Премьера без репетиций

– Паны построили, – полуобернувшись, кивнул на шоссе под колесами Осип, – а энти пришли, говорят: «Со-ци-лизм вместя построим…» Во! Не слыхал, что за штука такая?

– Нет, – соврал Алексей, – не слыхал. Сейчас много чего говорят.

«Рано мне с ними политграмотой заниматься, – подумал он. – Дело покажет, что к чему. А вот что этот старый бес никогда не слыхал про социализм и не знает, что это такое, поверить трудно. Щупает, кого везет. Ох и недоверчив!»

Через некоторое время они свернули на проселок. По сторонам разбитой грунтовки потянулся кустарник. Постепенно он становился все гуще, а дорога уже. Незаметно начался лес. Телега мягко подпрыгивала на кочках, переваливалась через корни, вылезшие на дорогу. Теплая, чуть желтоватая от солнца, увядших листьев и жухлой травы лесная тишина настраивала на спокойный лад. Вот так бы лежать в телеге, глядеть в небо, провожать глазами летящие листья и не думать ни о чем. «Может, и нет никакой банды? Или ушли они давно отсюда? Разве не могли ошибиться там, в Минске. Тишина-то здесь какая!»

Лошаденка Осипа споро тянула телегу. Лес по сторонам дороги потемнел, стало смеркаться.

– Дядько Осип, а у вас часов случаем нет? Сколько там? – Своих часов у Алексея, естественно, не было.

Вопрос оказал какое-то странное действие. Осип сразу сжался, втянул голову в плечи, осторожно повернулся к полулежавшему в телеге пассажиру и с подозрительной опаской посмотрел на него.

– Нету у меня часов! – зло буркнул Осип, отвернувшись от Алексея. – Нету! И не было никогда! И не нужна мне эта гадость! Мне и так хорошо, без стрелочек энтих, с колокольцами. А предложил бы кто – так даже погоню с порогу. Без них хлопот хватает…

Осип разнервничался. Он-то, конечно, сразу после пожара часы, что принес из панского имения, в отхожее место сбросил. Разное люди говорили: слыхать было, что Акима за вещи, взятые в имении, порешили. Так уж лучше от греха… Потом понял, что промашку дал. Надо бы незаметно назад возвернуть. Да не вылавливать же их теперь из выгребной ямы?! Но затаенное беспокойство точило Осипа. И вот теперь этот мальчишка. Может, он…

– Ну, нет так нет, – успокоил Осипа удивленный Алексей. – А чего в деревне нового? Как там?..

– Нового полно, – неохотно ответил Осип, – так и думаешь, куда бы выплеснуть. Сам все узнаешь… Чего лясы-то точить…

На самом же деле Осип был не прочь поговорить. За разговором оно и дорога покороче. Но теперь молчание лучше. Особливо с незнакомым. Кто его знает, кто он теперь будет, племяш-то этот? А молча все целее будешь!

Алексей понял, что расспрашивать Осипа бесполезно, и снова засмотрелся на дорогу. Представил, как бы он написал все это. Маслом. Нет, лучше акварелью. Он возьмет эту полянку с желтыми, как капельки засохшей смолы, поздними цветами и нарисует ее с правой стороны. Что будет держать центр, всю картину? Вот тот черный ствол дуба на краю поляны. Он так его и напишет, корявым, с дуплом и наростами. Только вон тот, правый нарост он уберет, он лишний и не вписывается в пейзаж. Впрочем…

Алексей мгновенно забыл о своем наброске. «Нарост» отделился от ствола. Это был человек. Он пошел им навстречу. За ним появился второй.

– Стой! – приказал первый, когда они подъехали к нему.

Осип натянул вожжи. Кобылка послушно встала, поджав переднюю ногу и потряхивая кудлатой гривой. Алексей привстал в телеге и внимательно взглянул через плечо Осипа на того, кто отдал им приказ.

На дороге стоял кряжистый мужчина в темной долгополой шинели грубого сукна. На околыше квадратной фуражки белым пятном пластался орел. Мужчина сделал шаг вперед и поднял карабин. Черный, такой несерьезный издали дульный срез остановился на уровне груди Осипа. Тот разом вспотел, зажмурился и стал тихо шептать молитву.

Алексей оглянулся. Второй, помоложе, в кожаной куртке, стоял сзади.

– Кого везешь? – тот, что постарше, по-хозяйски взял лошадь под уздцы, держа карабин одной рукой.

– А-а-а… Этот, что ли? – Осип открыл глаза и кивнул на своего единственного пассажира. Ему вдруг захотелось, чтобы время невообразимо растянулось, что бы спокойно сесть и подумать, сообразить, как из всего этого выпутаться. Осип уже забыл и о том, что у него могут отнять вырученные на базаре деньги. Тень утопленных в нужнике часов тяжело сдавила его душу, заставила жалко дрожать голос.

– Да сродственник… Не, не мой! Килины с нашей вески… Племяш ее… – Осип быстро облизал пересохшие губы. – С городу к тетке подается. На базаре пристал… Ага…

Он ждал, что следующим вопросом… И тревожно вглядывался в лица лесовиков. Ни старого, ни молодого он не знал. Это его и радовало, – может, все и обойдется, – и пугало, как все незнакомое.

– Племяш? А ты не врешь?

– Брони боже! Как можно обманывать пана!

– Ну это мы сейчас посмотрим, можешь или нет… Эй!.. – Тот, что постарше, обратился к Алексею: – Племяш! Документ маешь?

– Имею, – быстро кивнул Алексей и протянул паспорт. Старый, потертый польский паспорт, с визами на жительство в Варшаве, Кракове, отметками полиции и жандармерии доброго десятка польских воеводств, где проходили гастроли его цирка. Этот его паспорт разыскал и вручил ему перед отъездом Астахов.

– А вы кто будете, панове? – пока старший читал паспорт, спросил Алексей.

– Власть местная, – усмехнулся молодой.

– Это ж которая? – «удивился» Алексей.

– Настоящая! – хмуро отрезал старший. – Ты что, ничего не понимаешь, что ли?

– А что сейчас поймешь, панове? – притворно вздохнул Алексей.

Из паспорта выпал железнодорожный билет. Молодой нагнулся, поднял, повертел.

– С Белостоку едешь? – Голос у него был с простудной сипотцой.

«Стынет, наверное, в болотах», – подумал Алексей. И еще раз подивился предусмотрительности Астахова. Вне всякого сомнения, человек, едущий с запада, а не из Минска, вызывал у стоявших перед ним меньше подозрений.

– Так есть, панове. С Белостоку…

– В войске был? – кивнул на солдатские ботинки Алексея старший. – Жолнеж?[13 - Солдат (польск.).]

– Где то войско, панове? – уклонился от ответа Алексей. – Едва ноги унес. Подался до тетки, а тут уже русские…

– Это что? – Молодой бесцеремонно поддел тесаком крышку чемодана. Концом клинка переворошил бедные пожитки. – А то? – И он ухватил тощую связку книг, напрягая глаза, прочел в сумеречном свете по-польски: «Цирковая магия и иллюзион». – Это что, фокусы, что ли?

– Так есть, пан. Фокусы.

– Фокусник?! – вдруг зло ощерился пожилой. – Может, с чужой землей фокусничаешь! Голытьбе раздаешь?!

– Что вы, панове! – Алексей изобразил испуг. – Я в жизни фокусами не занимался. Я выступал с оригинальным номером «Борьба самураев»…

– Оставь, то не он… – примирительно сказал молодой.

– Ишь, борец выискался! Самурай… – Старший с недоброй улыбкой посмотрел на не слишком внушительную фигуру Алексея. Видимо, он уже понял, что ни на землемера, которого они ждали, ни даже на захудалого лектора-пропагандиста парень не тянет.

– Ладно, проваливай… – сунув паспорт, скомандовал он и шагнул в сторону.

– Езус-Мария! – прошептал враз оживший Осип, быстро перекрестился и, привстав, ударил лошадь. – Но-о-о!

Колеса запрыгали на колдобинах. Лошадь загнанно хрипела. А Осип все подгонял и подгонял ее, тревожно оглядываясь назад – а вдруг они просто забыли про него и сейчас вернут, спросят про часы…

– Фу-у… Сцибло им в тыл!.. Так ведь и убить могли… – Уже порядочно отъехав от того места, Осип перестал нахлестывать кобылу, сразу перешедшую на шаг. Отер обильно выступивший пот.

– Убить? За что? – подвинулся к нему Алексей.

– За что?! – Осип сплюнул. – А так…

– И кто это был, а, дядько Осип? – Алексей попробовал зайти с другого бока, чтобы получить хоть какую-то информацию.