Раб Ритма

Джеки лежал на земле, лишь судорожно подёргивая кончиками пальцев. Джорджи сидел рядом с ним на коленях, опустив голову к лицу Джеки. Гладя брата по голове, Джорджи не замечал, как с его губы течёт кровь, а в области брови ему рассекли кожу. Джеки с трудом сглотнул, с его губ сорвалось едва различимое:

– Слава Богу, подарок для Ви цел. – Затем мальчик закрыл глаза, провалившись в беспамятство.

Джимми трясся от страха – зубы не переставая стучали, а тело сотрясал озноб. Мальчик почувствовал тошноту при виде крови, в глазах стали появляться чёрные пятна, заполняющие всё вокруг. Его обняла крепкая рука Джереми, который как самый старший старался держаться.

– С ним всё будет хорошо, не бойся, – произнёс он, видя, что его брат не скоро избавиться от шока.

***

Джеки положили в больницу. Это стало настоящим ударом для всей семьи. Мальчики с болью смотрели на побитого брата, который был не в силах даже выдавить из себя улыбку. Тереза не сдерживала слез, причитая:

– Как же такое могло случиться! – Её пальцы гладили загипсованную руку сына. – Это я во всём виновата! – Она громко всхлипывала. – Не нужно было вас отпускать!

Виви не пускали к Джеки, хотя девочка рвалась в гости к брату. Она топала ножками и плача просила:

– Но я так скучаю по Джеки! Я хочу к нему! – Но остальные боялись, что сейчас Джеки её только напугает, поэтому её с собой не брали в больницу.

Джакомбо в эти дни навис над всеми мрачной грозовой тучей. Его лицо стало озлобленным, он ждал разговора с врачом сына, который сможет ответить на интересующие его вопросы. Врач оказался человеком понимающим и выложил Джонсону всё, не щадя его:

– Рука вашего сына сломана в двух местах. Процесс реабилитации очень сложный, – он сделал небольшую паузу, – и дорогостоящий. Возможно, что не все пальцы останутся такими же чувствительными, как прежде. Мне очень жаль, мистер Джонсон. – Их беседа проходила в коридоре больницы.

Чёрный взгляд, способный прожигать дыры в стенах, пытливо буравил врача.

– Он не сможет заниматься музыкой? – спросил мужчина с запинкой, а всегда ровную линию губ пронзила судорога.

Врач смерил его взглядом, подумав про себя, что и его самого не мешало бы проверить, однако поспешил ответить на вопрос:

– Маловероятно. – Он сочувственно положил руку на плечо Джакомбо, – простите, но я всего лишь врач, а не волшебник.

Врач удалился, а Джакомбо ещё несколько минут стоял в коридоре, пытаясь осмыслить новую для себя реальность. Когда он вошёл в палату, то увидел загипсованного сына, рядом с которым сидела Тереза, которая принесла из дома свежий пирог и запеканку. Она нежно гладила травмированную руку, успокаивая сына:

– Всё наладится, мальчик мой, ты поступил правильно. – Её ласковый тон дополняла нежная улыбка, которая испарилась при появлении мужа, она моментально переключила своё внимание на мужа, – самое главное, что твой сын остался жив!

Джакомбо сделалось тошно от этих слов. Он не смог сдерживать нарастающую ярость внутри себя. Схватив рядом стоявший стул, мужчина разбил его об стену. Его глаза налились ненавистью.

– Этот мерзавец всё испортил! Малолетний слюнтяй нарушил все мои планы! – он кричал так, что, наверное, это слышала вся больница, но ему было всё равно, – это твоих рук дело, это ты хочешь меня уничтожить, – он тыкал пальцами в жену, – ненавижу тебя! Ненавижу твоих ублюдков! Никчёмные, ленивые тряпки! Этот теперь будет сидеть на всём готовом? Не позволю! Пусть убирается из моего дома! Мне нахлебники не нужны! Даже по морде не может дать, – он сплюнул прямо на пол, – теперь лежит тут как на курорте! – Он схватил рукой пирог, продавив его между пальцами, сунул в лицо сыну. – На, жри теперь!

С этими словами он вышел из палаты. Джеки лежал, сотрясаемый приступом от нескончаемого потока слёз. Мальчик почувствовал себя настолько униженным и оскорблённым, что любая травма казалась пустяковой. Тереза бережно вытирала лицо сына дрожащей рукой:

– Не нужно, милый, всё наладится. Он буйный, но отходчивый, ты же знаешь…

В голову мальчика пришла мысль: «Лучше бы они меня там и убили!»

***

Джеки пришлось вколоть несколько доз успокоительного, после чего мальчик уснул. Его братья не знали о поступке отца, но догадывались, что в больнице произошло нечто ужасное. Джонни стоял, облокотившись о дверной косяк, его опущенный взгляд внимательно изучал потёртые ботинки. Вдруг он тихо произнёс:

– Ведь она и теперь смолчит, – в его голосе звучало разочарование, – мне порой кажется, что и ей на нас плевать…

Сидящие на одной кровати рядом друг с другом Джорджи и Джимми лишь обречённо опустили свои тонкие детские плечики, а Джереми постарался успокоить Джонни, тронув его за рукав старой рубахи, доставшейся ему «по наследству» от старшего брата:

– Я думаю, что она всё же даст отпор. Она нас любит, – вступился он за мать.

В ответ Джонни лишь хмыкнул:

– Посмотрим…

Джорджи бросил взгляд в окно:

– Он возвращается!

Джакомбо пришёл с работы. Он выглядел как всегда злым, а изо рта торчала дешёвая сигарета. Его рабочая одежда нуждалась в чистке, а жёсткие чёрные волосы слиплись от пота.

Мальчики насторожились, стараясь даже не дышать. Они внимательно прислушивались к каждому шороху: скрипнула половица, послышались тяжёлые шаги – значит, отец пошёл в столовую, где через несколько секунд откроется дверца холодильника, звякнет бутылка с пивом и хлопнет дверца.

Обычно Тереза не трогает мужа после смены. Она молча кормит его, он, также не проронив ни одного «спасибо», берёт пиво, ожидая, когда наступит время воспитывать сыновей. Тереза тяжело вздохнула, ей было сложно начать неприятный разговор. Джакомбо почувствовал, что супруга собирается что-то сказать, но по-детски переминается с места на место. Мужчине это надоело. Он ненавидел порой мямлящий тон жены:

– Чего тебе? Я устал! – Его насмешливый тон как бы говорил ей: «Ничего у тебя не получится, слабачка!».

Женщина, сдвинув брови на своём круглом лице, начала свой монолог:

– Не смей меня игнорировать, Джакомбо. – Она скрестила руки и гордо подняла подбородок. – Джеки останется дома с семьёй. Я не позволю тебе выгнать моего сына из моего дома. – В этот момент мальчики наверху обрадованно обнимались, счастливо улыбаясь, слушая, как мама их защищает. – Это мой дом, – она сделала ударение на слове «мой», – во всех твоих бедах и несчастьях виноват только один человек – ты. Не смей винить моих детей. Не смей угрожать и попрекать их куском хлеба, – её глаза искрились от смелости, – а если тебе не нравится, убирайся сам. Я устала. Устала от унижений и побоев. Единственное, что меня держит, дети. Мы уйдём только вместе, а ты останешься здесь, будешь зализывать свои раны и топить их в алкоголе!

– Да я тебя… – Джакомбо опешил от такой речи, он грозно надвинулся на жену, но она лишь сильнее расправила плечи.

– Ударишь? Бей. Я не боюсь тебя. – Она смотрела прямо ему в глаза. – Я любила до безумия, до беспамятства, но не тебя. Это был другой человек. – Её сочувственный тон обескуражил Джакомбо, а глаза вдруг заблестели от слез. Он увидел постаревшую, осунувшуюся жену будто бы в первый раз, и она смотрела на него как на незнакомца. – Тебя я не знаю. Ты чужой мне.

Он не смог сказать ни одного слова. Его руки сжались в кулаки, а губы неестественно побелели. В глазах мужа Тереза увидела страх и отчаяние, которые ему были несвойственны. Джакомбо вылетел из дома, бросившись прочь со двора. Он не помнил, как оказался на отшибе, где обитали лишь стаи бродячих собак. Присев на одну из коряг, он достал пачку дешёвых сигарет. Курил одну за одной. В памяти всплывали картины прошлого, но кто всё-таки прав? А кто виноват?

Глава 4

Тереза Джонсон вынесла большую корзину с грязным бельём на задний двор, где стояло жестяное корыто, наполненное горячей водой. Будни домохозяйки из низших слоев общества таковы, что большую часть суток приходится находиться в согнутом состоянии.

Спина, уже привыкшая к ежедневной работе, практически не болела, лишь понемногу калеча позвоночник. Передышка – непозволительная роскошь, ведь обеденное время не за горами – дети, муж и, быть может, что-нибудь останется для неё. Тереза старательно полоскала, тёрла, выжимала белье покрасневшими руками со скукоженной от воды кожей. Она поднимала каждую вещь вверх, смотря, не осталось ли на ней пятен, затем аккуратно развешивала на бельевых верёвках. Лёгкий ветер и солнце аккуратно подсушивали одежду, которая дожидалась следующей стадии – глажки. Рядом с Терезой крутилась Виви – девочка играла со своими игрушками и училась у мамы стирать. Девочка с большим энтузиазмом шлёпала маленькими ручками по мыльной воде, счастливо разбрасывая по двору пенные ошмётки. Вдоволь наигравшись с пенной водой, она вытерла ручки о фартук матери, спросив:

– Мама, а вы купите мне новое платье? – Её большие глаза смотрели на уставшее лицо Терезы. Дочка ещё не понимала, что в их семье недостаточно денег на излишества.

– Нет, милая, прости, но мы не сможем этого делать, – пронизанный грустью голос Терезы выдавал её внутреннее состояние. Она, отложив на секунду бледно-жёлтую майку, вытерла руку о фартук и погладила дочку по щеке. – Может, чуть позже. А сейчас сбегай, пожалуйста, к братьям. Скажи им, что скоро наступит обед, если не хотят есть холодное, то пусть скорее заканчивают и идут домой.

Виви счастливо улыбнулась, схватив мишку за одну лапку.

– Ура! Мы идём на огород! – Её редко пускали туда из-за того, что любопытная девочка могла пораниться. – Мамочка, спасибо!

Тереза нежно улыбнулась вслед удаляющейся дочери, подумав про себя: «Как мало надо для счастья детям».

***

Мальчики работали на огороде – вооружившись граблями и прочими инструментами, они собирали урожай кукурузы, а сухую траву скидывали в большую плетёную корзину, которую потом следовало вынести на свалку. На улице ярко светило солнце, не было ни единого намёка на ветер или каплю дождя. Унылое чучело опустило голову, а вороны зависали над землей, будто бы воздушные змеи, почти не шевеля крыльями.