– Ну, ты, сиди! – прикрикнула Лида, встряхнула его и усадила покрепче. – Глупый ребенок. Другие уже сидят в этом возрасте.
Она говорила нарочно громко, чтобы Коростелев на террасе услышал и понял, какая она взрослая и умная. Искоса поглядывая на него, она принесла ноготков и воткнула в землю, вскопанную Сережей, приговаривая:
– Вот видишь, до чего красиво!
А потом принесла из-под желоба белых и красных камушков и разложила вокруг ноготков. Она растирала землю в пальцах и прихлопывала ладонями, руки у нее стали черные.
– Не красиво разве? – спрашивала она. – Говори, только не ври.
– Да, – признался Сережа. – Красиво.
– Эх, ты! – сказала Лида. – Ничего без меня не умеешь сделать.
Тут Виктор опять упал, на этот раз затылком.
– Ну и лежи, раз ты такой, – сказала Лида.
Виктор не плакал, сосал свой кулак и изумленно смотрел на листья, шевелящиеся над ним. А Лида взяла скакалку, которою была подпоясана вместо пояса, и принялась скакать перед террасой, громко считая: «Раз, два, три…» Коростелев засмеялся и ушел с террасы.
– Смотри, – сказал Сережа, – по нем муравьи лазиют.
– Фу, дурак! – с досадой сказала Лида, подняла Виктора и стала счищать с него муравьев, и от чистки его платье и голые ноги почернели.
– Моют, моют его, – сказала Лида, – и все он грязный.
Мама позвала с террасы:
– Сережа! Иди одеваться, пойдем в гости.
Он охотно побежал на зов – в гости ходят ведь не каждый день. В гостях хорошо, дают конфеты и показывают игрушки.
– Мы пойдем к бабушке Насте, – объяснила мама, хотя он не спрашивал – неважно к кому, лишь бы в гости.
Бабушка Настя – серьезная и строгая, на голове белый платочек в крапушку, завязанный под подбородком. У нее есть орден, на ордене Ленин. И всегда она носит черную кошелку с застежкой?молнией. Открывает кошелку и дает Сереже что-нибудь вкусное. А в гостях у нее Сережа еще не был.
Все они нарядились – и он, и мама, и Коростелев – и пошли. Коростелев и мама взяли его за руки с двух сторон, но он скоро вырвался: куда веселей идти самому. Можно остановиться и посмотреть в щелку чужого забора, как там страшная собака сидит на цепи и ходят гуси. Можно убежать вперед и прибежать обратно к маме. Погудеть и пошипеть, изображая паровоз. Сорвать с куста зеленый стручок – пищик – и попищать. Поднять с земли золотую копейку, которую кто-то потерял. А когда тебя ведут, то только руки потеют, и никакой радости.
Пришли к маленькому домику с двумя маленькими окошками на улицу. И двор был маленький, и комнатки. Ход в комнатки был через кухню с огромной русской печкой. Бабушка Настя вышла навстречу и сказала:
– Поздравляю вас.
Должно быть, был какой-то праздник. Сережа ответил, как отвечала в таких случаях тетя Паша:
– И вас также.
Он осмотрелся: игрушек не видно, даже никаких фигурок, что ставят для украшения, – только скучные вещи для спанья и еды. Сережа спросил:
– У вас игрушки есть?
(Может быть, есть, но спрятаны.)
– Вот чего нет, того нет, – отвечала бабушка Настя. – Детей маленьких нет, ну и игрушек нет. Съешь конфетку.
Синяя стеклянная вазочка с конфетами стояла на столе среди пирогов. Все сели за стол. Коростелев открыл штопором бутылку и налил в рюмки темно-красное вино.
– Сережке не надо, – сказала мама.
Вечно так: сами пьют, а ему не надо. Как самое лучшее, так ему не дают.
Но Коростелев сказал:
– Я немножко. Пусть тоже за нас выпьет.
И налил Сереже рюмочку, из чего Сережа заключил, что с ним, пожалуй, не пропадешь.
Все стали стукаться рюмками, и Сережа стукался.
Тут была еще одна бабушка. Сереже сказали, что это не просто бабушка, а прабабушка, так он ее чтоб и называл. Коростелев, впрочем, звал ее бабушкой без «пра». Сереже она ужасно не понравилась. Она сказала:
– Он зальет скатерть.
Он действительно пролил на скатерть немного вина, когда стукался. Она сказала:
– Ну, конечно.
И высыпала на мокрое место соль из солонки, недовольно сопя. И потом все время следила за Сережей. На глазах у нее были очки. Она была старая-престарая. Руки коричневые, сморщенные, в шишках, большущий нос загибался вниз, а костлявый подбородок – вверх.
Вино оказалось сладким и вкусным, Сережа выпил сразу. Ему дали пирог, он стал есть и раскрошил. Прабабушка сказала:
– Как ты ешь!
Сидеть было неудобно, он заерзал на стуле. Она сказала:
– Как ты сидишь!
А ему стало горячо в середине, и захотелось петь. Он запел. Она сказала:
– Веди себя как следует.
Коростелев заступился за Сережу:
– Оставьте. Дайте парню жить.
Прабабушка пригрозила:
– Погодите, он вам себя покажет!
Она тоже выпила вина, глаза у нее за очками так и сверкали. Но Сережа крикнул ей храбро: