Авиаторы Его Величества

– Надеюсь, Мит вернется побыстрее… Сейчас…

Она ушла в жилые помещения, и мужчины остались вдвоем. Кирилл поклонился:

– Это большая радость для нашей семьи. Хоть кто-то…

Алеманд кивнул и, решив уйти от неудобной темы, перевел взгляд на двигатель:

– «Ланн один-шесть», если я не ошибаюсь?

– Кас вчера привез.

– Мистер Ивин – отличный механик, – офицер вспомнил одобрительные отзывы Я?кова Й?жерева, лидера авиатехнической группы «Вентас Аэрис».

– Его руки как сам Артемий Мудрый благословил!..

Поддерживая беседу, Алеманд продолжил расспросы о двигателе. О чем еще говорить, он не знал. Вне светской среды офицер общался только с военными, а отчим Марии к ним не принадлежал.

Кирилл отвечал охотно. Он любил свое дело, прекрасно в нем разбирался и заодно рассказал, что авиаремонтную мастерскую сразу после войны открыл брат Екатерины. Долгое время двойняшки вели дело вместе, но восемь лет назад Георгий переехал с супругой на Венетру. Механик оставил долю Лемарову, взяв слово, что тот уволится с гражданского флота и будет больше времени проводить дома с женой и сыном.

Вскоре вернулась Екатерина. Алеманд попробовал умопомрачительно пахнувший кофе, искренне похвалил оттененный ноткой кардамона вкус и выразил восхищение кулинарным талантом хозяйки.

Ко второму ангару офицер подошел спустя минут десять, еще ощущая терпкое послевкусие. Подобно многим альконцам, Алеманд предпочитал чай, но умел ценить и другие напитки.

Приоткрыв ворота, офицер заглянул внутрь. Полумрак в ангаре разгоняла дюжина газовых ламп вдоль левой стены. «Аве Асандаро» стоял справа, и отблески перетекали по плавным линиям фюзеляжа. Вокруг громоздились ящики и бочки. В глубине виднелся жилой угол.

Пройдя дальше, Алеманд заметил стремянку и заставленный книгами высокий шкаф. На полу шипел граммофон – игла соскользнула с края пластинки, хотя та еще крутилась. На откинутой крышке харанского сундука висели жакет и голубой сарафан, а внутри, на дне, желтели стопки бумаг.

Капитана Лем Декс не было, и Алеманд нахмурился, не зная, где ее искать.

Поколебавшись, офицер заглянул за ящики. Он увидел тахту и собранный на скорую руку письменный стол. Длинная доска опиралась на пару табуретов. На ней мерцала керосиновая лампа и лежали две книги: альконская «Философия рыцарства» и запрещенная в Греоне «Торговля титулами». На раскрытой тетради темнела дорогая перьевая ручка. Лем спала, накрыв ее ладонью и положив голову на локоть. На щеке синело пятно чернил.

Офицер остановился в нерешительности. Он пришел по важному делу, но будить без разрешения малознакомую женщину в ее собственном доме было неприлично. Более того, Алеманд подозревал: поступи он подобным образом, Лем посоветовала бы ему убираться на все восемь ветров.

Поэтому он замер, скользя взглядом по ее записям. Внимание привлек лежавший отдельно черновик.

«Нечто пустое приходит на смену элите, когда аристократия перестает пополнять свои ряды достойными людьми – талантливыми, добившимися уважения в обществе. Знать начинает воспроизводиться наследственным путем, пренебрегая отбором лучших и постепенно деградируя.

Речь пойдет об отпрысках благородных семей, получивших военное образование, но избегающих последующей службы вопреки старинным традициям. Они получают привилегии отцов по наследству. Тогда что, кроме праздности, эти люди способны передать потомкам?..»

Алеманд вспомнил разговор с Лем. Он понимал ее позицию, но не мог полностью согласиться с выводами. Офицер сам с негодованием смотрел на отлынивавших от службы аристократов. Несомненно, любой глава семейства всегда оставался наиболее ярким примером для наследников, однако – не единственным. Например, Ижерев не раз упоминал, что обязан мастерством деду.

Капитан приоткрыла левый глаз, подглядывая за Алемандом.

– Интересно?

– Занятная тема, – признал он, будто до прозвучавшего вопроса просто с ней беседовал.

Лем усмехнулась. Она сбросила накинутое на плечи покрывало, заложила руки за голову и потянулась.

– Мне нужен кофе, чтобы проснуться. Тебе сделать чашку?

– Я могу проводить вас к вашей матушке, – ответил Алеманд, отложив в сторону вопрос об аристократии. – Четверть часа назад имел честь оценить ее талант.

– Кхм, да… Ма – специалист. Правда, знай она о моих джаллийских приключениях, приправила бы твой кофе щепоткой цианида. – Лем встала, одернула клетчатую рубашку длиной до середины бедер и подошла к ящику, на котором стояла газовая горелка. – Служба внезапно решила нас отпустить, или ты со смертным приговором?

– Вижу, ваша ироничность не потускнела со времени нашей последней встречи, – Алеманд скользнул взглядом по длинным мускулистым ногам и раздраженно отвернулся: «Белое Солнце, эта женщина словно в Россоне выросла… Недаром у них адмирал сумасшедшая».

Бледно-голубое пламя лизнуло дно медной джезвы. Прогревая металл, Лем сонно смотрела на огонь. Она почти три недели провела на койке и выжила только благодаря медвежьему здоровью и заботам Вильгельма Горрента с Константином Ивином. После операции штурман и механик неделю не отходили от нее ни на шаг.

– Если не возражаете, я вас ненадолго оставлю. Не хочу нарушать ваш утренний распорядок.

– Ты не мешаешь, не переживай. Рассказывай, в чем дело, – капитан насыпала в джезву кофе и, добавив щепотку соли и звездочку аниса, водрузила на огонь.

– Служба хочет, чтобы вы снова помогли в расследовании, – Алеманд заметил прикнопленные к полкам шкафа фотографии.

На первом снимке Екатерина и ее брат сидели за обеденным столом. Георгий держал на коленях мальчика лет пяти – видимо, Дмитрия, – и тот тянулся к графину с водой.

На следующей карточке на фоне «Аве Асандаро» стояли Константин, Устин Гризек и незнакомая троица: кудрявый пожилой мужчина с трубкой во рту, хитро прищурившийся низкорослый старик-фелиманец и молодой франт в белом шарфе. На рубке примостился птерикс.

А на последней были Мария со шлемофоном в руках и прозванный Коршуном капитан Родион Аксанев, достопочтенный граф Ломинск. За их спинами тянул нос к небу «лейкор», разработанный в конце прошлого века одноместный двухдизельный перехватчик со скошенными вперед крыльями.

Алеманд припомнил, что «лейкоры» не числились во флоте Академии уже в начале его учебы. Он озадаченно задумался, как такое могло быть. Мария поступила позже на пару лет. Однако потом офицер обратил внимание на фон – поле, холмы, лес на горизонте – и понял: снимали на частном аэродроме. «Лейкор» принадлежал Аксаневу. Именно на этой машине Мария промчалась над Игорендской площадью под арку главной башни Коронной Коллегии и приземлилась во внутреннем дворе, сорвав заседание.

Офицер наклонил голову с оттенком почтения и ностальгии. Коршуна в Академии уважали и слушались. Его смерть семь лет назад стала для многих учеников трагедией.

Зажурчала вода; Лем наполнила джезву из большой канистры и, закрутив крышку, вернула бак на пол.

– Чего замолчал? Выкладывай.

– Да, разумеется.

Алеманд еще раз взглянул на поблекшее фото Аксанева и едва слышно вздохнул. Он до сих пор вспоминал его уроки, забираясь в кабину «фульмы».

Щелкнув замком планшета, офицер извлек тонкую серую папку и, не глядя, протянул Лем.

– Какие-то проблемы? – с вызовом спросила капитан. – Я случайно тебя оскорбила, или ты считаешь ниже своего достоинства разговаривать со мной лицом к лицу?

– Не изображайте невинность. Вы даже не пытаетесь вести себя со мной вежливо, – сдержанно парировал Алеманд. – Но дело в том, что при прошлой нашей встрече вы хотя бы были одеты. Сейчас я, к сожалению, не могу сказать того же.

Лем прищурилась и передразнила:

– «Одеты», – она щелкнула на его затылке завиток волос и наклонилась за сарафаном; офицер невольно дернулся и потер шею. – Скажи, это ты выкопался из домаркавинских времен или я за три недели на больничной койке одичала и позабыла об элементарных правилах поведения?

– Я всегда считал, – ровный тон дался Алеманду с трудом, – что привить хорошие манеры сложнее, чем вкус в одежде.

Он хотел остановиться. Но в памяти сам собой всплыл давний случай на празднике Короткой ночи во владениях тетушки. Алеманд ушел в фургон к бесцеремонной яркой красотке, и за его сиюминутное увлечение пришлось расплатиться младшему брату. Женщины вроде капитана всегда приносили офицеру одни проблемы.

Раздражение вырвалось на волю: