– Хончо… Не отвлекаю?
– Уже отвлек.
– Дени, мой адъютант, Манчу выкупить хочет… Парень славный, жаль, лошадей пока не чувствует… Но под мою ответственность.
– Ну, если под твою… Поспать не хочешь?
– Я тебе надоел?
– Лучше ты, чем рапорты эти…
– Сам виноват. Кракл такие рапорты… творил.
– Сам виноват, сам и напишу, благо из-за твоих фортелей даже выпить толком не с кем.
– У тебя тезка есть.
– С ним надоело, и вообще он в поиске.
– Тогда жди… Зато потом поводов будет… Я у тебя, между прочим, невесту увел.
– Которую?
– Вызвать тебя, что ли, когда плечо пройдет?
– Скажи лучше, от кого ты меня спас?
– От Раймонды… молодой баронессы Карлион.
– Жаль, я так надеялся на ее высочество!
– Нет, я тебя точно вызову…
– Да я-то не против, хотя вообще-то оскорбленная сторона я.
– А я вызову тебя за… пренебрежение! Ты в самом деле редкий дурак.
– Слушай, мне никакой Раймонды не сватали, только алатскую… как же их называют-то?
– Убедил, не стану я тебя вызывать. Спать охота…
– Ну, так спи.
– А ты пиши.
Сколько раз подряд можно написать слово «лошадь»? Старательно, как на уроке чистописания? «Лошадь. Лошадь. Лошадь…» Почему в голову пришло именно это слово? Потому что Колиньяр просит Манчу? Потому что Фульгат погиб прежде хозяина? Потому что сегодня гибли не только люди, но и кони, потому что кони – это дорога, и жизнь – это дорога, но что тогда смерть? Тупик? Обрыв? Открытые ворота, которые захлопнутся за спиной? Нет, не годится, ведь то, что можно миновать, не неизбежно. Неизбежны зима и ночь, но они приходят не навсегда, выходит, смерть – единственная неизбежность? Или просто ошибка?
Останься он утром на левом фланге, в ставку из них двоих наверняка бы рванул лучше знавший здешние дела Арно. Он бы сделал то же, что и ты, а ты – то же, что он. Не хуже, но и не лучше: выход из вырытой Краклом ямы, похоже, был единственным, но для этого требовалось двое, и они здесь оказались. Победить так или этак, но удалось бы, а вот разменялась бы жизнь Арно на твою? Или смерть тоже ушла бы на холм, а ты опять пробежал по лезвию, как у той же Бересклетки?
Теперь не узнать, как бы оно повернулось, догадайся ты задержаться. Теперь ты жив, Арно умирает, а кто убийца? Судьба? Вмешавшийся в ее игры подонок? Гайифский латник? Ты со своей вечной привычкой не оглядываться и не возвращаться?
– Алонсо! – Арно смотрел куда-то в стенку, где не было ничего, кроме бабочки, и улыбался. – Ну как ты только… догадался?!
– О чем? – торопливо хохотнул Алва. – Нет, сынок у соберано Луиса, конечно, догадливый…
– Фульгат… Догоняй…
Хватая друга за руку, Алонсо уже знал, что это конец. Могло быть много хуже. Могло быть дольше, страшней, безнадежней, а так что-то вспыхнуло и сразу погасло. Смерть, спасибо ей, взяла свое тихо и быстро, но куда смотрел Арно? Что видел, кого звал? Друга, коня, алую осеннюю звезду, саму осень? Здесь ничего нет или есть? Оранжевые глаза на мутных сероватых крыльях… Каштанница.
Век бабочек недолог, но человек порой уходит раньше. Вот только что был, а вот его уже и нет, а бабочка, на которую он мимоходом глянул, еще живет, что уж говорить о деревьях, городах, реках, армиях…
4
Ночь давно перевалила за половину, но Дени все еще был почти трезв. И отнюдь не потому, что лекарь настоятельно советовал помятому теньенту недельное воздержание, а сам теньент боялся опозориться перед генералом, если тот с рассветом рванет в погоню за «павлинами». От радости любые зароки летят к кошкам, а вести себя правильно ты, разумеется, начнешь – утром, послезавтра, через год, когда-нибудь… лишь бы не сейчас. Сейчас ты летишь, очень может быть, что верхом на глупости и прямиком к обрыву, но летишь. Колиньяру на пирушке, куда его таки затащили бывшие товарищи, не веселилось, а значит, и не пилось. Из-за Сэц-Лумэля, Кракла и сбежавшей троицы, которые словно бы толкались у накрытых столов и гадко подмигивали. Дескать, пьете и не знаете, с кем, а вас, если что, кого из пистолета в спину, кого без подмоги оставят… И все равно вокруг пили, как не в себя.
– За «Победителя дракона» над Паоной! – адъютант Ожери от избытка чувств аж на бочонок вскочил. – Вырвем «павлину» хвост!
– А дриксенских «гусей» – подхватил штабной порученец, – на вертел!
– Успеется, господа… Сейчас пьем за нашего командующего!
– Которого?
– За обоих.
– Смотри-ка, выкрутился…
– Здоровье маршала Манрика и генерала Алва!
– Савиньяка забыли…
– За него отдельно!..
– Вот! И пусть Дени скажет…
Дени бы сказал. Такое, после чего хватаются за шпаги, но теньент был слишком трезв и к, тому же, сам был из этой корзины. Если ты не трус, не дезертир, не перебежчик, то почему ждешь подлости от недавних сослуживцев? А ведь ждешь.
– Дени, а ну давай сюда! Быстро!
– Да, нам нужен тост!
– Немедленно…
– Какой-то он подозрительно трезвый…
– Господа, этот Колиньяр мне вообще подозрителен! Уже четвертый час…
– А ну лезь на бочку, мы ждем!