Поездка на марсельском пароходе

– Но разве вы встречались с ним?

– Со львом?

– Да!

– Да чем же я и занимаюсь, как не этими встречами и даже в эту минуту?..

– Неужели вы Жирар? – воскликнул я почти с восторгом.

– К услугам вашим, граф! – отвечал, улыбаясь, скромный истребитель львов.

– И вы не назвали себя ранее и слушали с таким вниманием мои ребяческие подвиги? Я этого вам никогда не прощу, – прибавил я, краснея, как школьник перед учителем.

– А может быть, простите, – перебил Жирар.

– Не думаю.

– Ни даже, если б, например, я передал вам права мои на первую львиную шкуру?

– Убитого вами льва?

– Нет, живого и здорового.

– А где его взять?

– Надеюсь, недалеко отсюда.

– Вы шутите.

Жирар вместо ответа вынул из кармана сложенный лист бумаги и передал его мне.

Я развернул бумагу и чуть не запрыгал от радости; то был открытый лист и предписания местным отрядным командирам давать по требованию Жирара то число людей, которое он найдет нужным для истребления львов в окрестностях гельмского лагеря. Жирар прибавил, что недавно поблизости Гельма открыта туземцами свинцовая руда, которую правительство предписало разработать; а как частые посещения всякого рода животных беспокоят рудокопов, то и прислан он, Жирар, поохотиться.

– Когда же мы отправимся? – спросил я.

– Через час, если вам угодно, – отвечал он.

Через час мы расстались с отрядом и выехали из лагеря».

– Скажите, полковник, наружность Жирара соответствует ли его силе? – спросил румяный господин.

– Кто же вам сказал, что он силен, – отвечал граф. – Он меньше меня ростом, узок в плечах и такой доброй наружности, что, смотря на него, конечно, никто не догадается, что наружность эта принадлежит грозному бичу львов. Прибавьте ко всему этому скромность и неловкость молодой девушки, и вы получите полный портрет Жирара.

– Итак, граф, вы выехали из лагеря.

«Да, в этот же вечер и чрез несколько часов мы остановились посреди шалашей рудокопов. Появление Жирара было истинным праздником для этих бедных людей. Целая толпа женщин, покрытых рубищами, окружила его со всех сторон; многие поднимали кверху детей своих, кланялись до земли, кричали, смеялись и даже прикладывались к полам его сюртука. Нам отвели лучший шалаш; разостлали в нем несколько войлоков и снабдили нас фруктами, кабаньим мясом и всем, что нашлось лучшего в этом краю. Когда же жители маленькой колонии разошлись, Жирар потребовал к себе одного из старших. К нам явился высокий и худой араб в засаленном бурнусе; он бросился к ногам Жирара и целовал их, потом встал и скрестил руки на груди.

– Часто ли показывается лев? – спросил Жирар.

– Ах, как часто! ах, как часто, и не без крови! Несчастные стада! и все погибнет! и скорбь людям! и…

Араб, словоохотливый, как все его соотечественники, не кончил бы никогда; но Жирар крикнул на него, и араб умолк, бросившись снова к ногам нашим.

– Отвечай на вопросы мои коротко и ясно, – сказал Жирар. – Во-первых, как часто показывается лев?

– Еженедельно, – отвечал араб.

– Все тот же или разные?

– Один и тот же.

– Почему ты знаешь?

– Он ходит в одну ногу, – отвечал араб.

– Ты видел след?

– Я видел два.

– Где именно?

– На Сейбузской долине.

– Далеко от Ключа?

– На двадцать взмахов левее.

– Этого достаточно, – сказал Жирар; потом, подумав, он спросил у араба: – Как давно видели льва в последний раз?

– Три луны взошли с той поры, – отвечал араб.

Жирар бросил арабу мелкую монету, которую тот схватил с жадностию, потом поцеловал еще раз ногу Жирара и вышел из шалаша, оставя нас вдвоем.

– Довольны ли вы собранными вами сведениями? – спросил я у моего товарища.

– Так доволен, что прощу у вас, полковник, только три ночи и никак не больше четырех; они же, на ваше счастье, светлы, как день, и не будь я Жирар, если через неделю львиная шкура не будет сушиться на солнце против нашего шалаша.

Я крепко пожал его руку и, не спрашивая больше ни о чем, вышел, чтоб дать ему время сообразить на просторе план охоты и сделать все нужные приготовления. Вечер был прекрасный; когда я возвратился, Жирар спал уже самым безмятежным сном. Проснувшись на следующее утро, я оглянулся – товарища моего не было; он пришел в час обеда и радостно объявил мне, что араб сказал правду и все идет очень хорошо. Одна из женщин колонии принесла нам кусок жареной баранины и разваренного пшена. Жирар ел за десятерых. После скромной трапезы он пригласил меня последовать его примеру и заснуть часа четыре.

– А ночь на что? – спросил я.

– А ночь на льва, – отвечал он, преспокойно укладываясь.

– Неужели сегодня?

– Именно, – проговорил он.

Меня бросило в жар, а Жирар захрапел прегромко.