Казино «Бон Шанс»

Довольный своими шутками, он засмеялся. Разговор начал забавлять его, но Снегирев приготовил нечто более важное, и вскоре Пак забыл о плотских шутках.

– Какие гомики? У каждого давно есть семья, в том числе и у их бывшей пассии. Кстати, дело не в ней, а в этой старой дружбе Юри и Меркулова. Последнее время Ояр начал вести странную игру, похожую на работу двойника.

– Надергал информации и решил перепродать? – насторожился Кореец.

– Не исключено, – согласился Александр Александрович. – Но обрати внимание: заметая следы, он бежит не куда-нибудь и не к кому-нибудь, а именно к Петру Меркулову. Давнему приятелю и сослуживцу молодых лет! Зачем? И оставляет у него аппаратуру, машину, которую, кстати, с трудом удалось обнаружить: Меркулов спрятал ее!

– Юри же не знал, что умрет! – возразил Пак.

– Но отправляясь в больницу, попросил приятеля спрятать машину и вещи, – парировал Снегирев. – Если не держал мысли слинять, то зачем это сделал?

– И ты решил пустить сюда его дружка?

– Да, – согласился Александр Александрович. – Пустить, как мышку, которая побежит по уже известному лабиринту: наверняка, Ояр успел с ним кое-чем поделиться, а то и завещал нечто!

– Хочешь уцепиться за его хвост и добраться туда, где захоронки покойника? – догадался Кореец. Не прост его советник, ох не прост! За это ему и платят, но удастся ли его игра? Он и так затеивает одновременно несколько весьма рискованных авантюр: хотя бы с тем же Молибогой.

– Да, – закуривая, продолжил Снегирев, – есть подозрение, что Юри скрыл от нас нечто и решил бежать, а через его друга я хочу размотать этот узелок. Понимаешь, в молодости закладываются многие вещи, которые не изменяются до старости, поэтому давние приятели во многих случаях начнут действовать стереотипно, вроде того как ухаживали за одной красоткой.

– Он непроверенный человек, – насупился Пак.

– Его достаточно хорошо знают некоторые наши доверенные люди, – возразил Александр Александрович. – Кроме того, господин Меркулов, пожалуй, единственный специалист по электронике, ни в чем не уступающий покойному Ояру. Это крайне ценно! И деться ему просто некуда: весь он тут, как на ладошке, вместе с семейством!

– А если он окажется хитрее нас всех, вместе взятых?

– Маловероятно, – рассмеялся советник. – Кстати, его уже пригласили на похороны.

– Поторопились, – буркнул Кореец. – В любом случае мы устроим ему проверки и возьмем под жесткий негласный контроль. Это на твоей совести, Саша! Смотри, если промахнемся!

Снегирев сделал обиженное лицо и занялся телятиной в белом соусе. Помолчав, Пак тихо заметил:

– Ты сказал, что его знают доверенные люди? На моей родине есть хорошая мудрость: смотреть на портрет красавицы, трогать ее веер, примерять перчатки и читать письма – еще не значит знать ее…

«Довольно поэтичный образ, отражающий недостаточность объективной информации о какой-либо личности», – по-своему оценил сказанное Паком его советник. И тут же отметил: а Кореец-то, оказывается, не лишен этакого восточного романтизма! По крайней мере, в нем чувствуется его налет. При случае можно использовать эту черту. Однако он должен прекрасно понимать, что в нашем мире не только читают чужие письма, но и подслушивают телефонные разговоры, вскрывают корреспонденцию, подглядывают, а потом заставляют примерить не перчатки, а «деревянную телогреечку», как заставили Адвоката.

– Чей он был? – тоже занявшись телятиной, спросил Пак.

– Пока трудно сказать, – сразу поняв, что речь идет о покойном Юри и о том, на кого он мог работать помимо хозяев казино, ответил Снегирев. Хотя прекрасно знал, кому еще служил Ояр. Но надо ли все знать Леониду? Значительно удобнее знать больше хозяина и манипулировать информацией по собственному усмотрению.

– Узнаем, – уверенно заверил он Корейца. – Теперь, может быть, это даже проще сделать.

– Я думаю, не влез ли кто уже и от Чумы?

– И об этом позаботимся. Ты кушай: впереди еще столько хлопот. Наверняка, у милиционеров возникнет желание побеседовать и с нами, а это отрывает массу времени и не доставляет никакого удовольствия.

– Еще бы, – согласился Пак. – Ладно, выпьем за упокой Бориса и Ояра?

Он налил в пузатые хрустальные рюмочки водки из графинчика и они, не чокаясь, выпили…

– Надо все четко спланировать по времени, – промакнув губы салфеткой, заметил Снегирев. – Борис лежит в криминальном морге, а Ояр в обычном, больничном. Это в разных местах. Желательно подвезти их на кладбище с минимальным разрывом во времени.

– Хорошо, я предупрежу Генкина, – кивнул Леонид…

Глава 4

Два дня прошли, как в угарном дурмане – какие-то необязательные, пустые телефонные разговоры, ненужные встречи, никчемные дела, и все без души, без сердца. Единственное: Петр съездил к своим, рассказал о смерти Юри, естественно, умолчав об остальном. Да и то, жена хотя и приняла случившееся близко к сердцу, но больше из-за Петра, видя, как он переживает и даже осунулся. Однако в чем винить ее – она никогда не знала Ояра, даже не встречалась с ним, а лишь составила какое-то мнение об этом человеке по рассказам Петра, во многом окрашенным романтическими воспоминаниями юности.

А тут еще, проезжая на трамвае по Устьинскому мосту, – машину брать не хотелось и Меркулов предпочел городской транспорт, – он увидел, что снесли тот дом, в котором он жил в раннем детстве. Огромный, почти на квартал, многоэтажный, с толстенными стенами, он просто перестал существовать, и на месте его зияла проплешина пустыря. Стало как-то больно и грустно – все уходит…

Вспомнилось вдруг, как справляли праздник в детском саду и каждый должен был изображать какой-то плод. Маленькому Пете выпала роль сливы, и мама смастерила ему на веточке две сливы из старого чулка, раскрасив их, как умела: семья их жила небогато. У других ребятишек оказались красивые муляжи, и над «сливой» начали зло, по-детски, издеваться, а Петька, упрямо наклонив лобастую, стриженную «под ноль» голову, лез в драку до крови – за свое достоинство, за маму, за справедливость…

На похороны он поехал на машине: до Николо-Архангельского кладбища путь неближний – окраина города, за кольцевой дорогой. Влившись в бесконечный поток транспорта, Меркулов вновь вернулся к прежним мыслям, одолевавшим его последние дни.

Чего же мы, в конце концов, строим в нашей огромной стране, раскинувшейся от Тихого океана до Балтики? Если хорошенько призадуматься, то получается, что вырисовывается создание хамско-хлопающего ненасытного общества потребителей. И самое страшное – процесс его построения может закончиться тогда, когда уже нечего станет хапать! Воруют в стране все, куда ни глянь: слесарь украл железку и унес ее домой, доярка – молоко или масло. Власти разных уровней тоже воруют почем зря, но домой не несут, а стараются любыми правдами и неправдами вывезти украденное за границу. Кто же тогда, по большому счету, обворовывает страну?

Да, воровали в России всегда! Вспомнить, при Петре I – супер-вор Меншиков Александр Данилович, при матушке-Екатерине – Орловы, Потемкин, Зубовы да и многие другие. Но обожравшись в три горла, они не бежали за границу, не увозили капиталы, а оставляли все здесь и сами оставались. Никто, даже в кошмаре, не мог помыслить уехать из России: на родных просторах ставили дворцы, выписывали из-за морей архитекторов, живописцев и музыкантов. Получается, раньше не воровали на экспорт?!

Ну а теперь как остановить воровство, связанное с коррупцией? Как остановить хамское хапужничество в стране, где воруют все, почти поголовно: слесари, доярки, генералы, депутаты, министры, банкиры, предприниматели, чиновники? Наверное, остановить возможно лишь тем, чтобы поскорее все разворовали и все разделили. И тогда может случиться феномен! Нахапавшие больше остальных паханы решат навести порядок на свой манер. Они пошлют детей в Сорбонны, как и сейчас давно посылают, зятьям купят места в парламенте и создадут свой порядок! Но… он продержится лишь до тех пор, пока, почуяв сытный запах, не полезут из грязных подвалов новые голодные и злые крысы…

Не выходило из головы и предложение человека с набрякшими веками над темными глазами – Арвида. Как быстро, по-деловому, не тратя времени на ненужные сантименты, он попытался взять Меркулова за горло и зажать мертвой хваткой. Надо отдать должное человеку с фляжкой коньяка: кое-что ему удалось. По крайней мере, его предложения не так легко отринуть, да и зацепил он на крючок любопытства и тайны – что узнал Юри и куда пропала дискета? Чем не игры в клады и морских разбойников, словно в детстве? Только вот пистолеты тогда были деревянные и убивали понарошку, а не на самом деле, навеки отправляя в небытие. Кстати, без «вальтера» стало как-то неуютно, словно ходишь теперь нагишом. Ладно, чего загадывать: как, помнится, говаривала бабушка – загад не бывает богат! Поживем – увидим, если, конечно, поживем. А пожить еще хотелось…

На площадке у кладбищенских ворот работала целая биржа: тепло одетые старички-бодрячки наперебой предлагали свои услуги по присмотру за машиной. Решив не нарушать сложившуюся здесь традицию и не выделяться из числа других, Петр тоже отсчитал одному шмыгающему носом деду несколько купюр, и тот немедленно начал ходить дозором вокруг его жигуленка.

Как и следовало ожидать, снег, выпавший в ночь смерти Юри, растаял, оставив мокрую слякоть и размешанную колесами грязь, к которой примешивалась и жирная кладбищенская глина. Дул пронизывающий холодный ветер, но небо сияло чистой голубизной. То и дело на площадке парковались дорогие иномарки, из них выходили солидные люди разных возрастов, одетые строго, дорого и со вкусом. С ними приехали несколько дам в черных шалях и темных шляпках с вуалетками. Они зябко кутались в меха и пристукивали каблучками модных сапог. Не выдержав и пары минут на свежем воздухе, дамы вновь садились в лимузины погреться. Выделялись несколько крепких парней, одетых попроще и державшихся значительно скромнее. Наметанным взглядом Меркулов определил, что они вооружены. Скорее всего, это, как стало принято выражаться, секьюрити, а проще говоря – охранники шефов, решивших отдать последнюю дань уважения покойному.

Иномарки все прибывали, старички сбивались с ног, на помощь им пришли несколько парней, но машины солидных людей охраняли их шоферы. Однако и местной братии нашлось чем поживиться. Наблюдая эту картину, Петр недоумевал – неужели вся эта солидная публика приехала проститься с Ояром Юри?

– Кого-то важного хоронят? – спросил он у старичка, вызвавшегося приглядеть за жигуленком.

– Говорят, самого Малахова, – простуженно шмыгнув носом, шепотком сообщил тот. – Знаменитая личность: Адвокат! Слыхали? Болтают, бешеными деньгами ворочал, и даже сами генералы из московской милиции не гнушались ему ручку подать. Во как! Не брезговали, что законник.

«Надо понимать, вор в законе, – дошло до Меркулова. – Вот, значит, кого провожают в последний путь солидные дамы и господа».

Подкатила еще одна иномарка – темная, быстрая, чем-то напоминавшая очертаниями прилизанного корпуса тень хищной рыбы. Из нее быстро выскочили двое крепких парней, шустро простригли глазами все пространство площадки и распахнули зад нюю дверцу. Появился молодой человек в темном кашемировом пальто и черной широкополой шляпе – плотный, среднего роста, очень респектабельный, вполне европейский, но чертами лица чем-то неуловимо напоминавший азиата. Он тут же стал центром внимания и по-хозяйски принялся отдавать распоряжения. Следом подкатила еще одна машина, значительно скромнее, и из нее вышел мужчина в легком темно-сером пальто строгого покроя с непокрытой редковолосой головой. На его лице застыло уныло-скорбное выражение, но глаза смотрели холодно и цепко. Однако взгляд его не был пустым взглядом бульдога, как у телохранителей, а четко подмечал все окружающее и, наверное, тут же анализировал и раскладывал по невидимым полочкам в прикрытом редкими светлыми волосами черепе. Азиат уважительно поприветствовал его, и эти двое оказались в тесном кольце приехавших на похороны.

«Интересные фигуры, – отметил Петр. – Наверное, хозяева. Теперь нужно ждать прибытия катафалка».

Он не ошибся: сопровождаемый целым эскортом автомобилей разных марок появился приземистый, длинный лаковый черный лимузин. Началась суета. Дамы, гревшиеся в машинах, тут же очутились на площадке и стали часто прикладывать к глазам маленькие кружевные платочки. Двое дюжих молодцов вынесли портрет пожилого человека, чем-то напоминавшего сильно постаревшего известного артиста шестидесятых годов. Появились роскошные венки, замелькали букеты алых и белых роз, и процессия, сопровождая закрытый фоб из полированного красного дерева, украшенный литой бронзой, направилась к залу прощания крематория. То, что они шли за ним пешком достаточно большое расстояние, должно было свидетельствовать об очень глубоком уважении к покойному. Скорее всего, при жизни он внушал им страх, а не уважение, но в России вообще давно сильна среди всех слоев населения привычка к страху, которая порождает усталость и апатию. А власть предержащие почему-то до сего времени испытывают уверенность в том, что лишь под давлением страха можно многого добиться, что под давлением страха перестанут убивать, грабить, бунтовать. И этот скончавшийся царек криминального мира тоже, наверняка, думал, что под силой страха не будут убивать и грабить его подданных, пока не убили его самого: о том, как умер тот, кого провожали в зал прощаний, Петр узнал от все того же словоохотливого старичка, простуженно шмыгавшего носом.

Спустя минут десять на грязной дороге показался обычный автобус-катафалк. Меркулов увидел в окне заплаканную, сильно постаревшую Лидию и понял – это привезли тело Ояра.

Впрочем, одернул он сам себя, с чего это он решил, что Лидия очень постарела? Он же видел ее последний раз много лет назад, а горе вообще никого не красит. Любили они с Ояром друг друга или нет, теперь не имело никакого значения – важно, что Лидия приехала на кремацию, а тайна их отношений пусть так и остается тайной, принадлежавшей им двоим. Хотя Юри в тот последний, трагически закончившийся вечер и приоткрыл перед приятелем часть занавеса, скрывавшего тайники его души, распространяться о его откровениях у Петра не было никаких намерений и уж тем более желания…

Один из парней, болтавшихся на площадке у кладбищенских ворот, зашел в расположенный по соседству цветочный магазин, опустил в щель таксофона жетон и набрал номер.

– Алло? Лексей Петрович? Да, я… Малахова привезли, весь цвет собрался, менты шныряют, как крысы… Что? Да, видел, оба здесь. Закончится, думаю, не скоро. Хорошо, я тогда отзвоню…

Утром в день похорон Малахова исполняющий обязанности председателя совета директоров одного из банков Виталий Евгеньевич Жамин проснулся очень рано, разбуженный мерным урчанием телефона, который он обычно ставил рядом с изголовьем своей постели – они почивали с супругой в одной спальне, но на разных кроватях: Жамин всегда считал, что спать лучше одному, иначе не получишь полноценного отдыха за ночь.