства с древнеямной общностью. Хотя в случае с Чосоном, доля пришельцев была явно не слишком значительной, тем не менее о ее наличии говорят и данные лингвистики, и данные антропологии, и, в части появления бронзовых изделий, данные археологии. Гораздо более фантастическим является факт появления в середине III тысячелетия традиции курганного захоронения у некоторых североамериканских племен: например курганы в Уотсон-Брейк и Поверти-Пойнт. Крайне странное совпадение, не упомянуть которое нельзя, хотя говорить о какой-либо их связи с древнеямниками было бы просто абсурдно, даже, несмотря на найденную Оуэном Мэйсоном[10 - археолог Колорадского университета, США.] на Аляске бронзовую пряжку, изготовленную не позднее середины II тысячелетия до нашей эры, предположительно на юге Сибири.

Не менее абсурдным было бы утверждать, что уже тогда миграция управлялась из некого центра и «носила колонизаторский характер». Племена древнеямных культур были степными животноводами, но номадами не были, по своему хозяйственному укладу они напоминали скорей русских казаков, а не монгольских аратов. Их миграция носила характер постепенного освоения пригодных территорий, по сути целинных, и была растянута по времени на столетия. Даже неспешный процесс присоединения к Российской империи земель Сибири и Дальнего Востока, растянувшийся на три столетия, проходил гораздо быстрее благодаря более современной технике и ресурсной поддержке из центральных регионов. Тогда как афанасьевцы, переселившиеся на Алтай в конце IV тысячелетия, на протяжении тысячелетия практически не имели связей с Циркумпонтийским металлургическим центром, что уж говорить о более удаленных форпостах цивилизации.

Еще один абсурдный момент связан с попыткой приписать племенам Древнеямной культурно-исторической общности как минимум языковое, а то и этническое единство. Далеко «не всегда сходство элементов материальной культуры отражает этническую общность или близость происхождения» [Рубин О. С.]. Уже само наличие в числе предков древнеямников как минимум двух самостоятельных культур – Хвалынской и Среднестоговской, говорит о неоднородности этнического субстрата. В период рассвета внутри древнеямной общности выделяют не менее девяти самобытных археологических культур, но даже если предположить, что все они говорили на одном языке, то более чем тысячелетняя изоляция переселившихся в азиатские степи племен, не могла не сказаться на их языке. Мне видится, что решение спора об их принадлежности к носителям праиндоевропейского или пратюркского языка, в том что среди них были те и другие. Среднестоговцы, ядро европейских культур древнеямной общности и их потомки Срубной культуры говорили на древнем индоевропейском наречии, а хвалынцы, азиатские древнеямники и номады культур андроновского круга, совместно с развившимися в зоне их влияния этносами, дали начало Алтайской семье языков [Аскаров А.].

«Культурно-историческое единство ямных и афанасьевских племен проявляется в их материальной и духовной общности (погребальный обряд), экономике (скотоводческое производящее хозяйство), в близких формах керамики, в принадлежности к одному антропологическому типу» [Вадецкая Э. Б.]. Но при всей их общности, между ними не мало различий, обусловленных как контактами с соседствующими культурами, так и ландшафтно-климатическими условиями регионов проживания.

Развитие европейских древнеямников в значительной степени было обусловлено соседством с Майкопской культурой: «невозможно полностью ответить, насколько серьезно было влияние соседних культур (в частности майкопской) на древнеиндоевропейскую общность, но, скорее всего, именно такое соседство предопределило ускоренные темпы ее экономического развития» [Рубин О. С.]. Майкопская культура представляла собой периферийный вариант Переднеазиатских культур городов-государств с выраженной иерархией, развитыми бронзоволитейными, гончарными и ткацкими ремеслами, со знанием основ фортификации и военного дела. Курганы майкопских вождей поражают роскошью и массовыми человеческими жертвоприношениями. Под их влиянием бронзовое оружие в большом количестве проникает к племенам древнеямных культур. И хотя инвентарь, сопровождающий курганные могилы ямников, довольно беден – остродонные и круглодонные сосуды, топоры, медные ножи, изделия из камня, иногда повозки; но даже на этом материале можно делать вывод о доступе древнеямников к передовым технологиям того времени. Более того, они «энергично развивают собственное металлообрабатывающее производство» [Черных Е. Н.].

К середине III тысячелетия племена древнеямной общности эволюционировали, дав начало Катакомбной и Полтавкинской культурам. Причем катакомбники занимали территорию от низовьев Волги до Днепра, а полтавкинцы – Волго-Уральское междуречье, то есть их ареалы во многом повторяли зоны распространения Среднестоговской и Хвалынской культур. Основное отличие между древнеямниками и их потомками – обряд захоронения. Майкопцы, чье влияние продолжало сказываться на степняках, переняли от культуры Воронковидных кубков, и существенно развили обряд дольменного погребения. Видимо под их влиянием несколько трансформировался погребальный обряд и у степных культур Европы. Обитатели Приазовских и Северокавказских степей стали хоронить покойников в подкурганных катакомбах – некий компромиссный вариант между дольменными и ямными погребениями. Тогда как племена Полтавкинской культуры остались верны обрядам предков. Их отличия от древнеямников ограничиваются изменениями в гончарных изделиях и увеличением количества металлических вещей.

Афанасьевцы, согласно археологическим данным, откололись от общего европейского ядра в самом начале формирования культур древнеямного круга: «Типологические сопоставления афанасьевских и древнеямных культурных признаков говорят о том, что такое переселение могло произойти во 2-й половине или в конце IV тыс. до н.э.» [Цыб С. В.]. Они уже успели перенять курганный способ захоронения, освоили «приёмы добычи и обработки медной руды» [Цыб С. В.], сохранили и развили керамическое производство (сосуды яйцевидной или сферической формы с круглым дном), прядение и ткачество, но вот повозка пришла в Европейские степи позже их ухода. Так что вплоть до начала II тысячелетия они не знали колесного транспорта. Да и уровень бронзолитейных технологий, у первых сибирских животноводов, изолированных от других центров производящих культур, вскоре сильно отставал от уровня достигнутого европейскими и переднеазиатскими металлургами.

Андроновская и Срубная археологические культуры

В течение III тысячелетия до нашей эры племена Афанасьевской культуры вели довольно пасторальный образ жизни. В их погребениях найдено только охотничье оружие, да и признаков социального расслоения у них не обнаруживается. Селились они в землянках и срубных наземных жилищах. Занимались различными ремеслами. Лили и ковали бронзу, изготовляли украшения из золота и серебра. Разводили лошадей, коров и овец. Знали афанасьевцы и земледелие, но в условиях Алтайских гор, особенно в суббореальный период, который для Прибайкалья выдался достаточно засушливым, растениеводство быстро сошло на нет. По этой же причине, в первую очередь в условиях Приалтайских степей, их животноводство все больше принимало форму кочевого, а их образ жизни приближался к классическому номадству.

На протяжении тысячелетия афанасьевцы развивались изолированно, не имея связей с иными очагами цивилизации. Для окрестных палеосибирских племен охотников-рыбаков-собирателей, они были светочем технического прогресса: «первые скотоводы и металлурги Сибириоказали значительное культурное, этническое и экономическое влияние на развитие сибирских аборигенных племён» [Цыб С. В.]. Но, в условиях отсутствия стимулов и притока идей извне, хозяйственное развитие афанасьевской культуры носило скорей регрессивный характер, выражавшийся, например в утрате навыков земледелия и переходе от отгонного к кочевому животноводству. Справедливости ради отмечу, что отсутствие явного технического прогресса у племен афанасьевской культуры не помешало им расширить свой ареал, и к концу III тысячелетия памятники афанасьевского типа встречаются на запад почти до Урала, лишь немного не доходя до поселений животноводов Полтавкинской культуры.

На рубеже III – II тысячелетий до нашей эры в Южноуральский регион, который служил своеобразным природным буфером между европейскими и азиатскими наследниками древнеямной культуры, откуда-то из района Циркумпонтийской металлургической провинции, возможно с территории Анатолийского полуострова или из Закавказья, пришли группы населения, специализирующиеся на бронзоволитейном производстве. Скорей всего их приход был спровоцирован повторным «открытием» Уральских месторождений меди, что в условиях истощения переднеазиатских медных залежей и все увеличивающегося спроса на изделия из бронзы могло спровоцировать «медную лихорадку». В этой связи интересно, что и «многочисленные рудники Центрального Казахстана (Джезказган, Сарыбулак, Кенказган, Саяк, Коунрад) были открыты по следам древних, так называемых „чудских“ разработок» [Жауымбаев С. У.].

Это были именно пришельцы со стороны: «Энеолитический этап в истории Южного Зауралья заканчивается на рубеже III и II тыс. до н. э. Об этом можно говорить с полной уверенностью, так как к XVIII веку до н.э. на этой территории распространяются укрепленные поселения синташтинской культуры эпохи бронзы. Автохтонная линия развития культур Южного Зауралья, которая существовала с эпохи мезолита, прерывается. Памятники ранней бронзы в Южном Зауралье до сих пор не выявлены. Все имеющиеся на сегодняшний день данные говорят о том, что местное энеолитическое население не участвовало в формировании культуры эпохи бронзы» [Мосин В. С.].

Так вот, пришельцы построили на территории нынешней Челябинской области целую сеть хорошо укрепленных поселков, получивших в литературе название «Страна городов», наиболее известные из них Аркаим и Синташта имеют округлую форму с радиальным устройством улиц, причем внешний ряд построек создает прочную глинобитную стену, защищающую поселение от вторжения. Характерная планировка, соответствующая описанной в индоарийских ведах схеме «Идеального города», дала некоторым исследователям повод заявлять, что найдена прародина ариев [Григорьев С. А.; Массон В. М.]. Однако ряд факторов, таких как разнотипность архитектуры в других поселках «Страны городов»; различные погребальные традиции, включая кремацию; явная (судя по захоронениям) диспропорция в половозрастном составе популяции; отсутствие сколько-нибудь значимых следов земледелия при явно оседлом способе жизни; кратковременность (не более 140 лет [Виноградов Н. Б.]) их пребывания в данном регионе, все это свидетельствует о полиэтническом, преимущественно мужском населении с сезонным пребыванием. Другими словами «Страна городов» ни что иное как сеть вахтовых горняцких поселков. Это подтверждается и тем, что в каждом таком жилище найдены «небольшие печи с полусферическим сводом, сделанные из отлично обожженных кирпичиков» [Сальников К. В.]. До этого медь плавили в керамических сосудах, а для обогрева жилищ использовали простой очаг.

Сами поселения были хорошо укреплены от происков лихого люда, охочего до чужого добра, но строились они наспех, что с учетом специфики металлургического производства нередко приводило к пожарам. Поселок выгорал полностью, но уже в следующем сезоне отстраивался вновь на том же месте. Именно этим, а не мнимыми нападениями со стороны местных пастушеских племен, объясняется загадочная многослойность этих поселений.

Пришлые металлурги были выходцами из районов вечно враждующих между собой государств полисного типа, с четко выраженной социальной и имущественной дифференциацией, с практически неограниченной царской властью, с развитым производством оружия и доспехов, с навыками ведения военных действий против себе подобных и с прочими «благами» цивилизации. Для того периода старатели были оснащены по последнему слову техники, но находясь в отдалении от привычных источников поставок, да еще в условиях сухой степи и лесостепи, с вечным дефицитом деловой древесины, они неизбежно должны были исследовать новые материалы и изобретать подходящие способы замены дефицитных ресурсов на местные аналоги. Да и сама по себе концентрация в одном месте стольких мастеров-ремесленников, выходцев из разных мест, неизбежно способствовала развитию технической мысли и появлению инноваций.

Одной из таких инноваций, в условиях нехватки древесины для изготовления привычного, проверенного веками эксплуатации цельнодеревянного колеса, стало изобретение композитного колеса на спицах, прочность которого обеспечивалась металлическим ободом и втулкой, причем втулка, для облегчения хода и повышенной износоустойчивости была биметаллической (бронза и серебро). Такое расточительство в отношении дефицитного металла могли себе позволить только металлурги, и то лишь в условиях острой нехватки подходящей древесины. Вторым изобретением, крайне важным для развития дальнейших событий, стало изготовление на основе этого колеса одноосной каркасной повозки. Дело в том, что окрестные степные животноводы не держали ни ослов, ни волов, которые могли бы тянуть обычную для того времени тяжелую двуосную телегу на цельнодеревянных колесах. Так что, в случае гибели приведенных с собой тягловых животных, заменить их было не кем, что в свою очередь грозило остановкой производственного процесса. А облегченную одноосную арбу легко тянула пара местных лошадей, причем, в отличие от медлительных волов, тянула довольно быстро.

Теперь представьте появления носителей такой культуры в среде, мягко говоря не богатых, пасторальных племен, переживающих период бурного роста популяции в условиях климатического оптимума. Все новации как социального, так и технологического плана попали на благоприятную почву. Ни что так не способствует расслоению общества, как резкое улучшение благосостояния в условиях повышенной плотности. Все могут быть одинаково бедными, но одинаково богатых народов история не знает. Самые беспринципные нувориши, самые жестокие диктаторы и самые «ненасытные» завоеватели во все времена получались именно из тех, кто смог вознестись к вершинам власти с самых низов, тех кто помнил «голодное детство».

А источник для накопления шального богатства был – вахтовики Страны городов. Достаточно богатые даже для процветавших в то время Месопотамских государств-полисов, в условиях крайней оторванности от своих цивилизационных центров и неподходящего для выращивания привычных им культур климата, металлурги оказались в продовольственной зависимости от окрестных племен. Хотя, вне всякого сомнения, окрестные племена в обмен на высокотехнологичные изделия пришельцев снабжали их не только мясом. Керамика, скобяные изделия, дрова для печей, древесина для строительства, лошади для повозок… Но самое главное пришельцы нуждались в рабочих руках, благодаря чему окрестные племена, и без того знакомые с меднолитейным производством, переняв инновации довольно быстро шагнули в эпоху развитой бронзы. «Историческая судьба населения, оставившего памятники синташтинского типа, по нашему мнению, связана не с трансформацией собственно его в обособленную культуру и не с массовым его исходом в западном направлении, а с энергичным формированием на основе синташтинских культурных стереотипов ранних (петровских) комплексов алакульских культур Южного Урала и Казахстана…» [Виноградов Н. Б.].

Как всегда, в первую очередь новые технологии были использованы в военных целях. Бронзоволитейное производство было приспособлено для серийной отливки наконечников стрел и копий, а легкая одноосная арба эволюционировала в боевую колесницу. «Конные двуколесные повозки (колесницы) впервые засвидетельствованы в Синташтинском могильнике в Южном Приуралье» [Бессонова С. С.]. Такая колесница, в сочетании с мощным композитным луком степняков: «на вооружении колесничих имелись сложносоставные рефлектирующие луки с круто загнутыми концами, выгнутыми плечами и вогнутой серединой» [Худяков Ю. С.], имела феноменальное преимущество в скорости, маневренности и дальнобойности, по сравнению с существовавшими до этого воинскими подразделениями. Поскольку конницы тогда еще не было, то пешие войска оказывались полностью беззащитны перед лучниками на колесницах, которые неожиданно налетев, с безопасного для них самих расстояния осыпали противника градом стрел (запасные колчаны легко помещались по бортам повозки), а потом так же стремительно исчезали до того как противник успевал подойти на расстояние ответного удара.

Благодаря привнесенному импульсу, окрестные племена быстро эволюционируют. Причем импульс этот практически одновременно распространяется в двух направлениях от южноуральского металлургического центра. Ведущие полуномадный образ жизни азиатские племена Афанасьевской и близкой к ней культур дали начало ряду близкородственных культур: Андроновской, Петровской, Алакульской, Тазабагъябской, Анау II, Бактрийско-Маргианскую, и ряду других. А животноводы-земледельцы Полтавкинской культуры положили начало культурам Срубной культурно-исторической общности [Кривцова-Гракова О. А.]. Причем волна социально-технических инноваций довольно быстро распространились среди остальных, достаточно отдаленных потомков древнеямников от Дуная до Амура. А на севере, среди неолитических охотников-рыболовов, и вовсе привела к революционным преобразованиям, получившим наименование «Сейминско-турбинский феномен». И везде, докуда докатывалась эта волна инноваций, «усиливается социальная дифференциация общества, появляются грандиозные курганы знати» [Бураев А. И.], содержащие большое количество бронзового оружия, костяные пластинчатые доспехи, нефритовые украшения, останки жертвенных животных.

Можно представить себе этот кровавый процесс передела Степи, когда вчерашние чабаны были вынуждены браться за оружие, что бы отстоять свои пастбища от амбиций разбогатевшего соседа. Повсеместно складываются ранеегосударственные образования типа вождеств, а поскольку в ностратических языках титул вождя звучит как «han» [Bomhard A.], то, я думаю, будет только справедливо так и именовать лидеров возникших племенных объединений, а возникшие под их властью протогосударственные образования называть ханствами. В Степи появляется каста профессиональных воинов, которые не только отражают агрессию извне, но и обеспечивают внутренний порядок на территории ханства. Чтобы содержать хана и воинов, нужно обложить поборами мирное население, причем чем больше подданных, тем мощнее армия, а чем сильнее армия, тем больше возможностей к приращению территорий и подданных – замкнутый круг, ведущий к централизации власти. Обычный сценарий сложения всех древних государств хорошо изученный на примере Месопотамских полисов. Но здесь, в условиях аридного климата евразийских и особенно азиатских степей, с их дефицитом воды и корма, с разреженностью и мобильностью населения, объединенного общим происхождением и общими религиозными взглядами, дальнейшее развитие социума пошло по оригинальному сценарию. Ни каких городов не возникло, ибо для животноводов большое скопление народа в одном месте – непозволительная роскошь, как в отношении обеспечения кормов, так и отношении развития различных эпидемий и эпизоотий. Да и скот – главное богатство и основу благополучия животновода, ни как не спрячешь за городскими стенами. Напротив, многие племена окончательно переходят к кочевому животноводству. Не имея шансов противостоять агрессивным устремлениям хорошо вооруженной группы профессиональных воинов, они предпочитали уклоняться от встречи с агрессорами, откочевывая на новое место. Именно в это время у алакульцев появляется прототип юрты – оптимального жилища для степного номада. Да и бесконечное наращивание территории ханства, в условиях отсутствия налаженных систем коммуникации и внутренних иерархических структур, дело довольно абсурдное, так как чем больше ханство, тем слабее защищены его периферийные территории от набегов соседей. Кроме того, животноводы, в случае если их не устраивает данный хан и проводимая им политика, легко могут переселиться под защиту соседа в месте со своим стадом, и ханствуй себе на здоровье на пустой земле. Так что классических государств полисного типа в Степи не получилось.