Звание Баба-яга. Ученица ведьмы

«Значит, считает, что мне нужно спать», – поняла я. Мысли текли в голове непривычно ясные и логичные, все, что произошло в этой комнате, казалось понятным, как задачка для второго класса. И даже слишком понятным: вернись ко мне в эту минуту подвижность и эмоции, уже резала бы на полоски нарядные рубахи из шкафа и плела веревку. Я в каком-то фильме видела, как это делается.

Хотя зачем мне веревка?

Если я даже не знаю, как открываются окна и куда они выходят. Если по закону Марининых книжек фэнтези – то должны в сад, где никогда никто не гуляет, а если по закону подлости – во двор, полный охраны. И почему мне вчера не пришло в голову выглянуть в окно? Не мучилась бы сейчас напрасными предположениями.

Однако мозг, подстегнутый снадобьем, которое, несомненно, я сжевала с булками, не хотел отдыхать и десятками изобретал и обосновывал планы побега и спасения от грязной и унизительной процедуры, неминуемо надвигающейся на меня вместе с грядущим днем.

Однако ни один из этих планов детальной проверки не прошел. Во всех имелось несколько слабых мест, но одно было общим – мое абсолютное незнание местности и обычаев этого мира. Явно враждебного по отношению к таким, как я.

Глава вторая

День второй, очень тревожный

Проснулась я внезапно и сама сначала не поняла, отчего. Вытаращила глаза, попробовала подвигать руками и ногами… Пальцы шевелятся, ощущения вернулись, по крайней мере, тревога и страх – так точно. Даже внутри все похолодело и сжалось, когда вдруг сообразила – вот оно, началось. Связали и тащат, почему-то вниз животом, на алтарь, наверное, или где это у них происходит, издевательство над людьми.

А я даже закричать не могу. Нет, что на помощь тут звать бесполезно, и сама отлично понимаю, но завыть, заорать от ужаса, от отчаяния… да просто в знак протеста!

Спасите! Не хочу! Не надо! Боги, если вы есть, умоляю, верните меня обратно! Я буду мыть полы и доить козу по пять раз в сутки. А в искупление своей легкомысленной выходки стану каждый день ходить по улицам и всем малолетним дурочкам, решившим, что они уже умные, независимые и прекрасно проживут без помощи и защиты родичей, объяснять, доказывать, втолковывать, как малышам, сколько гнусных подлецов и ужасных ловушек ждет их на пути к самостоятельности.

Конечно, не все в них попадут, но если бы люди заранее знали, как страшно и больно, когда злая судьба выбирает именно тебя. Как невыносимо хочется вернуться в ту простую жизнь, что еще вчера казалась такой скучной и серой. Как жутко сжимается сердце от мысли, что завтра взойдет солнце, а ты его уже не увидишь. И что тетка еще много лет будет шарить в прибитой к калитке старой сумке в надежде на письмецо от беспутной Катьки.

Я замычала от горя и отчаяния, пытаясь поведать чужому, безразличному к моей судьбе миру всю глубину своей боли и ненависти. Просто не могла не ненавидеть тех, кто собирался сделать со мной нечто грязное и мерзкое.

В ответ меня крепко стукнули по спине и молча потащили дальше.

Да бейте, бейте! Теперь уже все равно. Я замычала еще сильнее и получила еще один увесистый тумак. И порцию злобного, противного… но такого знакомого шипения, что очередной вой сам застрял в горле.

Подожди, Катька, подумай немного. Раз тебя тащат не слуги к хозяину на алтарь или в спальню, а Фуссо, то значит…

А может, ничего это и не значит. Вполне вероятно, именно монстр и занимается в этом дворце переноской тяжестей, вон он какой здоровенький.

Тогда, может… может, уже все было и тебя за ненадобностью отдали монстру на пропитание? Хотя нет, сообщник вроде сказал, что я должна созреть. Интересно, для чего?

Черт, вчера вечером, когда во мне не было эмоций и не шевелились пальцы, так замечательно работала голова, а сегодня она тяжелая и тупо ноет, впрочем, как и все тело.

Еще бы не ныть, если оно намертво перетянуто веревками и некоторые так впились в кожу, что под ними все занемело. Интересно, куда меня можно столько времени тащить? Теперь смутно припоминается, что и во сне давили на меня веревки и мир мягко качался, словно я ехала в электричке.

– М-му… – мычу потише, но очень жалостно.

Покачивание, как будто в ответ, становится более резким и отрывистым, словно вагон запрыгал на непрерывных стыках. Похоже, мой личный транспорт прибавил ходу. И это, конечно, имеет какое-то значение, вот только головная боль становится все нестерпимее.

Точно так же, как в тот единственный раз, когда я умудрилась напиться. Мои родители никогда не зависели от стадной привычки пить спиртное по любому поводу. Хотя что-то в красивых бутылках в серванте всегда стояло, только меня тогда это еще абсолютно не интересовало.

А вот прошлым летом на дне рождения у Ленки, что живет в крайнем доме на другом конце хутора, я первый раз попробовала водку. И вроде не ведусь никогда на подначки, а тут как черт вселился. А все Ленка, неизвестно с чего вдруг пригласившая нас со Светкой и Олеськой, хотя и не особо мы дружили с ней до этого.

Несколько раз, похихикивая, прошлась на тему правильных малолеток, которые крепче «фанты» ничего во рту не держали, ну я и обозлилась. Доказывать начала, вот и додоказывалась… До сих пор без содрогания даже на пиво смотреть не могу. Хорошо, что к тому времени Олеська уже отцу втихаря позвонила. Он и примчался на тракторенке.

Выматерил по-черному матушку именинницы, загрузил нас кучей в кузов и развез по домам. Тетка меня целую ночь поила какой-то гадостью и иначе, как пьянью подзаборной, не величала. Только когда я немного оклемалась и начала засыпать, она ушла по делам, с тихим вздохом бросив на пороге странную фразу – вроде того, что не по рангу ей такая должность.

Тогда я так поняла – тетка жалеет, что забрала меня из интерната, а вот теперь начинаю сомневаться, о том ли вообще была речь.

Вагон трясти перестало, заскрипело и зашуршало что-то невидимое, обдало лицо свежим воздухом… и тут меня уронили. Очень грубо уронили, на что-то твердое, хотя вроде и невысоко. Я возмущенно взвыла от боли, жалея о невозможности от души выругать подлого монстра, обращающегося с девушкой как с мешком овса, но он опередил меня, зашипев так свирепо, что я невольно стиснула губы.

Кто знает, что там у него на уме? Лучше не сердить, может, дольше проживу.

Плеснула где-то совсем рядом вода, и твердь подо мной качнулась, а потом плавно куда-то двинулась. Это я сполна ощутила всей своей хворой головой и желудком, в котором заволновались и без того неспокойные булочки. Вот только этого не хватало, когда рот завязан…

Мое плавсредство все так же мягко двигалось в неизвестность, а я, стараясь думать о чем-то постороннем, терпела, пока могла терпеть. А потом, когда уже поняла, что через несколько секунд будет поздно, заскулила, задергала всем телом. Освободи же мне рот, идиот, иначе я задохнусь!!!

Холодное и мокрое скользнуло по щеке, и одновременно с предупреждающим шипением монстра под ухом щелкнула клешня, перерезая повязку. В тот же миг содержимое моего желудка фонтаном вырвалось наружу. И еще поток обиженных слез, хотя я думала, что давно разучилась плакать. Заучив, как телефон МЧС, что над чужими слезами в нашем мире могут лишь посмеяться, и то в лучшем случае.

Холодная вода лилась на лицо, попадая под одежду, а страшная клешня очень осторожно убирала следы моей слабости. «Это хорошо, значит, жрать пока не будет», – сообразила ноющая голова, а природная находчивость уже подсказывала – нужно попробовать воспользоваться его добрым расположением, вдруг прокатит.

– Фуссо… – немного отдышавшись, шепчу очень тихо, – развяжи меня… не могу больше… все затекло…

Сердитое шипение заставило смолкнуть и замереть в ожидании. Однако через полминуты лопнула, освободив затекшие руки, одна веревка, еще через полминуты я поняла, что свободны и ноги. Попыталась немного поерзать, чтобы сбросить остальные путы, и в тот же миг тяжелая клешня предупреждающе придавила меня сверху.

«Ладно, не все сразу», – мысленно соглашаюсь с его веским доводом, и так получила несколько поблажек.

Минут через десять я наконец дерзнула приподнять от мокрой доски голову и попытаться опасливо осмотреться. Темноту, окружавшую нас, разбавлял лишь странный отблеск, играющий на невидимой до этого воде в метре от плотика. Мы двигались строго параллельно этой светлой полосе, но куда – знал один Фуссо. Я же могла только предполагать, и эти догадки пока к особому оптимизму не располагали.

Но одна робкая мысль невероятно грела душу: по-моему, монстр меня выкрал, больше ни одного правдоподобного объяснения этому плаванию во мгле мой больной мозг не находит. Хотя и непонятно пока для чего, но надеюсь, у меня будет время подумать над этим, когда голова немного придет в норму.

Фуссо неслышно плыл где-то сзади, подталкивая мой плотик… очень маленький плотик. Причем сидящий в воде так низко, что пальцы окунулись в мокрый холод в тот же миг, как я протянула руку, чтобы проверить свои ощущения.

Мокрая клешня немедленно шлепнула по пальцам, давая понять, что Фуссо непрерывно за мной наблюдает. Значит, он прекрасно видит в темноте… хорошо плавает… рубит деревья, как газонокосилка – траву… и еще имеет кучу разных талантов…

Ой, что-то мне нехорошо становится от этих размышлений. Боюсь даже предположить, вот только ничего, кроме версии, что я являюсь ключом к свободе для этого необычайно способного монстра, у меня пока не возникает.

Похоже, попала ты, Катька, из огня да в полымя во всех смыслах.

Тут я внезапно заметила, что отблески на воде уже исчезли и вокруг нас сомкнулась глухая тьма. А в следующую секунду плотик рванул вперед и вниз с сумасшедшей скоростью. Нас в то же мгновение непременно разметало бы бешеным водопадом в разные стороны, кабы не веревки, которыми я оказалась накрепко привязана к доскам.

Но все это я осознала позднее, когда с облегчением почувствовала, что жуткий полет в кромешной темноте уже закончился, а мой плотик куда-то целеустремленно направляется, ловко лавируя между огромных камней.

Не сразу дошел до меня тот простой факт, что поблескивающие мокрыми боками камни я почему-то вижу, но когда все же дошел и я догадалась поднять голову…

«Нет слов!» – вмиг задохнулась я от восторга и горечи, обнаружив в синем небе две прекрасные луны, величественно плывущие в окружении целого роя крупных звезд. Одну – почти такую же, как дома, а вторую – поменьше и ярко-голубую, подтвердившую своей безразличной красотой мои самые жуткие подозрения: я поняла, как бесконечно далек этот мир от моего родного.

Фуссо ловко втолкнул нас с плотиком на огромный мокрый прибрежный камень и защелкал клешнями, перерезая веревки. Потом некоторое время усердно измельчал в труху доски и обрывки веревок и отправлял в свободное плавание. Я при всем желании помочь ему не могла – морщась от боли и глотая невольные слезы, старательно разминала и растирала затекшие мышцы. Догадываясь, что дальше мне придется идти пешком.

Как выяснилось, я не угадала. Покончив с верным плотиком, Фуссо взобрался на камень и красноречиво постукал себя по спине клешней. Я неверяще уставилась на рельефно выступающий хребет, проходящий посредине панциря, и на какие-то шипы, устремленные в стороны, и отрицательно замотала головой. Не сяду я на это, мне еще собственная шкура дорога! Да и джинсы – хоть и прорезанные, но других-то нет. Монстр сердито зашипел и рванул с моих плеч непонятно когда оказавшийся там рюкзачок. Я, конечно, сообразила, что спорить бесполезно, хотя и ощущала невероятное раздражение, наблюдая, как ловко расстегивает монстр застежки чужой сумки. Но когда вместо моих вещичек Фуссо извлек меховое одеяло, испытала жестокое потрясение.

– Ты, гад! Сволочь пучеглазая! Убью скотину! Куда ты дел… – выхватывая из клешней рюкзак и начиная лихорадочно рыться в небольшой кучке вещей, оставшейся от моего и так небогатого гардероба, бормотала я, давясь рыданиями.

Нет, не деньги и не паспорт с аттестатом, спрятанные на самом дне вместе с косметичкой, ввергли меня в состояние такой неистовой ярости, когда глубоко плевать даже на монстров, режущих клешнями железо. Еще ниже денег я прятала тщательно завернутые в полиэтиленовый пакет вещи родителей. Ну, что отцовских очков уже не найти, было понятно сразу, я ни на миг не забывала, как человек, ставший для меня после этого врагом номер один, небрежно швырнул их поверх остальных вещей. Но мамина перчатка, далеко не новая, сохранившая, несмотря на прошедшие годы, тонкий запах ее духов и ванилина… хоть она-то должна мне остаться?

Однако на дне рюкзака в знакомом пакетике была завернута какая-то грязная тряпка, очень узнаваемая даже в призрачном свете двух лун.