Страх. Детектив на один вечер

– Нет, я приехала одна. Хочу побыть в покое.

Пани Тылова замолчала с огорченным видом, отметив про себя раздраженный тон Веры и явно приняв его на свой счет. К счастью, неприятная пауза прервалась, когда в дверях показался пан Тыл, который проводил дни, разливая керосин из бочки по канистрам и перебирая в подвале картошку – к другой работе, по мнению жены, он был непригоден. Его лицо тоже расплылось в улыбке, когда он увидел Веру. «Наверное, это они в предчувствии хорошей торговли», ни к селу ни к городу подумалось ей.

– Какие гости! – произнес он точно таким же тоном, что и его жена минутой раньше. И добавил: – А пан капитан тоже в отпуске? Это хорошо, очень хорошо. Теперь у нас в лесу такая красота!

– Нет, я одна, – лаконично повторила Вера. Не давая супругам возможности свернуть разговор на неприятное, она достала из кармана список и стала заказывать покупки. После того, как дела были закончены, пан Тыл, укладывая продукты в большую картонную коробку, довольно кивнул:

– Ну, судя по всему, вы пробудете у нас долго. Значит, пан капитан приедет на выходные?

– Да, думаю, приедет. Может быть, – солгала Вера, чувствуя, что краска вот-вот снова бросится ей в лицо. Бог знает, почему ей оказалось вдруг так тяжело говорить об этом. Ведь достаточно всего нескольких слов: «Нет, мы не живем вместе, мы уже много лет не живем вместе».

– Недавно я проезжал мимо Дателова, – сказал пан Тыл, когда нес за ней коробку к машине. – Знаете, я едва узнал те места. Раньше там было так красиво, чисто…

– У моего мужа теперь нет времени заниматься домом, – сказала Вера тактично, но твердо. – И у меня, по правде говоря, тоже. Спасибо вам. Я еще приеду, когда кончатся продукты. Или позвоню. У нас теперь телефон.

«У нас». Зачем все время эта ложь, зачем создавать ненужные иллюзии? Словно бы в разводе до сих пор есть что-то постыдное… Ей не за что стыдиться – в конце концов, ведь не все замужества должны быть счастливыми?

Она помахала пану Тылу рукой на прощание и села в машину. Тот стоял на крыльце магазина, когда она завела мотор, развернулась и выехала на дорогу. И до самого поворота Вера видела в зеркальце заднего вида его приземистую, коренастую фигуру.

Когда она вернулась, в доме было уже довольно тепло. Она внесла коробку в кухню и заполнила продуктами почти весь холодильник. У нее опять появилось чувство безопасности – словно в осажденной крепости, подумала она и усмехнулась слову «осажденная». Вряд ли это могло случиться, гостей она не ждала, да и откуда им тут было взяться? Кто знает о месте ее пребывания, где она собирается остаться в абсолютном покое: обдумать свое положение, продолжать работать, есть, спать, ходить на прогулки… Короче говоря, воплотить мечту каждого писателя: запереться в пустом доме, наедине со своими мыслями и с тем, что – в лучшем случае – удастся запечатлеть на бумаге. Редко какому автору подворачивается такая возможность: оторваться от мира и посвятить себя работе. Сколько их вынуждено долгие годы считаться с бедностью, неустроенностью, шумными семейными заботами, детским плачем в ночи, сколько их вынуждено зарабатывать тяжким трудом себе на пропитание, не забывая при этом о своих родных, ближних и соседях!

Она приготовила импровизированный обед – омлет с ветчиной и помидорами – самое простое, что пришло в голову, и неторопливо ела, вспоминая, как всегда ненавидела одинокие трапезы. Потом сварила кофе и закурила – первую сигарету за день, – положила в камин в гостиной газету, на нее ворох щепок и палочек, а на них – тонкие поленца и развела огонь. Затем принесла кофе к камину и, попивая его и наблюдая за дымом сигареты, струящимся к потолку, против своей воли начинала осознавать, что одиночество, пусть выстраданное и долгожданное, не так уж прекрасно, как казалось. Одиночество несет в себе зародыш скуки, а Вера ненавидела скуку, и, по правде говоря, никогда не умела составлять компанию самой себе.

Ее охватило непонятное беспокойство, и она снова стала бродить по дому, пока не дошла до запертой «мастерской», толстые каменные стены которой были холодны как лед. Мастерская использовалась только летом как спальня для гостей, там стояли две раскладных кровати и с незапамятных времен два самых настоящих ткацких станка: один большой, второй поменьше. На меньшем даже осталась ее работа: интересно, сколько времени прошло с тех пор, как она ее бросила? Над основой изрядно потрудились мыши: нити беспомощно свисали к полу. Она села на табурет у станка и несколько раз толкнула челнок. Стук станка почему-то вызвал в ней тревогу, она встала и поспешно вернулась в гостиную, как раз в ту минуту, когда огонь в камине погас, оставив после себя только чуть теплую стенку и слабый пряный аромат горелой сосны.

Вера выпила еще чашку кофе и в задумчивости выкурила вторую сигарету, а потом села к машинке и вложила в нее первый лист бумаги. Затем открыла папку с черновиками и попыталась сосредоточиться. В конце концов, начинать придется так или иначе, так почему бы не сделать это теперь?

Однако работа у нее не пошла, и она снова принялась, уже слегка раздраженно, бродить туда и сюда, переходя из комнаты в комнату, в гостиную и обратно в кухню. Чтобы немного отвлечься, она застелила постель чистым бельем и осмотрелась вокруг – что бы еще сделать?

Несколько сонных мух уже успели выползти из своих укрытий, одна из них запуталась в старой паутине и теперь беспомощно жужжала, болтая лапками. При ее виде Веру затошнило. Она быстро потянулась к газете, свернула ее в трубку и ударила, почти не глядя. Со второй попытки она попала и с брезгливым видом смахнула мертвое насекомое в корзину. При этом она успела заметить свое отражение в зеркале на стене. Перекошенное гримасой бледное лицо без следа косметики, спутанные волосы и морщины на лбу и у переносицы. «Несравненная Вера Клаусова», саркастически припомнила она чьи-то слова.

Она снова посмотрела на себя в зеркало, на этот раз ее лицо показалось ей куда более приятным. Отбросила прядь волос со лба и подумала, что всему виной неправильное освещение. В таком свете любая красавица будет выглядеть старой ведьмой. Вздохнув, она отвернулась. Раньше она любила смотреться в зеркала, теперь же скорее избегала этого.

На дворе поднялся ветер, и первый легкий порыв потряс оконную раму, словно ребенок, играя, нечаянно коснулся ее рукой. Высокие ели у ворот сердито зашумели, небо быстро темнело. Лужайка напротив утонула в туманной мгле. Осенний вечер. Такой вечер хорошо провести у камина с бокалом горячего красного вина в одной руке и романом Стивена Кинга – в другой.

Но только не в одиночестве. Тогда уж лучше забраться в постель, погасить свет и спать до самого утра, а утром проснуться свежей и набравшейся новых сил.

В доме стояла тишина, нигде не было слышно ни шепота, ни стука, ни других таинственных звуков. Только слабое звяканье стекла в оконной раме, да все усиливающийся шум ветра в кронах деревьев за окном. Все, как полагается.

Тем не менее, прежде, чем погасить свет, Вера надела теплый халат и туфли и еще раз обошла весь нижний этаж, чтобы убедиться, что все окна и двери надежно закрыты и заперты на крючки и засовы. Потом поднялась по недостроенной лестнице в тихую мансарду и направилась в спальню.

Там, под косым потолком, оклеенным розовыми обоями, царило умиротворение, долгожданный покой. Вера легла в постель, вытянувшись во весь рост, и выкурила последнюю сигарету. Потом погасила ночник, перевернулась на бок и уснула.

Глава 2

Пробудилась она от странного звука и первое время не могла сообразить, откуда он исходит. Еще несколько минут она лежала в полудреме, равнодушно прислушиваясь к мерному рокоту, похожему на шум горной лавины.

В окно пробивалось хмурое серое утро, растекаясь по полу, словно лужа грязной воды. Ветер за ночь усилился и превратился в шторм, набирающий силу.

Вера натянула одеяло до подбородка и сонно мигала, всматриваясь в окно, под которым утренний свет обнаружил еще две полумертвые мухи. Одна из них упала на спину в лужицу воды, скопившейся на подоконнике под влажным стеклом, и вертелась на месте, жужжа крыльями, вторая ковыляла рядом, бессильно волоча за собой одно крыло. Зрелище было невыносимым. Вера закрыла глаза и с отвращением отвернулась к стене, чувствуя себя совершенно беспомощной. Сколько еще эти насекомые будут отравлять ее покой?

Жужжанье мух, казалось, заглушало даже вой ветра. Быстрым движением руки она включила приемник на тумбочке у кровати, чтобы перебить несносный звук. В комнату ворвалась музыка, в которой потонуло все остальное. Монотонная, однообразная, словно космическая, время от времени прерываемая чем-то, что при большом желании можно было определить как человеческий голос, бессвязно выкрикивающий что-то за звуковым барьером барабанов и труб. Сумасшедшая музыка взбесившихся роботов. Симфония с того света.

Было еще довольно рано, чтобы вставать, но и достаточно поздно, чтобы снова заснуть, да и чересчур светло. Вера приподнялась на подушке, механическими движениями достала из пачки сигарету, закурила и вновь прислушалась к музыке, не имеющей ни начала, ни конца, словно грохот бездушных, мертвых машин. «Интересно, кто сочиняет такое?» подумала она раздраженно. Кто это играет, кто слушает, кому это может нравиться?

Издав последний пронзительный вопль, транзистор замолк, и в комнате воцарилась тишина. Вера выключила радио, погасила окурок в пепельнице и высунула из-под одеяла босые ноги. Подошвы на холодном полу сразу закоченели. В спальне было довольно холодно, за окном бушевал ветер, казалось, обрушиваясь на дом со всех сторон одновременно, пролетал мимо, взметая сухую листву, свистел по коньку крыши и улетал к опушке. Время от времени что-то мерно стучало в стену, наверное, плохо прикрытый ставень или отросший сук яблони.

Вера одевалась медленно, как бы нехотя. В свете осеннего утра планы о спокойной жизни в деревне показались ей смешными, почти детскими. Неужели было не ясно, что нельзя убежать от самого себя, что все, от чего хочется избавиться, продолжает тащиться рядом, не отставая ни на шаг?

Она хочет написать книгу, которая пока существует только в виде неясных представлений в ее душе. Сделать из ничего «нечто», запечатлеть придуманные ею образы на листе чистой бумаги. Вымышленные персонажи, вымышленные судьбы, вымышленная жизнь и вымышленная смерть. Писать книгу, подумалось ей, все равно, что рожать ребенка: когда чем больше проникаешь в суть дела, в которое вкладываешь все силы, когда начинаются родовые схватки – надо что-то делать, пережить, суметь превозмочь себя, совершить, казалось бы, невозможное.

И нет другого выхода, идет ли речь о ребенке или о книге – они должны в конце концов появиться на свет.

Она спустилась в кухню и сварила крепкий кофе. Внизу было еще холоднее, и она решила растопить плиту. Дым повалил сквозь все щели, как всегда, пока труба была холодной. Кашляя, она отворила окно и выпустила его наружу. Ветер рванул створку на себя, и Вере пришлось напрячь все силы, чтобы снова ее закрыть.

Она заметила, что буря повалила несколько деревьев на опушке, и теперь их корни вздымались к небу, словно руки в патетическом порыве. Тонкие деревья с большими кронами – такие первыми падают под ударами стихии.

Вера взяла с собой приемник и включила его, чтобы послушать сводку погоды. Вряд ли буря усилится, подумала она. Несколько деревьев она, правда, вывернула, но, может, не перейдет в ураган, не такой уж редкий в октябре, который срывает крыши, опрокидывает машины и вздувает воду в реках?

Утренний выпуск новостей сообщал об усилении ветра по всей южной Чехии, местами до силы шторма. В кухне было довольно холодно, хотя электрический радиатор был включен на полную мощность. Старый дом был весь в щелях, и от стен, особенно в углах, изрядно тянуло холодом. У Станды так и не поднялась рука обшить двухсотлетние дубовые бревна досками изнутри и снаружи, и он ограничился тем, что законопатил щели дегтем и мхом, который сам натаскал с болота и высушил на лужайке перед домом. Спальня под крышей была устроена недавно, поэтому ее сумели изолировать куда лучше.

Вере стало ясно, что, если буря не утихнет, ей придется топить и в кухне, и в гостиной практически целый день, иначе она попросту замерзнет. Дров, впрочем, в доме было вполне достаточно; Станда каждый раз обильно пополнял запасы поленьев и щепы. Теперь ей оставалось только подождать, пока дымоход не прогреется как следует. Потом плита сама дымить перестанет – это она хорошо знала по опыту.

Выждав минуту, она развела огонь снова. Старые газеты она разодрала на узкие полоски, на них наровняла щепки, а сверху разложила тонкие аккуратные поленья. Огонь охотно вспыхнул, бумага сгорела и подожгла сухое дерево, однако в ту же минуту плита опять немилосердно задымила, и Вера со слезящимися глазами снова подскочила к окну, чтобы выпустить дым. Потом раздраженно захлопнула за собой дверь и направилась в кабинет.

Ветер усилился и дико завывал в трубе. «Как духи, прячущиеся в дымоходе вместе с ведьмами и домовыми», подумала она. Снаружи время от времени доносился глухой стук. Наверное, это падали яблоки, которые там и сям еще висели на деревьях.

Вера решила больше не обращать внимания на бурю. В конце концов, выбирать не приходится: справиться с ней не в ее силах, остается терпеливо дожидаться ее конца.

Она села за стол и попыталась начать работу. У нее пока что было всего две-три страницы набросков сюжета. Роман повествовал о девочке-сироте, полумертвой от страха, которая ищет защиты у взрослых, но каждый раз находит разочарование: никто ей не верит, когда она рассказывает, что видела и знает. Никто, ни единая душа – пока, наконец, не станет слишком поздно.

Собственно, канва сюжета давно сложилась у Веры в голове. Но теперь, когда она осталась один на один, готовая перенести его на бумагу, когда вложила в машинку первые страницы, вся решимость вдруг оставила ее. Работа показалось ей такой же несбыточным делом, как поймать порыв ветра в лесу или вспомнить обрывочный сон. Канва исчезла, рассыпалась, разорвалась в клочья, словно пелена тумана поутру. Главная идея романа теперь представлялась пустой и надуманной: кому может быть интересна какая-то чужая девочка, кто поверит ее чувствам, кто будет сочувствовать ей?

Вера раз в десятый перечитала свои заметки и, наконец, медленно, с усилием, приступила к работе. Слова, тяжелые и бессвязные, одно за одним ложились на чистый лист бумаги. Неуверенные фразы, отражающие такие же неубедительные мысли. Впрочем, начало всегда было для нее самым нелегким.

Она с большим трудом напечатала две страницы, работа шла тяжело и медленно. Ей стало холодно, и она вспомнила об открытом окне на кухне. Дым, конечно, давно рассеялся, но и огонь в плите успел погаснуть. Стуча зубами от холода, она подошла к серванту, куда поставила несколько бутылок красного вина, купленного накануне, достала одну из них и откупорила. Пить в одиночестве ей всегда было противно, казалось, одна мысль об этом означает начало разложения, упадка и конца, но теперь, именно сегодня, она чувствовала, что выпить просто необходимо.

Она налила вина в медный котелок, на глаз добавила сахара, молотой гвоздики и корицы и поставила на газовую плитку в углу кухни. Горячее вино успокаивает и согревает, она это знала. Потом перелила обжигающий напиток в глиняную кружку и, медленно отпивая сладкую, чуть терпкую жидкость, ощущала, как по всему телу разливается тепло и приятная слабость. Рев бури и холодный осенний свет уже не так действовали на нервы.

Допив вино и в третий раз затопив плиту, на этот раз, кажется, успешно, она снова перешла в кабинет и заставила себя приняться за работу. Допечатав страницу до конца, она вытащила лист, перечитала, смяла его и начала сначала. Медленно продвигаясь вперед, перечеркивая, исправляя, переписывая, она все же ухитрилась придать хотя бы внешнее правдоподобие началу своего романа.

Проснулась она рано, гораздо раньше, чем обычно, и чувствовала себя невыспавшейся. Но теперь, после того, как выпила второй стакан импровизированного грога, она казалась себе вполне умиротворенной и довольной собой и своей работой.

Бросив мимолетный взгляд на часы, она с изумлением увидела, что на них всего половина двенадцатого. Время словно остановилось. Господи, неужели и остальные дни будут тянуться так же бесконечно?!

В этот момент ее внимание привлек какой-то новый звук – больше всего он походил на стук в дверь. Вера вздрогнула всем телом и тут же почувствовала, что все ее спокойствие и умиротворение было напускным. Что даже несмотря на выпитое вино она по-прежнему ужасно боится. Стук повторился, уже сильнее, и Вера отважилась встать и бросить короткий, нервный взгляд в окно кухни. У калитки под елями стояла незнакомая маленькая машина.

Кто может ее разыскивать? Ведь никто не знает, что она тут. Кроме Станды, конечно. Но эта машина точно не его.