Para Bellum

Доктор искусствоведения кротко улыбнулся.

– А разве не тупые? Как три слоновые задницы, накрытые брезентом. Ты что о себе возомнил, вошь лобковая, – тихо заговорил Ивакин. – Я тебе прокурор на выездном заседании? Давно из параши не пил? Спрашивают – отвечай чётко. Не сообразил, кто на зоне хозяин? А замашки марьинорощинские засунь в рот, пережуй и проглоти, пока что другое жевать не заставили. Я доступно выражаюсь, мать твою, петухом под нарами траханую…

И ещё с минуту развивающие эту мысль конструкции строил никакой ни Иоаннишвили, а натуральный Ивакин, пахан над пятью сотнями самых авторитетных воровских хаз и «семей» всего Кавказа и Закавказья.

Куцый понял, что на самом деле перед ним настоящий пахан. Не зря слушок ходил, что есть над всем СТОНом «смотрящий», кого и в Москве уважают. На сухом лице расплылась искренняя улыбка.

– Нет, правда, тот чудила четырёхглазый толкал, что его за геометрию загребли. Кореши ещё ржали. Да я ему по харе и засветить как надо не успел, тут вояки вмешались… – При воспоминании о Маркове и его дружках Куцый даже потемнел лицом. – Ха-арошая разборка завязалась, а тут и вертухаи завалили… Растащили всех. Очкарика увели. Я что заметил – перепугался за него Успенский. «Попки» его сразу в коробочку взяли, собой прикрывали, будто боялись – шмальнёт кто.

Про удар по лицу от Успенского он предпочёл не вспоминать.

– А утром двух вояк с вещами забрали, Маркова и Лося, а меня – в БУР…

Джаба Гивиевич погрузился в размышления. Чтобы наперекор всем правилам внутреннего распорядка в барак бросили охрану с боевым оружием, должно было случиться нечто сверхъестественное. И всё ради очкастого геометра? Или на самом деле явились за комкором? Нет, не его же надзиратели собой закрыли. Да и комкор – невелика птица. Даже если бы война началась и он потребовался – увезли бы без шороха. Впрочем, его ведь таки и увезли. «С вещами» – значит, на этап. Или – на волю. И «математика» увезли. На аэродром, это свои люди тоже выяснили.

Руки Ивакина в последний раз порхнули над столешницей.

– Ты когда выходишь?

– Кум обещал на этой неделе. Правда, до БУРа дело было. А так я свой срок уже год перехаживаю. И все у нас так. Даже таблички со статьей и началом-концом срока со шконок посдирали. Успенский сказал – когда я скажу, тогда и будет твой «звонок».

– Откинешься ты завтра, – уверенно сообщил профессор. – В Москву поедешь, я тебе дам адресок, навестишь одного человечка.

– Чего это – навестишь. Я, может, в Ташкент собрался. – Куцубин хотел что-то сказать, но под презрительным взглядом Джабы осёкся.

– В Ташкент поедешь, когда тебя «кум» освободит. А если я – будешь подо мной на цырлах бегать. Хвост поднимешь – сдохнешь. В БУРе и сдохнешь. Допетрил?

Куцый судорожно сглотнул, потом кивнул.

– Слава богу. Мне нужен этот «математик». Ты его тихонько, не поднимая волну, найдёшь. Месяц ищи, два ищи, но чтоб нашёл. Человечек поможет.

– И как мне его искать? Я не цветной, мы таким делам не обучены, мы больше наоборот, – заблажил Куцый.

Профессор искусствоведения задумался. Правильнее было бы выйти на авторитетных людей да кого-то из них и попросить собрать шепотки с пересылок, крыток и прочих домов скорби. Однако Ивакин был хорошо осведомлён, как надёжно курируют органы все «советские малины». Развесёлые двадцатые годы, когда лихой налётчик Лёнька Пантелеев мог отсиживаться на неизвестных розыскникам хазах, давно прошли. Наученное горьким опытом государство в лице оперсотрудников наркомвнудела поставило под контроль всю криминальную структуру. Разве что еженедельные отчёты владельцы пристанищ операм пока ещё не писали. Ивакин мог заранее сказать, кто из серьёзных «бугров» сразу же доложит об интересе Джабы знакомцу из компетентных структур сам, а от кого информация придёт через окружение. А появление мелкого урки, известного, но не влиятельного, может пройти и незамеченным. Такие рыбёшки постоянно крутятся вокруг акул, надеясь либо оказаться замеченными, либо урвать кроху от пира великанов. Игорёк сумеет аккуратно шепнуть кому надо, что с балбесом поговорить стоит. И вряд ли привлечёт особое внимание факт, что мелкий гопник ищет кого-то из лагерных знакомцев. Во всяком случае, на заметку возьмут не сразу, а что вся наша жизнь, как не выигрывание добавочных часов и минут у неизбежной смерти?

– Лучше, если ты сумеешь того очкарика поискать по собственным связям, – сказал Джаба Куцему. – Если нет, тот, к кому я тебя посылаю, сведёт кое с какими людьми. Попросишь слёзно, глядишь, помогут. На меня ссылаться не надо. Сам ищешь. Должок у него, книжку взял почитать и не вернул. А книжка интересная, не оторваться…

Витюля обалдело глядел на собеседника – какая книжка? Сильно он похож на человека, который книжку почитать взял… Потом стало понемногу доходить, и бандит даже ухмыльнулся.

– Адрес и номер телефона выучи наизусть. Звонить будешь только из автомата. Сейчас их в центре уже немало понатыкали. Всё понял? – Куцубин кивнул. Он сообразил, что неизвестный человечек Джабы может свести его с теми, кто крутит ого-го какие дела. И если удастся им приглянуться… С этого и надо будет начинать. Попасть в настоящую банду – это шанс на всю жизнь.

– Предположим, я того интеллигентика обнаружу. И дальше? – идти на «мокруху» Витюле не хотелось.

– Сначала отыщи.

Куцего осенило. Можно ведь и рыбку съесть, и на хрен не сесть.

– У меня кореш. Тоже той зимой откинуться должен был, а пока сидит. Подельник мой. Вор умелый и дошлый. Башкови-итый…

Профессор посмотрел в глаза бандиту и всё понял:

– Напиши на листке фамилию, статью. Выйдете вместе.

Начальник СТОНа капитан госбезопасности Скачков, человек с аскетическим лицом и серыми, словно вылитыми из олова, глазами, в недавнем прошлом тоже был немаленьким начальником вроде Успенского, не на самой Лубянке, а в Московском областном УНКВД. И тоже вылетел «в распоряжение ГУЛага» в начале «бериевской чистки». За что его вытурили на Соловки, точно не знал никто. Однако зам начальника тюрьмы по оперработе Владимиров, пресловутый «кум», коренной «тюремный сыскарь» добродушный на вид колобок, выпивоха и бабник (ни одной пригожей на вид зэчки не пропустил), как-то «в своём кругу» сболтнул, что на партсобрании не поверил, что Ежов – враг народа. Легко отделался, даже в звании не снизили.

Умный, желчный, жёсткий (но не жестокий, просто – равнодушный к людским судьбам и желаниям) капитан, как только заступил на должность и познакомился с «хозяйством», проинспектировал хоромы Ивакина и пришёл в бешенство. Горячее сердце чекиста стыло, холодный разум закипал возмущением, а чистые руки чесались от желания дать наглому уголовнику в морду, в морду, в морду…

Но… Примерно полгода назад Скачков проявил инициативу, арестовал крупного спекулянта камешками и изъял, тщательно отразив в протоколе, товара на добрые десять миллионов даже по самым непрофессиональным прикидкам. Двухметровый цыган, сверкая золотым зубом, предупредил оперативника, мол, не ошибись, начальник. Сапёру ещё может повезти, а вот к тому, кто не понял расклада, карачун явится обязательно.

Он и явился. К вечеру позвонил старый, ещё по Спасску, приятель. Федор занимал в отделе оперчекистской работы наркомата не слишком большую, но весьма важную должность, и кабинет его не сильно отличался от хором заместителей комиссара. Он вызвал (не пригласил, вызвал) капитана к себе. Добрый час друг и соратник крыл его таким матом, какого Скачков и на курсах унтер-офицеров в старой армии не слыхивал. Из небольшого количества цензурных слов, вкраплённых в виртуозные пассажи, посвящённые родственникам проштрафившегося, тот понял, что сорвал по глупости тщательно подготовленную комбинацию экономического отдела и по справедливости должен сгнить где-нибудь в солнечной Республике Коми.

Друг Фёдор, не прекращая орать, крупно написал что-то на листе бумаги и подвинул его капитану. «Мудак, – прочитал Скачков. – Не знал, кто за чавелой, не хрен лезть было. Кайся поубедительнее, дураком прикидывайся, попробуем вытащить».

Скачков, с белыми от злости и обиды губами, последовал совету, сообразив, что другого выхода нет.

– В Москве вам не место. Усердны не по разуму. Но я доложу Коллегии, что злого умысла с вашей стороны не просматривается, – закончил аудиенцию старый приятель. – От службы вы пока отстранены. Отправляйтесь под домашний арест без приставления часового и помните: вашу вину до известной степени смягчает только то, что до сего момента вы беззаветно служили Революции.

О переводе на Соловки начальником тюрьмы капитана уведомили после собеседования в трёх инстанциях. В последней, у начальника Севзапотдела ГУЛага, дали расписаться под приказом и вручили инструкцию под грифом «Секретно».

На «отвальную» к нему зашёл друг – Фёдор. Он же и на вокзал отвёз, по дороге рассказал, сколько трудов стоило отмазать дурака. Изъятые драгоценности пришлось оприходовать, и для «оперативных нужд» они стали недоступны.

– Тебя, раздолбая, под горячую руку хотели по тому же делу пустить, как наводчика, спасибо, комиссар был «не в доле», рассудил объективно. Ну и анкета твоя подмогла. Годика три попашешь «на холодке», а там, глядишь, обратно заберём.

Скачков всё больше молчал, сопел обиженно, хотя и понимал, что легко отделался, сдуру перебежав дорогу «серьёзным людям».

На ступеньке вагона друг пожал ему руку и сказал с усмешкой:

– Теперь как «Отче наш» повторяй одиннадцатую заповедь – не будь дураком. Второй раз я тебя не вытащу.

Потому никаких действий по поводу странного ЗК Ивакина капитан пока предпринимать не стал. На прямой вопрос, что означает «эта порнография», начальник режима, помявшись, сказал, что указание было от прежнего начальника. А прежнего начальника арестовали ещё до приезда Скачкова. Можно было приказать немедленно вышвырнуть грузина «на общие работы», но вспомнил давешнего цыгана и призадумался. Снял трубку и позвонил Фёдору на Лубянку. Доложил, что доехал нормально, дела принял, ещё раз поблагодарил за участие и только потом, обиняками да намеками, «из-за угла», не слыхал ли тот чего интересного про пахана Ивакина, называющегося доктором наук Иоаннишвили. А то сидит тут такой, да странно сидит…

Друг, опять цветисто выматерившись, сообщил, что на Соловках вообще странности на каждом шагу. Видно, место такое.

– Ты, главное, не суетись. Я попробую уточнить, тебе потом перезвонят…

И завёл разговор, что на майские, скажем, праздники не прочь бы подскочить на пару дней, проверить, действительно ли рыбалка на островах хороша.

Ровно через сутки в кабинете Скачкова раздался звонок. Незнакомый старший майор из секретно-политического отдела минут двадцать расспрашивал капитана о впечатлениях от оперативного и надзорсостава и о том, внимательно ли новый начальник изучил личные дела «контингента», и только под самый конец сказал, что по интересующей его персоне «пусть всё будет, как было». Если потребуется, дополнительные инструкции будут доставляться фельдсвязью. Или доводиться по телефону.

– «Персона» не за ГУЛагом числится, за СПО, так что ваша забота – обеспечить назначенный режим изоляции и содержания. Вы уловили?

– Так точно. Прошу прощения – начальник режима «к теме» допущен?

– В пределах, его касающихся. Так что вы лично можете особенно не беспокоиться, баро.

Скачков осторожно положил на рычажки эбонитовую трубку и только после этого со вкусом и без всякой верноподданности выматерился.

Сделал в настольном блокноте понятные только ему пометки и перешёл к текущим делам.