Шведская семья Ивановых

– Но я ведь люблю вас… Я все равно за вами приду… Потом приду… Я вас все равно не оставлю…

– Иди, Валь. Иди… – тихо проговорила Настя, опуская голову. – Вещи твои я потом соберу… Позвоню тебе, когда можно будет забрать. Иди…

Когда в прихожей за ним захлопнулась дверь, они втроем вздрогнули почти в унисон. Девчонки обняли ее с двух сторон, а она гладила их по волосам, по плечам, по рукам… И плакала, и бормотала сквозь слезы:

– Спасибо… Спасибо, мои родные… Я вас очень люблю, вы самые мои родные, вы мои дочки милые… Спасибо, спасибо…

– Ничего, мам, он еще пожалеет, что обидел тебя… Он еще вернется и будет прощения просить, вот увидишь! Все будет хорошо, мам… – тихо шептала ей на ухо Олька.

– А хочешь, мам, мы тебе сейчас покажем наш сольный танец? Увидишь, как у нас классно получается! – весело спросила Полька.

– Да какой танец, у тебя же нога…

– Ну, Олька одна покажет! Тебе сразу лучше станет, там такая музыка быстрая и веселая, это же «семь сорок»! Олька, врубай музыку! Танцуй, Олька! Танцуй!

* * *

Лара отпила глоток вина, переключила телевизор с одного канала на другой. Опять ерунда какая-то… Да что же эти телевизионщики так плохо работают, что даже ничего интересного придумать не могут для воскресного вечера? Ведь совсем нечего смотреть! В одной программе про «умное» шпарят, в другой – про политику… Можно, конечно, романтический слезливый сериал посмотреть, но ведь надоело уже! У нее в жизни сейчас тоже романтика происходит, не хуже сериальной. И поплакать есть над чем. Она ведь не хуже той самой сериальной героини вляпалась в отношения с женатым, теперь злится… Попробуй-ка заставить его перешагнуть через выдуманную им же самим порядочность! Подумаешь, не может он жену бросить, ради детей должен жить… Дети-то ведь его, между прочим! Взял их в охапку и ушел! И порядочность свою сохранил, при нем бы осталась! А жена… Жена переживет как-нибудь, что ж. Не первая она и не последняя, которая в этой ситуации оказалась.

О, а вот и он звонит… Соскучиться успел, значит… Хотя и расстались всего пару часов назад!

– Да, Валечка… Я слушаю тебя, милый… – проворковала она нежно в телефон, успев выключить телевизор.

– Лара, я еду к тебе. Я так решил… Я поговорил с Настей, мы расстались. Я еду к тебе, Лара!

– Погоди, милый… Я не поняла… Ты что, ушел из семьи?!

– Ну да… Ты же сама этого хотела. Мы будем теперь всегда вместе, Лара.

– А дети? Ты с детьми едешь?

– Нет… Они остались с Настей. Пока… Я их потом заберу. Им же привыкнуть как-то надо к тому, что все изменилось… Потом я обязательно их заберу…

– Да, милый, да! Заберешь, конечно! Я жду тебя, милый… И будь осторожен за рулем, умоляю тебя! Представляю, в каком ты состоянии сейчас… Тебе ведь нелегко разговор с женой дался?

– Не то слово, Лара… Не то слово…

– Держись, милый! Представь, что я рядом, держу тебя за руку… Ну все, не буду больше отвлекать разговорами, просто буду тебя ждать… Как я счастлива сейчас, если б ты знал, как я счастлива!

Лара нажала на кнопку отбоя, вздохнула легко. Вот и все! Конец домашней скуке! Теперь она не будет одна-одинешенька в этом большом доме… Доме, который пугает ее по ночам, в котором так неприютно холодна бывает кровать в спальне на втором этаже… Жизнь начинается сначала, и это прекрасно, и дом пусть оживает! Хватить ей вдовствовать, давно пора…

Она подскочила с дивана, подошла к камину, где стояла в рамке фотография покойного мужа. Даже на фотографии глаза у него сердитые. И лицо будто недовольное, надменное слегка. Дряблые щеки, залысины, мешки под глазами.

– Я замуж выхожу, Павел! – торжествующе обратилась она к фотографии. – Наконец-то выхожу замуж, ты слышишь? И не смотри на меня так… Я очень хочу быть счастливой, я не хочу жить одна!

На миг показалось, что покойный муж на фотографии еще больше нахмурился, поджал губы. Даже немного жутко стало, но Лара взяла себя в руки, задорно тряхнула черными кудряшками и даже подбоченилась слегка, весело выговаривая:

– Нет, а ты как думал, а? Что я остаток жизни буду вот так сидеть в твоем большом доме и телевизор смотреть? В свои тридцать пять – и только телевизор? Ты этого хотел, да? Серьезно? Ну, знаешь… Не будет этого, извини… А если не хочешь на мою новую жизнь смотреть, то и не смотри, я ж тебя не заставляю!

Схватив фотографию в руки, она лихорадочно огляделась, рыская глазами по гостиной: куда бы спрятать? А, вот, можно в шкаф… На полку… Подальше вглубь пропихнуть, подальше… Чтобы забыть про эту фотографию совсем, чтобы на глаза не попадалась! И чтобы новой жизни не препятствовала…

Нет больше одиночества, все! Враз кончилось! Два года в этом одиночестве прожила… Хватит, хватит!

Хотя, если рассуждать честно, это одиночество было не хуже, чем прежняя замужняя жизнь. Мерзкая замужняя жизнь… Да если подумать, разве это можно было назвать жизнью? Ведь шла в спальню все замужние годы как на голгофу… Даже рядом с Павлом ложиться было противно, если на то пошло! А уж остальное терпеть… Все эти его покушения на исполнение супружеского долга… Фу, не надо вспоминать, не надо! Зачем такой счастливый момент портить? Сейчас Валя приедет, и начнется новая жизнь…

По отношению к Павлу были у нее совестливые обязательства, этого нельзя отрицать. Как-никак, а он очень ее любил. Как мог, как умел. Но и радоваться особо этому не будешь, правда? Разница-то в возрасте – ого-го! Ей еще и восемнадцати не исполнилось, когда он ее приглядел. А ему было почти шестьдесят…

Она тогда курсы парикмахеров закончила, только-только на работу устроилась и стричь-то не умела толком. Да и вообще… Не нравилось ей это занятие. Ну что такое – парикмахер? Это ж сколько времени вкалывать надо, чтобы хоть какую-то карьеру сделать? Редко у кого получается, чтобы на этом поприще расцвести как достойная личность. Чтобы свой салон был, чтоб деньги неплохие выручать… Еще и мама все время свои грустные заунывные песни ей в ухо пела:

– Ой, Ларка, Ларка… Ничего ведь путного из тебя не получилось, с какой стороны ни глянь… Школу кое-как закончила, способности к учебе никаковские. Ни ростом не вышла, ни статью… Одно только богатство и есть что мордашка смазливая. От отца-гулены тебе достались и кудряшки черные, и глаза зеленые, кобелиные. А больше и нет в тебе ничего…

– Мам… Ну ты скажешь тоже – глаза кобелиные…

– А какие еще? Такие глаза только для этих дел и годятся. Так смотрят, будто в себя втягивают, засасывают. Уж ты мне-то не рассказывай, я знаю, о чем говорю! Сама в эти кобелиные глаза провалилась когда-то. И что теперь имею? Твой папочка-кобель пропал, как и не было, а я тебя одна всю жизнь ращу… Своей жизнью и не жила почти, сама ведь знаешь. Только для тебя и старалась.

– Да я все понимаю, мам… Понимаю, как тебе трудно было. Просто мне выражение это не нравится – глаза кобелиные… Как-то оскорбительно даже звучит…

– Ну да, согласна. Но если я их другим словом назову, к женскому роду более подходящим… Совсем уж нехорошо получится, согласись. Не могу ж я так выражаться, я женщина вообще-то культурная. Да еще по отношению к своей родной кровиночке… Но если хочешь, то могу и как есть проговорить! У меня не задержится!

– Да поняла я, поняла, мам, какое ты слово хотела сказать! Не надо, мам, ладно? Оставь при себе… Тем более мне мои глаза нравятся! Но по большому счету ты права, в общем… Сама знаешь, как все парни за мной в школе бегали! А я – ни с кем… Я своего дождусь, который… Который мне все в жизни даст… Уж я своего не упущу, вот увидишь!

– А вот это правильно, дочка! Одобряю! Иначе как ты в жизни чего-то добьешься? Так и простоишь у своего парикмахерского кресла… Смотри не прогляди, когда в него нужный клиент сядет, не упусти удачу!

«Нужным клиентом» оказался Павел, хотя поначалу она его вовсе в этом качестве не рассматривала. Как-то по-другому ей представлялся этот самый «нужный клиент»… Не юным красавцем, конечно, но и не таким… Жизнью натруженным и неказистым.

Павел пригласил ее на свидание после третьего посещения парикмахерской. В дорогой ресторан повел, ухаживал за ней трепетно, в глаза глядел, а еще смущался, как мальчишка. Это выглядело очень забавно, конечно. Старый мужик, а смущается и краснеет! А еще руку целует, ныряя к ней неожиданно и посверкивая лысиной.

Потом он домой к себе ее пригласил. Большой оказался дом, богатый, она в таких и не бывала сроду! По сравнению с их с мамой однокомнатной квартиркой в панельной пятиэтажке – просто хоромы несусветные, сказка, дворец! Ну как тут устоишь, интересно? Тут и возраст кавалера уже не в счет, и наружность его печальная, и залысины… И мама опять на ухо гудит, никак остановиться не может:

– Не упусти свой шанс, не упусти! Будешь как сыр в масле кататься! На машине ездить, в дорогие платья наряжаться, о куске хлеба не думать… Да ты глянь только, какое он тебе колечко подарил! Там на один камушек тебе полгода работать надо, чужие затылки брить! Тут и думать даже нечего, Ларка… Такая нарядная жизнь тебя ждет… Он ведь уже предложение тебе сделал, надеюсь?

– Да, вроде сделал…

– Что значит – вроде?

– Да он как-то неопределенно сказал, знаешь… Мол, не смею вас просить быть хозяйкой в этом доме… Это предложение или нет, как ты считаешь?

– А черт его знает… Как оно у них, у богатых, все делается… Лучше ты его прямо спроси: когда же в загс пойдем? Скажи, что без росписи в загсе мать тебе не разрешит… Что она у тебя шибко строгая и правильная на этот счет!

– Так мне восемнадцать уже через две недели исполнится, мам! Какое еще разрешение надо у мамы спрашивать?

– Ну вот через две недели и пусть ведет тебя в загс! Уж сама думай тогда, как его к этому шагу подтолкнуть! Глаза-то свои кобелиные включай на полную мощность! Зря, что ли, они тебе от папочки в наследство достались? С паршивой овцы хоть шерсти клок…

Когда она сама заговорила с Павлом про загс, он чуть не задохнулся от счастья. Бормотал что-то невразумительное, глядя ей в глаза, нырял к ручке, словно заведенный. Совсем голову потерял, в общем. Зря она насчет загса волновалась… А как мама обрадовалась, это надо было видеть! Вся слезами насквозь облилась да руками прихлопывала, не умея словами выразить своего счастья.

Свадьба была в ресторане. Правда, белого платья и фаты у нее не было: Павел попросил учесть тот факт, что он мужчина в солидном возрасте, что должность у него заметная и в качестве жениха рядом с юной невестой смотреться будет нехорошо. Неправильно как-то. Но зато вместо наряда невесты она может выбрать себе любое платье! Пусть самое дорогое, до неприличия дорогое! Можно даже в Париж ненадолго сгонять, чтобы платье выбрать…

Париж! Она даже не поверила, когда он произнес это волшебное слово! Да что там говорить, она даже в самых смелых мыслях мечтать не могла о такой возможности! Сказочное счастье – Париж… Правда, отправилась она туда вместе с его пожилой родственницей Антониной, Павел свою должность не мог оставить, очень был занят. А ей было все равно в общем… Пусть будет Антонина. Хотя она чувствовала, что эта самая родственница ненавидит ее всем сердцем. Еще бы! Такая юная претендентка на наследство Павла появилась… Но Павел попросил, и Антонина поехала. А куда ей было деваться? Возражать – значит, отношения портить. А испортишь отношения – от кормушки отодвинут. Потому и пришлось этой самой Антонине играть в доброжелательность, пока по парижским бутикам с ней гуляла. А потом, в своем гостиничном номере, злостью обтекать…