Спасти нельзя оставить. Сбежавшая невеста

– В каком еще ящике? – не поняла Леаттия, оглянулась и не поверила своим глазам.

Одна из досок, накрывавшая кормовую часть лодки, была приподнята, и под ней темнело отверстие, ведущее в крошечный, размером с собачью будку, трюм.

– Тебя будут искать. – Покопавшись в снастях, незнакомец достал фляжку, открутил крышку и сделал несколько глотков. – Пить хочешь?

– Нет, – качнула головой Леаттия, понимая, как мало сейчас ее жизнь зависит от каких-либо желаний. – Я там не помещусь.

– Поместишься, – уверенно заявил он, – калачиком. Там лежит плед, ноги прикрой, чтобы не простыть. Но сначала сними печатку и амулет, на тебе где-то маячок.

И уставился ожидающе, не оставляя девушке никакого выбора.

Леа горько усмехнулась – смешное объяснение, но спорить снова не стала, сняла последние родовые драгоценности и сунула ему в руку.

Через пять минут она уже лежала, подтянув колени к груди, в темном тесном ящике и с тоской поглядывала на маленькую дырку от сучка, единственный источник света и свежего воздуха. И лишь одно обстоятельство давало слабую веру в правильность сделанного выбора. Засунутый Леаттии под голову серый мешок с ее одеждой и драгоценностями.

Глава третья

– Ваша милость, просыпайтесь! Ваша милость…

Еще не до конца вынырнув из дремы и пока не открывая глаз, Леаттия неверяще вслушивалась в робкий женский голос, и в ее душе поднималась буря протеста и отчаяния.

Неужели она дома?

Выходит, все это был просто сон? Спуск со стены, крапива, река, утлая лодчонка… пропахший рыбой ящик, уверенный, хотя и почти неслышный плеск весел…

Леа разочарованно вздохнула, шевельнула рукой, собираясь привычно поднести к глазам платочек, и едва не охнула, задев одежду оцарапанной ладонью. Значит, побег ей не приснился? Как и река, брошенные на песок ботинки и бесконечное мерное покачивание плывущей куда-то лодки? Вот под него она и уснула, устав плакать от жалости к самой себе и обманутым чаяниям родителей.

«А может, нас поймали и меня привезли назад?» – встревожилось все яснеющее сознание. Или даже сразу во дворец, принадлежавший когда-то ее прадеду?

Нет, только не это… пусть будет все что угодно, только не туда.

Девушка тихо всхлипнула, мотнула головой и тотчас услышала огорченный вздох.

– Ваша милость, – позвали ее смутно знакомым голосом.

– Да? – понимая, что деваться некуда, вставать все-таки придется, обреченно буркнула Леаттия и открыла глаза.

Несколько секунд рассматривала светлеющее над ней узкое отверстие, склонившийся к нему темный, явно женский силуэт, и в душе начинала разгораться почти угасшая надежда. Девушка попыталась выпрямить ноги, уперлась ступней в доски и наконец уверилась, что по-прежнему лежит в трюме старенькой плоскодонки.

– Ты кто? – хрипловато осведомилась она, вглядываясь в темный силуэт.

– Имен нам пока называть не положено, – удрученно вздохнула приходившая с векселем женщина и оглянулась на кого-то невидимого. – Борода запретил. Чего не знаешь – того не выдашь. Но ваша милость может звать меня тетушкой.

– Я больше не «милость», – вспомнила Леа собственные размышления и невесело усмехнулась. – А новое имя еще не придумала.

– Ты теперь считаешься нам племянницей, пока не доберемся до места, – подозрительно быстро согласившись с заявлением графини, пояснила спутница и предложила: – Давай руку, помогу выбраться. Пора переодеться и поесть.

– А… – вспомнив о более насущных проблемах, заикнулась графиня и вдруг сообразила, как многого не знает о жизни простых людей.

Где они умываются, что едят, как спят… и прочие, очень важные мелочи. Но что обитого бархатом кресла и ночного горшка для нее никто не припас, уже начала догадываться. Как и о том, сколько придется перенести насмешек и пренебрежительных взглядов, пока она изучит все премудрости жизни, в которой необходимо уметь все делать самой и обходиться самым малым.

А ведь она до этого момента считала себя очень неглупой и образованной девушкой, изучала языки соседних государств, их законы и традиции, историю, искусства и ремесла. Но даже не представляла, с чего нужно начинать чистить рыбу или простую морковку.

Женщина помогла девушке вылезти из ящика, одернула на ней блузки и подала простенькие парусиновые туфли. Явно ношеные, зато подошедшие по размеру. И молча повела куда-то по проложенной сквозь камыш тропке из срезанных стеблей. Очень скоро они пришли к стоящему под ивой шалашу, возле которого уже что-то варилось в закопченном котелке, пристроенном над малюсеньким бездымным костерком.

– Переоденемся в кустах, – предупредила спутница, подхватила стопку лежащей на мешке одежды, и они отправились дальше, по такой же узкой тропке.

На маленькой полянке, загороженной со всех сторон камышом и густыми кустами, бил из-под пня крохотный чистый родник, и новоявленная тетушка внезапно предложила свежеиспеченной племяннице раздеться. И с сочувствием сказала, глядя во встревоженное лицо графини:

– Меня тебе не нужно бояться. И Бороду – тоже. Ты же умная девушка, должна понимать: хотел бы он тебя убить – просто сбросил бы с лодки на стрежне. Ведь все самое ценное ты ему отдала сразу. Пойми, везти тебя через границу в таком виде нельзя, жених небось уже везде отправил сыскарей и глашатаев с портретами. Поэтому придется менять внешность.

Леа пристыженно кивнула и начала раздеваться.

– Ох, темная сила, да они не кормили тебя, что ли? – не выдержала спасительница, когда последняя блузка легла в довольно внушительную кучку. – И как только не задохнулась во всем этом. Ну, начнем, а то есть уже хочется.

Мастерство перевоплощения тетушка, пояснившая, что занимается травами, знала отлично, и меньше чем через час русоволосая и белокожая Леаттия стала смуглой брюнеткой с густыми черными бровями и вытянутыми к вискам глазами. Тоже почти черными, пара капель какого-то зелья мгновенно погасила яркую фамильную синеву.

Преображение завершил принесенный травницей наряд: темно-синее прямое платье с разрезами по бокам, выглядывающие из-под него тонкие шаровары того же цвета и знакомый уже Леаттии платок в горошек. Только теперь его полагалось носить по-другому, низко надвинутым на лоб, завязав два конца на затылке. Свободные концы платка при этом падали на спину, поверх просто заплетенных кос.

– В Югрете сейчас много беженцев из Харказа, – охотно поясняла травница все свои действия, попутно смазывая зельем ссадины и царапины графини. – После трех лет засухи там голодно и свирепствуют болезни. Все, кто могут работать слугами или наемниками, перебрались в наше герцогство и в соседнюю Банлею. А у тебя в Югрете была я, родная младшая сестра твоей матери.

– Значит, я сирота? – понимающе кивнула Леаттия, признавая правильность временной легенды. – Но откуда тогда взялся Борода?

– Он мне кузен, – с тонкой усмешкой пояснила травница, – и тоже знахарь, а живет в небольшом городке. В столицу приезжает редко, по делам, но всегда меня проведывает. А в этот раз, узнав, что я приютила племянницу, пригласил пожить у него, следить за хозяйством и помогать собирать травы. В трудные времена выживать вместе всегда легче.

– А в Брафортском герцогстве тоже трудные времена? – задумалась графиня, к стыду своему начиная понимать, как мало интересовалась бедами своей маленькой страны последние пару лет.

Сначала ее волновала предстоящая свадьба и редкие встречи с женихом, потом – смерть отца и болезнь матери. А теперь – только мысль о том, как избежать ставшего вмиг ненавистным союза.

– Они сейчас везде нелегкие, – уклончиво вздохнула тетушка, споласкивая в родничке руки и мисочку из-под краски.

Все оставшиеся зелья женщина очень тщательно и умело перелила во флаконы и упаковала в висевшую за спиной лекарскую походную суму, Леаттии уже приходилось видеть такие на рыночной площади, в рядах травниц и знахарок.

– Кстати, – уже собравшись уходить с полянки, оглянулась травница, – теперь можешь звать меня Сандией, под этим именем я прожила на окраине Югрета несколько лет. Можно коротко – Санди. А тебя мы пока будем звать Лайной, в Харказе это распространенное имя. Увез туда когда-то мою сестренку черноглазый красавец… Ну, дальше придумай сама. А если язык знаешь, то и вовсе можешь по-нашему не понимать.

– Знаю я язык, – сказала по-харказски Леа и тихо вздохнула.

Все правильно они делают, ее свежеиспеченные дядя и тетя, осторожность сейчас важнее всего. Но как же больно осознавать, что вместе с именем, внешностью и отчизной исчезают последние крохи целого мира, еще недавно бывшего гордой наследницей рода великих основателей Брафорта.

– Отлично, – обрадовалась Санди, тоже переходя на харказский. – Значит, так и будем разговаривать. В Югрете этот язык мало кто знает, предпочитают учить банлейский.

– Его я тоже знаю, – хмуро буркнула беглянка, остро жалея наивную и доверчивую девчушку, отдавшую почти пять лучших лет своей жизни изучению языков и законов, без которых, как искренне тогда считала, просто не обойтись будущей герцогине Брафортской.

И отец с матерью ее не разубеждали, как и жених, всего пять-шесть раз в год приглашавший невесту на самые большие торжества. И с неизменной твердостью отправлявший ее домой, едва заканчивалось праздничное застолье и начинался бал. Фейерверками и магическими картинками Леа любовалась с балкона родного замка.

Но только недавно начала понимать, почему родители всегда так рьяно поддерживали ее нареченного в этом вопросе. Наверняка опасались, что в праздничной толчее дочь услышит или увидит нечто, не предназначенное для ее глаз и ушей, и начнет интересоваться вещами, которых они не смогут объяснить. Или не имеют права… сейчас это совершенно не важно.

На полянке, где недавно горел костерок, уже не осталось от него и следа. Лишь стояли на стареньком одеяле две миски с вареной рыбой и на салфетке лежал поломанный кусками хлеб.