Para Bellum

– Так точно, Иосиф Виссарионович. Если бы мы собирались вести оборонительные действия, целесообразно было бы завершить вооружение укрепрайонов на старой границе, собрать здесь мощный кулак. Аэродромы средней бомбардировочной авиации и самолётов поддержки расположить за главной линией обороны. В случае агрессии измотать силы атакующего противника в естественном предполье между нынешними границами и линией старых укрепрайонов. И уже с неё нанести мощные фланговые удары по растянутым коммуникациям противника…

А мы, наоборот, фактически разоружили эти укрепрайоны, спешно перебрасывая подготовленные УРовские гарнизоны в чистое поле, где от них никакой пользы. В штыковые атаки они ходить не обучены, да и штыков у них нет. Аэродромы располагаем в сотнях метров от рубежа, с границы плевком достать можно. При такой концентрации самолётов и при отсутствии нужного количества БАО со всей системой обеспечения не больше десяти процентов авиации смогут реально вступить в приграничное сражение. Лёгкие танки развития успеха перемешаны в одних подразделениях с техникой прорыва и непосредственной поддержки пехоты. Выполнить своё предназначение они не смогут и бессмысленно сгорят перед немецкими противотанковыми батареями.

– Достаточно, Сергей Петрович. В целом убедительно. Но зачем это Советскому Союзу, как вы думаете? Зачем нам такая война?

– Товарищ Сталин, вооружённые силы – инструмент для достижения политических целей. Нужно ли спрашивать с молотка, чтобы он рассказал о замысле архитектора?

– Ну что же, товарищ «молоток», последний вопрос: что будет, если Гитлер ударит сегодня?

– Не только сегодня. Через месяц наше положение станет ещё хуже, по названным мною причинам. Немцы окончательно вскроют наш замысел, примут меры, и мы получим такой разгром, какого не знала история России. Наполеоновское нашествие – детская игра в песочнице.

– Пачему вы так думаэтэ? – у Хозяина вдруг прорезался сильнейший грузинский акцент. Это было свидетельством крайнего волнения Кобы.

– Я уже доложил. Ну вот, смотрите, на конкретном примере. – Марков вынул из пачки одну из карт. – Врагу очень легко уничтожить наши силы здесь, здесь и здесь, – он указал остриём карандаша. – И самолёты, и танки, и живая сила располагаются в зоне прямого воздействия даже полевой артиллерии. Вот аэродром Малые Заводы. На нём целая истребительная авиадивизия. Семьдесят самолётов. Расстояние от границы – двадцать километров. С началом войны взлететь успеет едва ли одна эскадрилья. Остальные будут ждать своей очереди на рулёжку к ВПП. Дальше – здесь Пятая танковая дивизия одиннадцатой армии. Большинство танков нуждаются минимум в профилактическом ремонте. В самой дивизии ни запчастей, ни нужной рембазы нет. Вот на этих станциях немцы могут захватить матчасть четырёх дивизий прямо в эшелонах, за два часа прорвав весьма хлипкую оборону…

– На каком основании вы называете нашу оборону хлипкой? – Сталин взял себя в руки, и глуховатый голос звучал совершенно спокойно.

– Боеспособные, уже развёрнутые подразделения вытянуты «в нитку», пятнадцать километров на дивизию. Вторых, тем более третьих эшелонов у них нет. Части прикрытия, которые могли бы их создать, расквартированы в сорока и более километрах восточнее. Подъём по тревоге и марш, даже без воздействия противника, займёт сутки. За это время дивизии первого эшелона будут разорваны на батальонные, а то и ротные клочья. Но при превосходстве немцев в воздухе подкрепления могут вообще никуда не дойти. В итоге мы получаем в ближнем тылу дезорганизованные орды, потому что части будут подходить к фронту безо всякой системы, лишённые централизованного командования. Отдельные ответственные командиры будут пытаться выполнять давно устаревшие приказы или «стоять насмерть», обороняя давно никому не нужные «опорные пункты» в глубоком тылу атакующего врага.

Кроме того, товарищ Сталин, – забил Марков последний гвоздь, – на проведение всеобщей мобилизации западнее Днепра нам требуется минимум две недели. И месяц – на боевое слаживание призывного контингента.

– Интэрэсно, – в речи вождя снова промелькнул акцент, – почему мне об этом не докладывали ни Павлов, ни Жуков? Забрасывают сводками о том, сколько пропущено эшелонов, как много танков, самолётов, орудий перевезено в пункты назначения. И никто не сообщает, что всё валят как в мусорную корзину. Можете объяснить?

– Так точно, товарищ Сталин. Жуков – никакой генштабист. На Халхин-Голе за него работали другие, а он только приказы подписывал и страх наводил. Павлов – неплохой комбриг, но это его предел. Они заглядывают вам в глаза и пытаются угадать, что вы хотите от них услышать…

Марков сказал и замолчал, переводя дух. Он опять поставил голову на карту. Сталин молчал, сделал три шага к окну, вернулся. Нажал на кнопку на столе. Через минуту в кабинете возник Поскрёбышев.

– Большую карту Западного и Киевского округов.

Как уж там Поскрёбышев управился, но через десять минут на столе для совещаний лежала большая тяжёлая карта, подклеенная с изнанки марлей. Иосиф Виссарионович подошёл поближе к Сергею. Оба наклонились, чтобы лучше видеть обозначения.

– Доказывайте, что Жуков и Павлов – дураки и бездельники.

– Я этого не говорил, товарищ Сталин. Люди не на своём месте, всего лишь. Вы же сами воевали, – польстил он, – и знаете, что очень редко из хорошего ротного можно за полгода сделать командарма. Тухачевский…

Тут он попал в точку. Пусть Тухачевский и «жертва репрессий», но командармом на Польском фронте был действительно плохим, и Сталин знал это ещё с двадцатого года. За что и рассчитался с «выскочкой» семнадцатью годами позже. Сам-то Марков рос от командира роты до комкора пятнадцать лет, не пропустив ни одной ступеньки, да ещё и Академию закончил по-настоящему, а не за полгода заочно, как многие герои Гражданской, имея два класса базового образования и трёхмесячные курсы «красных командиров».

– Вот девяносто восьмая стрелковая дивизия двадцать второй армии. Штаб выгрузили здесь, в трёх километрах от границы. Кухни, хозчасти – всё здесь же. А пехоту высаживают тут, – Марков ткнул в кружок, расположенный в пятидесяти километрах от первого. – Пока наладится связь, пока подразделения обустроятся на месте новой дислокации, пройдут дни, если не недели.

– Достаточно, – махнул рукой вождь. Повернувшись к Поскрёбышеву, приказал: – Поручите Жукову и Тимошенко подготовить подробную справку о состоянии войск, переброшенных к Западной границе. Особое внимание боеспособности каждого крупного подразделения буквально на текущий момент. Стенограмма нашего разговора с товарищем Марковым велась?

– Так точно.

– Вот и передайте им её для ознакомления. Пусть по пунктам ответят на каждый вопрос. Личные оценки товарища Жукова вычеркните. Павлова – оставьте. Срок – послезавтра.

Когда секретарь вышел, Сталин долго смотрел в лицо Маркова.

– Спасибо, Сергей Петрович, – произнес он наконец. – Вы проделали большую работу. А за стенограмму – не обижайтесь. Так надо. Позже поймёте.

– Я и сейчас понимаю…

– Вот и хорошо. Надо, чтобы мы всегда понимали друг друга…

Мягко и бесшумно ступая, вождь обошёл стол, уселся, снова положив перед собой плотно сжатые кулаки, и не торопясь спросил:

– Как вы посмотрите, если мы предложим вам командование военным округом? Прежнюю должность вы явно переросли.

– Служу трудовому народу, – вскочил и вытянулся бывший комкор.

– А куда же вы денетесь? Должен официально признать, что ваш арест был ошибкой. Большой ошибкой. Лучше бы сразу вас вместо тюрьмы отправить на Халхин-Гол покомандовать или линию Маннергейма брать. Но мы ошибки исправляем, как видите. Вы всё равно виноваты, безгрешных людей не бывает, даже самый усердный монах перед Богом грешен, я в семинарии учился, я знаю. Надо было думать, с кем разговариваете, о чём и в какой обстановке. Вас посадили, да, а вон Апанасенко, например, не посадили, хотя он даже со мной позволяет себе матерно выражаться и по столу кулаком стучать. И вам лучше было бы кулаком где надо стучать, а не с прожжёнными троцкистами кадровую политику товарища Сталина обсуждать…

У Маркова похолодели пальцы. Да, было такое. Велись подобные разговоры после первого процесса над Тухачевским и прочими, мол, не следовало бы так круто, и доказательства неубедительные, и все осуждённые к одному кругу принадлежат, а бывших конармейцев, соратников Сталина, никого не привлекли… Значит, лично знакомился с его делом Вождь, и сам, наверное, галочку поставил, потому что других за то же самое, считай, сразу к стенке приставили…

Он ещё соображал, что ответить, а Сталин уже махнул рукой, мол, проехали, дело прошлое.

– …Командующим округом, значит. В соответствии с нынешним положением о прохождении службы решено переаттестовать вас в генерал-полковники[8 - При введении генеральских и адмиральских званий проводилась переаттестация всего высшего комсостава. Многие «комбриги» получали полковничьи звания, хотя раньше относились к «высшему», а теперь попадали в «старший». От комдива до командарма 1-го ранга обычно переаттестовывали в генералы, но в зависимости от личных качеств и «усмотрения», как правило, самого Сталина. То есть недавний носитель четырёх ромбов (командарм 2-го ранга) мог получить «генерал-майора», а трёх, как Марков, – стать генерал-полковником. Кстати, несмотря на описанный в книге «Малая земля» героизм и стратегическое мышление (с автором – Л. И. Брежневым Жуков хотел посоветоваться, но у Л. И. времени не нашлось), бригадный комиссар (один ромб) Брежнев получил лишь полковничьи погоны.]. Своё прежнее «имущество» получите у Поскрёбышева, новое удостоверение – в канцелярии НКО, звёздочки и прочее сами купите в «Военторге». Вы не будете возражать, если мы предложим для начала возглавить Московский военный округ?

В самых смелых предположениях Марков допускал, что его могут вернуть на должности комдива-комкора, чтоб особой самостоятельности не имел. Во время доклада Сталину мелькнула мысль, что в оперативное управление Генштаба могут направить (оттого и велел Вождь оценку Жукова убрать). Но округ?! Причём Московский. Сталин что, поверил, что Западный действительно не выдержит немецкого удара и защищать столицу придётся войскам третьего стратегического эшелона? Поистине, Сталин был мастер загадывать шарады.

Поскрёбышев привычным жестом потёр гладкую, как бильярдный шар, макушку, открыл толстенную дверцу сейфа и выложил на стол два конверта. Из одного выпали петлицы старого образца с марковскими ромбами, два ордена и медаль «20 лет РККА», какие-то ключи. Второй, большой, туго набитый конверт, был заклеен бумажной лентой с печатью. Помощник придвинул всё это Сергею:

– Прошу, товарищ генерал-полковник. Это ваши знаки различия и награды, изъятые при задержании. Это – ключи от служебной квартиры. Меблировка казённая, но, если выразите желание, можно будет подобрать обстановку по вкусу. Автомобиль вы будете водить сами или предпочитаете ездить с шофёром? Имейте в виду, два ближайших дня выделены вам для отдыха и обустройства. А здесь, – он коснулся второго пакета, – ваше денежное содержание по званию и должности с момента задержания. – Он второй раз повторил этот термин, как бы подчёркивая, что ни арест, ни суд, ни незаконное лишение свободы не имели места. Так, недоразумение. Исправлено, и не о чём больше говорить.

Вот выписка из постановления Политбюро о присвоении вам нового звания и назначении на должность. Оклад содержания по ней будет исчисляться со дня подписания постановления, то есть с сегодняшнего. – Он машинально взглянул на настольный календарь. Очень обстоятельный был человек, почему и просидел на своём месте больше пятнадцати лет.

Марков вертел в руках бумагу с угловым штампом и круглой печатью «Особого сектора ЦК ВКП (б)», символизирующую кардинальное изменение в его государственном, социальном, просто человеческом статусе, и думал: «Напьюсь. Приеду на квартиру и наберусь до поросячьего визга!»

Это ему удалось. Но не сразу и не так, как он рассчитывал.

Из «Военного дневника» генерала Гальдера:

22.3.1941 г. … Хойзингер, фон Грольман: …Вопрос об оборонительных мероприятиях на Востоке на случай русского превентивного наступления выдвигается на первый план. Однако мы не должны допустить проведения слишком поспешных мер. Я не думаю о вероятности русской инициативы…

Строго секретно.

Заместителю НКВД по кадрам старшему майору НКВД товарищу Круглову Сергею Никифоровичу

от майора НКВД А. Леонтьева

Служебная записка от 2 февраля 1941 года.

Во исполнение вашего устного распоряжения о подборе кандидатуры для внедрения в операцию «12 апостолов» – объект С. М. (фигурант 1) сообщаю:

Анализ представленных сотрудниками моего подразделения документов, биографических материалов и бесед с людьми, близкими к указанному выше объекту специалистами-психологами 4-го спецотдела НКВД (отдел лабораторий) не выявил явных предпочтений объекта в интимной сфере. В разное время С. М. (фигурант 1) имел 6 зафиксированных и подтвержденных документально или свидетельскими показаниями контактов. Временные сожительницы отличались одна от другой национальной принадлежностью, ростом, комплекцией, цветом глаз и волос, складом характера. Поскольку большинство установленных связей (4 из 6) произошли в боевой обстановке Гражданской войны, можно предположить, что они предопределялись обстоятельствами, а не личным идеальным образом, бессознательно выработанным объектом. Определить таковой (идеальный образ), исходя из характеристик бывшей супруги С. М. (фигурант 1), спецы не считают правильным, т. к. глубокое изучение доступных свидетельств о семейной жизни объекта до момента развода, последовавшего сразу после взятия объекта под стражу, и исследование его реакции на это событие не дают оснований для подобного вывода.

Исходя из вышеизложенного, обязан сообщить, что подбор нужной кандидатуры не может быть произведён с высокой степенью гарантии результата.

Исходя из реакции объекта С. М. (фигурант 1) на внедрённую в рамках той же операции к объекту В. Л. (фигурант 2) спецагента «Лёнечки», сотрудник 4-го спецотдела НКВД, имеющий звание доктора психологических наук, высказал мнение, что кандидатура должна быть противоположностью «Лёнечке» и иметь следующие параметры: очень молодая стройная брюнетка, возможно, смугловатая, не красавица. Эксперт мотивирует заключение следующим аргументом: С. М. испытывает не осознаваемую потребность покровительствовать, сублимированный (?) родительский инстинкт.