Александриты приносят счастье. Антикварный роман, или Детективная история, разгаданная экспертом

– А это что за дверь, тут, что еще одна комната?

– Нет, это пожарный выход. Закрывается из нутри на крюк и английский замок. Смотрите.

Ой, я вроде вчера закрывала…

Отрыв внутреннюю дверь, музейная дама расстроено смотрела на металлическую дверь, окрашенную в красно-кирпичный цвет. Она закрывалась на английский замок – защелку и изнутри еще на крюк, так что снаружи ее было не открыть, но вот если откинуть изнутри крючок, то выйдя можно было просто захлопнуть. Следователь приоткрыл замок: дверь открывалась на второй этаж пожарной лестницы. Он осмотрел все пространство, но найти какие-то следы было просто невозможно: тоненькие прутья, а внизу дорожка была просто расчищена до асфальта и густо посыпана солью. Да, коммунальщики, где не надо только работаю.

– Так закрывали, или нет Тамара Вячеславовна?

– Да, закрывала, а может и забыла… У нас же сигнализация. Если бы кто влез посторонний, то сработала.

– Придется вспомнить. Пошли дальше. И вы смотрите в оба, если что не так… И к Вам Вероника просьба. Вы покопайтесь в своем фотоаппарате, сейчас сравнивать будем, если что не так, вам придется поделиться информацией. Там ведь наверняка помимо самих вещей еще и куски интерьера. Так что давайте. Сергей ты готов?

– Да, Сергей Васильевич, поехали.

Внутреннее пространство особняка на Вяземском для своего времени было идеально спланировано для работы двух скульпторов: одного большого великого и его соратницы. Там были две рабочие комнаты с верхним светом. Одна, просто огромная комната, метров около сотни с двумя кругами подиумов с поворотными механизмами и специально придуманными подставками для транспортировки по тут же проложенными рельсам к запертым на прочные засовы воротам в полстены. Это чтобы готовую скульптуру из гипса завод для отливки отправлять. Памятники у Михаила Ефимовича все исключительно из бронзы были. На одном из подиумов – в натуральную величину эскиз из гипса центральной группы блокадного памятника. Здесь больше всего было признаков музеификации. В расставленных по периметру шкафах – многочисленный рабочий материал – гипсовые и пластилиновые эскизы к разным монументам. Материал, с точки зрения исследователя ценный, но с коммерческой – совсем не перспективный. Надо сказать, что основная масса из того что Вероника описывала, как раз отсюда, из этих шкафов. Особенно те вещи, что в лучшей сохранности. Материал весь так и хранился вместе. Алевтина Михайловна все еще надеялась, что и его купят в музей, но те отобрали только то, что наиболее экспозиционно, а многие вещи просто в ужасном состоянии и даже учитывая величину таланта Михаила Ефимовича и светлую его память, безо всяких упреков в вандализме можно было уничтожить.

Ну, скажите, какой исторический и художественный толк от оплывшей и потерявшей форму эскизной группы из пластилина десятого варианта памятника партизанам. Или восьмого варианта из гипса танцующих девочек с перебитыми руками и ногами. Понятно, что для археологов дороги все черепки, но это был еще не тот культурный слой, о котором нужно жалеть. Вообще, странно, Вероника знала, что многие художники хотя бы раз в год чистят сами свои мастерские, делая отбор наиболее ценных работ, но здесь было столько откровенного мусора, что начинаешь верить, что в последние годы Михаил Ефимович мало работал и попивал, а последние заказы тянула супруга.

Было видно и без детально осмотра, что и в этом помещении ничего не тронуто. Статуэтки стояли в шкафу с привязанными бирками. Все отображало музейный порядок: на стекле около каждой полки приклеены списки с тем, что здесь стоит. Совместными усилиями они за полчаса осмотрели и пересчитали предметы. Все действительно было не тронуто.

Помимо музейных шкафов с работами, закрытыми на ключ, повсюду стояли музейными тумбы-подставки, на которые заботливые руки Тамары Вачеславны, не без помощи охранника, водрузили затонированные гипсовые головы разных героев войны и труда. Наличие музейных бирок и тумбы несколько смягчали ощущение кладбищенского некрополя, ведь оригиналы этих шедевров располагаются в основном на Серафимовском и Никольском кладбищах Питера. В годы перерывов между памятниками – это источник немалого семейного дохода. Поговаривали, что в основном создавала эти шедевры супруга академика. Она человек талантливый, и сама делала интересные проекты, но здесь автором значился Михаил Ефимович, а за его имя всегда дороже платили. Но разбираться в этом сейчас уже никто не будет, да и зачем знать родственникам, что они сильно переплатили за надгробье.

Мастерская супруги академика была рядом. Небольшая, метров пятьдесят, с центральным кругом побольше и двумя подставками – станками для работы. Здесь были собраны не только ее вещи. По полочкам расставлены небольшие макеты статуэток, по стенам – фотографии памятников, гипсовые рельефы мемориальных досок, которые та активно создавала. Здесь же, много из того, что не сочли ценным неблагодарные музейщики: картинки внуков, портреты дочерей, написанные другом семьи.

Этот интерьер почти весь был заснят Вероникой, поскольку огромные фотографии значились в списке работ, предназначенных для экспертизы.

– Знаете, здесь даже считать ничего не придется. Смотрите, я стены снимала, тут почти все, можете сравнить.

– Да, отлично, потом на почту скинешь. Пойдемте дальше. Что тут еще есть?

– Да кабинет Михаила Ефимовича. Вот он, закрыт.

Кабинет был, действительно, закрыт и тут царил относительно идеальный порядок. Все так же нетронуто – на полках ряды книг, старинный стол, оригинальное кресло из дуба, по семейной легенде созданное архитектором Белогрудом для себя и впоследствии подарено Михаилу Ефимовичу его вдовой, с которой они дружили. У них дома находился и фамильный сервиз Белогруда, и его столовое серебро. Алевтина Михайловна говорила, что это была оплата за памятник на его могиле. Это, кстати, не единственная расплата антиквариатом. В квартире Вероника обратила внимание на прелестные фарфоровые кашпо и вазу молочного стекла – тоже результат мемориального бартера.

– Ну что?

– Да на первый взгляд, все в порядке.

– На второй тоже. Я помню каждую вещь здесь. Все в порядке.

– Ну, значит, все осмотрели? Вообще не понятно, за что убили? Смерть ради смерти… Пора закругляться. – Видно было, что за полтора часа хождения по замороженному пространству, следователь порядком замерз. Да и дамы уже хлюпали носом. Организм явно просил согреться горячим чаем.

– Ага, давайте заканчивать, а чайку я сейчас заварю, – ожила музейная дама- А мы уже все осмотрели. Только кладовка – форматорская осталась.

– Тогда давайте посмотрим, и все, закругляемся, а то околеем.

– Да там ничего ценного нет, так хлам.

– Ну, Тамара Вячеславовна, мы же не ценности ищем, а улики, восстанавливаем следы преступления.

Форматорская, это, конечно, условное название, на самом деле там хранились рабочие материалы, небольшие запасы глины и арматуры, в выгороженном помещение находились шкафчики для рабочей одежды, небольшой стол со стульями, где подсобные рабочие устаивали перекур, и, чего скрывать, иногда выпивали. Сам Михаил Ефимович ничего подобного с рабочим классом не делал, соблюдал дистанцию.

Тамара Вячеславовна включила свет на щитке, и они дружной толпой прошли снова через большую мастерскую в дальний угол, где и находилась та самая форматорская. Открыв дверь, все остановились на пороге. В этом помещении среди грязи и пыли, разбросанных кусков гипса, горы пересохшей бурой глины аккурат посредине белоснежной глыбой лежали куски великолепного мрамора, бывшего когда-то скульптурой.

– Ой, Марсик упал и разбился… – Тамара Вячеславовна удивленно смотрела на все это античное великолепие.

– Так, какой Марсик, как разбился, когда, сколько стоит?

– Ну, это не ко мне, я считаю, что всякое искусство бесценно, это вообще не наше, это к Вам Вероника.

– Ну, Вероника, что за Марсик?

– Вообще-то, не Марсик, а Марс, римский бог войны, но не факт, что это он. Это скульптура действительно семье принадлежит, но Алевтина Михайловна его даже в списки не включила, поскольку считала, что он столько весит, что никаких поползновений со стороны племянника даже быть на него не должно. Хотя это, пожалуй, наиболее ценная вещь из всего, что здесь храниться.

– Ну, я бы поспорила с Вами.

– Я имею в виду практическую материальную сторону дела, Тамара Вячеславовна.

– Не отвлекайтесь дамы. Откуда и зачем это чудо здесь?

– Да вы знаете, этот мужской торс в латах и драпировках, возможно, античного происхождения. На худой конец итальянского XVIII века точно. Дело в том, что Михаил Ефимович, до того как ему государство эту мастерскую отгрохало, лет этак сорок назад творил в бывшей оранжерее Юсуповского дворца. Ну, знаете, где сейчас ресторан «Дворянское гнездо» размещается. Так вот, этот торс там еще с XIX века стоял, Юсуповы его из Италии выписали, а Михаил Ефимович, когда оттуда переезжал, решил его потом с собой прихватить, видно мрамор ему понравился, да так и не приспособил не по до что. Он все в бронзе отливал, у него манера работы такая импрессионистическая была, он пластику пальцами чувствовал. Алевтина Михайловна, кстати, собиралась его продавать. Она даже меня просила найти покупателя. И знаете, один человек заинтересовался, на дачу хотел увезти, с ландшафтным дизайнером приходил, советовался. Я не знаю, дал ли он ей задаток, но весной вроде собирался увозить.

– А вы бесплатно работали?

– Нет, Алевтина Михайловна со мной бартером рассчиталась – кашпо отдала одно вполне миленькое. Я подумала, в хозяйстве пригодится.

– Это поповское? – быстро и заинтересованно спросила музейная дама.

– Да нет, то кузнецовское, с зелененькими листьями. Мне как раз под розовый куст вполне подойдет.

– Не отвлекайтесь от процесса, дамы.

– Так, собственно, все.

– Как все, а где он лежал, почему здесь???

– Он не лежал, он стоял, тряпкой прикрытый, а после того, как покупатель приходил, так Алевтина Михайловна его еще и ватником от мороза прикрыла, утеплила, значит. Так что, я думаю, что он не по своей воле упал. Да еще чтобы разбиться…. Странно – ватник вон валяется, а потом, даже если он на бок упадет – ну скол будет. Представляете, сколько он за свою жизнь падал и ничего, а тут как пачка сахара рассыпался. Может, кто-то его так расколол. Только вот зачем? Может тайна какая-нибудь?

– Так, Вероника, успокоились. Пожалуйста, никаких тайн. Может вообще все прозаично. Алевтина Михайловна попивала? – Попивала. Может она с утра тяпнула с случайным ханыгой, тому мало, она больше не дала на опохмелку, той давай колошматить все вокруг, саданул этого Марсика, ну за одно и Алевтину Михайловну, надо кстати проверить ее наличность и сумочку – и сгинул.

– Да нет, там, в сумке триста сорок рублей в кошельке лежат и ключи с мобильником, все не тронуто. Странно, за триста сорок можно много водки купить, еще на закуску останется. А может тут у нее несколько тысяч было, мы же не знаем. Вот никто и мелочиться не стал.

– Умный ты, Серега, не по делу комментируешь.

– Да я так, Сергей Васильевич. Вы уж извините…

– Но Марсик то причем. Разве может алкаш с такой силой ударить – опять пыталась возразить Вероника.