Надбавка за вредность

– Ну что ты машешь, как мельница крыльями? Дай сюда и иди ко мне, – без задней мысли решила преподать мастер–класс я.

Мужчина встал мне за спину и я, увеличив ремешок щетки, продела в него руку:

– Давай, суй руку, клади на мою. И расслабь! Почувствуй мои движения. Не думай ни о чем. Просто чувствуй. Это легко!

Поняла, что сказанное прозвучало двусмысленно… и вообще не стоило настолько погружаться в процесс, лишь тогда, когда Максим прижался к моей спине и уткнулся носом в шею. Его ладонь сжала сильнее, чем нужно, мою руку. Мужское дыхание щекотало нежную кожу.

– Я понял, – низким хриплым голосом заявил новый знакомый. – Теперь расслабься ты. Проверь, правильно ли я делаю?

Левая рука мужчины вдруг оказалась на моей талии. А правой он действительно начал легко смахивать пыль, как будто делал это тысячу раз. Стоп. Так это он притворялся, чтобы, извините, прижаться ко мне?

– Максим! – зашипела я. – Отойди от меня.

– А то что? – промурлыкал мужчина, как ни в чем не бывало, продолжая управлять моей рукой и чистить бок ахалтекинца.

– Мишку натравлю, – гаркнула я, чувствуя, что происходящее переходит все рамки. Слишком… интимно. И слишком откровенно, хотя ничего такого Максим и не делал. Михмалли как раз недовольно топнул ногой, отгоняя мух.

– Боюсь–боюсь, – рассмеялся этот гад и отстранился.

Дальнейшую чистку закончила я сама. Больше мужчина не вмешивался. Только спиной чувствовала его внимательный изучающий взгляд. Ведь стоило догадаться, что хищник продолжает охоту и вовсе не стал послушным ручным котенком.

Когда выходили на улицу, Максим следовал за мной тенью, как будто делая вид, что его здесь нет. Легко заскочив в седло, отправила жеребца шагать по периметру плаца. К сожалению, кроме нас занималось еще две пары. Мы умело разъезжались друг с другом большую часть времени, пока молоденькая всадница резко не вывернула перед носом Михмалли, подставив круп своей кобылы.

– Осторожно! Предупредила же, что жеребец! – не сдержалась я, осадив буланого. Почувствовала, как золотой конь подо мной напрягся, подобно сжатой пружине. – Ну все, начинается.

Довольно спокойный до этого и полностью контролируемый Мишка вдруг понял, что он не мерин. Он Жеребец. Именно так, с большой буквы. Гортанно заржал и, прижав голову к груди, загарцевал. Конец спокойной тренировке. Чем уж понравилась конкретно эта кобыла Мишке, я не поняла. Но от этого не легче – приходилось постоянно перебирать пальцами повод, привлекая внимание взбудораженного ахалтекинца.

Сидеть на нем стало невыносимо – несмотря на природные мягкие движения, он начал двигаться резко, рывками, накручивая себя, горячась и нервничая.

– Кира! – услышала голос Максима. – У него тут хм… хозяйство встало, – голос у мужчины был странным.

Несмотря на невеселую ситуацию, не смогла не съехидничать:

– Что, завидно?

Не видела реакции Максима, но чуяла, что мне еще аукнется. Впрочем, наплевать. Важнее было успокоить возбужденного донельзя ахалтекинца. А что успокаивает? Правильно! Работа мозга. Вот и заставляла буланого выписываться разные загогулины, менять направление, то замедляться, то ускоряться. Чем больше начинал думать Мишка, тем мягче становились его движения. Успокаивается, выдохнула я. И кобыла – виновница всего – к счастью, покинула плац. Стало повеселее. Я даже смогла сделать несколько кругов спокойного галопа.

Задал же он мне жару. Вот не был бы жеребцом, цены бы ему не было! Но Мишка – конь не простой, а племенной, класса "элита", и Света ни в какую не соглашалась сделать из будущего производителя спортивного мерина.

Посмотрела на наручные часы – два часа! Этот золотой хмырь мурыжил меня два часа! То–то я не чувствую спины и ягодиц… Неужели Максим все еще сидит на трибунах? Обернулась – и правда, сидит, смотрит. Неужели так интересно?

На плацу мы остались одни, и я даже вынула ноги из стремян, болтая ими в воздухе.

– Кира, сядь нормально. Пожалуйста, – напряженно выдал Максим, сжимая челюсти. Да так, что даже желваки выступили.

– Успокойся. Все нормально, – правильно расценила я причину сказанной фразы. Переживает, что жеребец снова начнет ерепениться.

– Мне не нравится, что…

– Макс! – неожиданно для себя сократила имя. – Не начинай, хорошо? Я лучше знаю, что мне можно, а что нет. И вообще. Кто ты такой, чтобы ставить мне условия?

Мужчина одарил меня ледяным взглядом. Угу, задела я его самолюбие. Настойчивость начинала раздражать – ведь я заметила, как сильно Максим походил на Данила. Тоже пытается все контролировать. А я больше так не хочу. Спасибо.

В конюшню топали в тишине. Закончив с Мишкой, пошла в раздевалку. Максим – за мной. Зашли вместе. А что? Пускай, мне не жалко. Все равно переодеваться я была не в состоянии, потому просто решила собрать в сумку чистые вещи. Сняла шлем, распустила волосы, довольно тряхнув светлой гривой и помассировав кожу головы.

– Что у тебя с волосами? – втянув носом воздух, совсем по–змеиному прошипел Максим. – Ты что, рехнулась?

Ну вот. Не понравилось. Только меня это почему–то обрадовало. Может, так и интерес ко мне потеряет? Небрежно повела плечом.

– Не нравится? – задала провокационный вопрос, встав вполоборота к этому змеелюду. Хорошо шипит! Видимо опыт большой.

– Нет, тебе идет, – пошел на попятную русоволосый. – Но зачем? У тебя и так были очень красивые длинные волосы. Кто надоумил тебя перекраситься? Назови мне имя, Кира.

– И что будет? – спросила не без интереса.

– Мозги прочищу этому умнику. Надо же! Испортить такую красоту.

– Ах, испортить? – почему–то обиделась я. – Максим, уйди, пожалуйста. От греха подальше, а. Ну что тебе от меня надо? Чего ты ко мне привязался?

– Черт, Кира, извини, вылетело. Нет, правда, тебе очень идет. Ты изменилась. Но русая была как–то домашнее, милее, нежнее.

Зря он это сказал. Домашнее? А разве можно быть более домашней, чем была я? Значит, не выгляжу сейчас такой "уютной"? Ну и здорово! Это именно тот эффект, которого я хотела добиться!

– А я не хочу быть домашней, – скривилась я. – Спасибо, хватило.

Максим задумчиво хмыкнул, будто делая для себя какие–то выводы. А потом вдруг вышел из раздевалки, кинув:

– Переодевайся скорее и поехали. Я отвезу тебя домой.

– У меня есть машина!

– Есть, – уже через двери согласился он. – Но у тебя спущены колеса. Все четыре.

Простите?

И о каком переодевании могла идти речь? Я вылетела из раздевалки, как ошпаренная, проносясь мимо удивленного Максима, не успевшего остановить меня. На стоянке оказалась быстро – белая японка сиротливо скребла днищем асфальт.

– Ёшкин кот, – едва сдерживая слезы, простонала я. Если мне порезали резину, это будет катастрофой – у меня нет денег на новую. Нервно присела к переднему колесу, вглядываясь, пытаясь найти причину спущенного воздуха.

– Ну слава богу, – уже облегченно добавила, заметив, что с ниппеля скручен колпачок. Видимо отжали острым предметом. На трех других колесах – такая же ерунда. Даже не верилось, что обошлось. Но ошибки быть не могло – колеса спустили специально. Вопрос: кому я перешла дорогу и когда они это сделали?

– Ты чего рванулась? – не торопясь, подошел Максим, чуя, что никуда я от него не денусь. – Всего лишь колеса. Я же сказал, что отвезу тебя.

– Всего лишь колеса? – резко обернулась к нему. – Может, для тебя купить новую резину, как за сигаретами сбегать. Но извини, у меня нет таких денег.

Мужчина вглядывался в мое лицо, как будто не веря, что я говорю правду.

– Тогда я тебя не понимаю, – хохотнул он. – Занимаешься в дорогом конном клубе, но купить новую резину не в состоянии.