Тайна зеркала

Во всём мире осталась только боль. И не просто боль, а БОЛЬ. Раздирающая тело и мозг на части, острая и безжалостная. Она была повсюду – изнутри, снаружи, невыносимая и непрерывная. Он пытался кричать, но рот не открывался, пытался увернуться – всё бесполезно. Кто-то жестокий бездушно кромсал, раздирал и месил его тело.

Его, Костика, которого мама никогда не тронула даже пальцем! А он и заплакать от обиды и боли не мог, слёз не было, как, впрочем, не было и всего остального.

Обрушившийся на парнишку вслед за болью кромешный мрак после пережитого не показался таким уж жутким, как должен был. Просто темнота, успокаивающая и милосердная. Хотя отголоски боли ещё жили в измученном теле, но они уже ни в какое сравнение не шли с тем, первоначально пережитым ужасом. Костик ощущал себя живым и определённо невредимым, непонятно откуда точно зная, что его тело не имеет ни ран, ни переломов.

В какой-то неопределимый момент к этим ощущениям добавились обоняние и слух, а чуть позже – жажда и невыносимый голод. И они становились всё сильнее.

– Пить… – прошептал Костик, и кто-то пока невидимый, но пахнущий солнцем и полынью, поднёс к его губам сосуд с жидкой кашей или супом.

Он глотал жадно, словно не ел уже несколько дней, и испытывал неподдельное счастье от ощущения приятной тяжести в желудке и постепенно разливающегося по телу тепла. Однако ни руки, ни ноги парня пока ещё не слушались, да и глаза упорно отказывались открываться, словно смазанные клеем.

Немного позже тот, кто дал поесть, – Костик узнал его по запаху, – осторожно придвинулся ближе. Почти вплотную.

Запах полыни стал сильнее, послышался тихий шорох, потом вздох, и Костик даже дыханье затаил от внезапного предчувствия чего-то необыкновенного. Удивляясь необъяснимому отсутствию всегдашней своей настороженности и стеснительности.

Узкая и тёплая ладошка осторожно прикоснулась к плечу, смелее прошлась по груди, погладила сытый живот и, немного помедлив, с отчаянной решимостью нырнула за пояс джинсов, оказавшийся почему-то слишком свободным.

Эта мысль удивила Костика, но лишь в первое мгновение. Уже в следующее он забыл про все, даже дышать, кажется, перестал. Про происходившее с ним сейчас парнишка много знал от друзей, ещё больше смотрел снимков и роликов… но испытать вживую не приходилось пока ни разу.

От прикосновения чужой руки к самой сокровенной части его тела Костик задрожал и задышал чаще. Душа трепетала от блаженства и замирала в смятении, сумеет ли он, не оплошает ли, всё-таки первый раз…

Неистовое желание увидеть соблазнительницу заставило снова попытаться разлепить ресницы, но они не поддавались. Тогда Костик осторожно поднял ещё ноющую руку и, облизав палец, протёр слипшиеся веки.

Распахнуть глаза широко не получилось, но и сквозь узкие щёлки парнишка смог рассмотреть совершенно ошеломившую его картину.

С трудом пробиваясь сквозь ветви немыслимо высоких деревьев, сверху тускло просвечивало вечереющее небо, и оттуда веяло жарой. Справа к Костику подступала глинистая стенка, создавая впечатление сужающейся кверху ямы, на дне которой он находился. И тут, внизу, было сыро, прохладно и откуда-то доносилась вонь уличного нужника, но про всё это Костик забыл, едва осознав, как далеко зашла незнакомка.

Темноволосая худенькая фигурка уже лежала на нём, неловко пытаясь довершить то, на что так старательно настраивала свою жертву, и он не смог удержаться, чтобы не помочь ей. Лёгкий стон сорвался с губ его первой любовницы, пробуждая в Костике смутные подозрения, но он сразу же забыл про них, отдавшись вечной, как жизнь, страсти.

Вспомнил свои сомнения парнишка лишь немного позже, когда хотел благодарно поцеловать скатившуюся с него девчонку, а вместо этого встретил её злой и презрительный взгляд.

– Ты чего?! – непонимающе пробормотал Костик, но девчонка сердито глянула на него исподлобья и резко отодвинулась в тень стены.

Дура озабоченная, оскорбился Костик, принцессу из себя корчит!

Можно подумать, он первый к ней приставать начал! Сама же хотела! И в этот момент парень, наконец, рассмотрел, чем так упорно занимается совратившая его девчонка. И даже задохнулся, пронзённый страшным подозрением, обнаружив, что она старательно затирает осыпавшейся сверху глиной алые пятна на стареньком, застиранном платье, больше похожем на ночную рубашку его бабушки.

Но… как же так? Зачем?

Костик даже зубы сцепил покрепче, чтобы не застонать от обиды на собственную глупость. Это надо же было так попасться! Слышал он от парней про такие штучки!

Сейчас пойдёт, отнесёт заявление в милицию, и он из свободного абитуриента мигом превратится в женатого мужчину. Ну не в тюрьму же идти из-за этой сволочи?!

Откуда она только взялась, такая шустрая?! И откуда тут взялся он сам?!

Мысли Костика заметались, силясь найти потерянное звено между тем, что он помнил ясно, и нынешним его положением, и… ничего не обнаружили.

Значит, нужно попытаться спокойно всё вспомнить, рассудительно постановил парнишка и снова прикрыл глаза.

Так с чего же всё началось-то?!

Да, похоже, с трельяжа.

А если по порядку…

Когда мама сообщила о своём намерении расчистить мансарду и пустить туда на лето квартирантов, Костик смолчал. И когда его попросили протереть на мансарде окна и смести с потолка пыль – тоже не спорил. Но когда в его комнату притащили с мансарды огромный старинный трельяж – возмутился до глубины души.

Зеркал Костик не любил. Да и за что ему их было любить? За голимую правду-матку?

Щаз. Покажите ему хоть одного человека, который обожает, когда ему в лицо говорят только правду?

Да нет таких, можете не сомневаться, Костик сам лично проверил. Вышел утром на веранду и откровенно сказал соседке:

– Мария Венедиктовна, почему ваши блины всегда пахнут жареной рыбой?

Соседка хлопала ртом целых три минуты, потом хлопнула своей дверью и с тех пор вот уже вторую неделю не разговаривает ни с Костиком, ни с его мамой. Хотя с мамой-то за что, хоть бы сама подумала?! Ну неужели маме по вечерам, когда она возвращается с работы, до обсуждения блинов Марии Венедиктовны?!

Костик снова оглянулся на трельяж и тяжело вздохнул.

Конечно, он и сам всё прекрасно знал. И что в маминой спаленке и так только проход вдоль стены свободен.

А на мансарде в высвобожденном от трельяжа углу как раз встала раскладушка. Значит, можно будет пустить семью из трёх человек, а это дополнительные шесть тысяч в месяц. Ему же на институт и предназначенные.

А без института сейчас никак нельзя – вон даже продавцов, называемых в угоду заграничной моде менеджерами, и то с дипломом требуют.

Но если с другой стороны посмотреть… учиться Костику не хотелось категорически. Ему вообще ничего не хотелось, особенно смотреть вот в это зеркало, где непомерно расползшаяся Костикова фигура отражалась сразу с трёх сторон. И встать таким боком, чтоб казаться стройнее, никак не получалось.

Костик расстроенно побродил по комнате, не выдержал, достал из холодильника пару холодных котлет, отрезал ломоть хлеба и, соорудив аппетитный бутерброд, плюхнулся на давно продавленный диван.

Откусывая первый раз, привычно потянулся левой рукой за спину, вытащил завалившийся в щель пульт и включил телек. Когда жуёшь под какой-нибудь клип или мультик, можно забыть про всё и не мучиться угрызениями совести.

Телевизор нагло смотрел непробиваемо чёрным глазом, и в душу Костика закрались нехорошие подозрения.

Как пить дать задели провод, когда втаскивали этого старинного монстра, а розетка и так еле держалась. Представив, что с трудом впихнутый в угол за диваном трельяж придётся снова вытаскивать и извлекать из-за него провод… а потом делать это каждый раз, когда во сне заденешь этот провод ногой…

Костик сердито засопел, ну нафик такое счастье!

Умная мысль пришла спонтанно, при ближайшем рассмотрении устройства дверок. В отличие от других трельяжей, у этого старинного чуда все три зеркала были овально-вытянутой формы, и внизу между рамами, щедро украшенными резными завитками и цветками, виднелись треугольные просветы.

Вот если просунуть сквозь один из них руку, она окажется как раз напротив розетки. Если пролезет, конечно. Костик с сомнением осмотрел свою белую, пухлую ладошку и решил попытать счастья.

И ведь почти удалось, мешал только резной деревянный бутончик, больно впившийся в кожу. Костик присмотрелся – на соседней раме такого нет, наверное, отломался при странствиях трельяжа. Значит, можно с чистой совестью отломать и второй – для симметрии.

Бутончик отламываться никак не хотел, зато, когда Костик начал его дёргать, вдруг повернулся в другую сторону. Раздался лёгкий скрип, и часть рамы внезапно сдвинулась вбок, открывая узкий тайничок.

У Костика даже дыханье перехватило в предвкушении сногсшибательных сокровищ. Сразу вспомнились стулья Бендера и сундуки Монте-Кристо.

Однако в тайничке был лишь свёрнутый трубочкой пожелтевший от времени документ, написанный старинным шрифтом с завитками и «ятями».