Знак Нефертити

Хотела ответить, да только рукой махнула. Спустилась по лестнице на первый этаж, забрала из гардероба куртку. Мыслей в голове никаких не было – ни досадливых, ни испуганных. Вялость в голове была пустая, бесформенная. Одураченная какая-то вялость. Скорей, скорей на улицу, на свежий воздух...

Он и в самом деле показался весьма свежим, городской воздух поздней осени, насквозь пропитанный дождями и прелью, и запахом скорого снега. Вздохнулось сразу легко, и ушла из головы вялость, сменившись оптимистической покорностью перед обстоятельствами – ну, завтра, так завтра. Черт с ним, с Козловым. Сходит она утром в тридцать пятый кабинет, вечером получит свой штампик... Правда, было в этой оптимистической покорности одно довольно неприятное звено – завтра с утра надо снова отпрашиваться у Остапенко, объяснять что-то... Нет, не про маммографию в цокольном этаже с девяти до одиннадцати, конечно же! Что-нибудь другое нужно придумать. И для кадровички Ларионовой тоже...

А впрочем, чего уж себя обманывать – бился среди этих мыслей маленький хвостик-страшок. Даже не бился, а пошевеливался чуткой ящеркой, щекотал хвостом по сердцу. И когда в кресле у парикмахерши Светы сидела, и потом, когда к маникюрше Оксане за стол перебралась. Оксана та еще говорунья – щебетала что-то о недавней поездке в Турцию, сетовала на плохую погоду... Она сидела с вежливым лицом, улыбалась, кивала головой, делала вид, что слушает. А мыслями возвращалась к нему, к молодому Козлову...

Нет, это понятно, что он молодой. В том смысле, что никакого опыта в своей медицинской специфике заработать не успел. Да и вообще... Может, он каждую пациентку на эту самую маммографию отправляет! Хотя нет, не каждую... Если судить по их департаменту, все пробежали по врачам за один день, о чем и доложили благополучно кадровичке Ларионовой...

Страшок внутри снова зашевелился, и палец в Оксаниной ладони дернулся сам по себе, непроизвольно. Оксана подняла на нее испуганные глаза:

– Что? Я вам больно сделала, да? Извините...

– Нет, Оксаночка, все в порядке. Продолжай.

– А, ну да... Так вот, я мужу и говорю – никогда больше в этот отель не поеду, здесь даже бассейна с подогретой водой нет! А он мне отвечает – ну и что, зато путевки дешевле... Ему без разницы – есть бассейн или нет! Ему главное, чтобы в баре виски неразбавленный был...

Голос Оксаны снова потек ровным ручейком, размылся, уплыл куда-то. А страшок-ящерка, наоборот, встал на лапки, поднял голову с глазами-бусинками, шевельнул хвостом. Конечно, можно напрячься, мысленно топнуть ногой, чтоб исчез... Да только не так это просто, как оказалось. Вместо топанья полезло вдруг в голову всякое... Например, как часто по телевизору талдычат о необходимости посещения врачей-маммологов, о раннем выявлении проблемы, о самоконтроле... А еще – что программы всякие пишут, и консультации проводят бесплатно, и центры создают. И она, бывало, вот так слушала в телевизоре какого-нибудь чиновника от медицины, и, черт возьми, даже гордостью за родное отечество проникалась – ишь, как верхи насобачились за бабским здоровьем следить, молодцы! Нет, оно и правда приятно гордостью проникаться – за кого-то. И радоваться решению женских проблем – чьих-то. А саму себя представить крупицей «здоровья нации», выходит, слабо... Сидит и сидит камнем внутри неколебимая уверенность, что с ней никогда ничего подобного... Этот, мол, колокол по другим звонит...

– ...Фуксия уже не в тренде, это в прошлый сезон по фуксии все с ума сходили... – ворвался в мысли журчащий Оксанин голосок. Подняла голову, глянула на нее удивленно:

– Что?

– Я спрашиваю, каким лаком ногти покрывать... Вот у меня тут красный, розовый, бежевый...

– А... Да мне все равно, Оксаночка. Ну, давайте бежевый.

Все! Больше не будет ни о чем таком думать! Вон, лучше за ловкими Оксаночкиными ручонками наблюдать, за кисточкой с бежевым лаком, за возникающей на глазах ухоженной красотой. Все-таки ухоженные руки – не малая часть женской жизни. Как-то поувереннее себя сразу чувствуешь... Все, все! Больше не думать!

И получилось. Ящерка испугалась, скрылась в гнезде подсознания, уступила место обыденным заботам. Надо еще в супермаркет заскочить, в доме холодильник совсем пустой... Да, еще химчистка! И Остапенко нужно позвонить, отпроситься на утро. Сказать, что сантехник утром придет... Или еще что-нибудь такое придумать, отвлеченно-бытовое.

Утром бежала в поликлинику, как партизан на задание – поезд взорвать. Не хочет партизан его взрывать, а надо. И настроение было соответствующее – немного пришибленное. Сам бомбу подложишь, сам от взрыва и погибнешь... В себя только потом пришла, уже на работе. Глянула в справку, которую вчера новенькая Ксения Максимовна для Остапенко наворотила, глаза от ужаса на лоб полезли... Нет, чему их в нынешних институтах учат? Элементарных вещей не знают – где мухи, а где котлеты... Все, все надо переделывать, и пусть эта Ксения Максимовна притухнет за своим компьютером и не высовывается даже!

– Ань, привет... – заглянула в дверь Таня Васильчук, подруга-приятельница из отдела экспертизы. – Может, чаю попьем?

– Нет, Тань, не могу пока... Мне тут работу подкинули – часа на два! – выразительно указала глазами в сторону монитора, за которым пряталась Ксения Максимовна.

– Ну, понятно... – в тон ей сочувственно произнесла Таня. – Ладно, работай, чего уж теперь делать, доля наша такая – все на себе тащить... А ты завтра в бассейн идешь, Ань?

– А что, завтра уже суббота?

– Ну, ты даешь... Ничего себе, заработалась... Сегодня к твоему сведению пятница, короткий день, до пяти!

– Ой, точно! Сегодня же до пяти! – вспомнила она радостно, – а мне как раз надо пораньше...

– А куда тебе надо?

– Да так... По одному делу.

– Понятно. Так в бассейн завтра идешь или нет? Ты уже три субботы пропустила, абонемент пропадает! Смотри, больше не дадут, лишат халявного удовольствия!

– Не знаю, Тань. Может, и пойду. А может, и нет... Не знаю.

– Ладно, я позже зайду, работай...

Так им и не удалось попить чаю в этот день. Работы навалилось – пропасть. И всем срочно, и всем подай... Вроде и народу в отделе много, а работать некому! Сплошь одни Ксении Максимовны, только постарше да понаглее...

Все, пять часов. Пусть срочные бумаги несделанными остаются, надо бежать. Хорошо, хоть у Остапенко отпрашиваться не пришлось, и впрямь забыла, что пятница – короткий день.

Кушетка у кабинета Козлова Г.Г. оказалась пустой. Никого. Постучала в дверь, заглянула...

– Да, заходите! – поднял он от бумаг сосредоточенное лицо. – Присаживайтесь, я сейчас... Вы ведь у нас Лесникова, да?

– Да. Я Лесникова. Анна Васильевна.

– Так, Лесникова, значит... Погодите...

Он шустро принялся перебирать серые плотные конверты, кучкой устроившиеся на углу стола. Вытянул один, глянул в его нутро, хмыкнул озадаченно, побарабанил пальцами по столу. Потом снова потянулся руками к конвертам, вытянул еще один, близоруко поднес к глазам.

– А, вот... Вот ваши результаты обследования, Анна Васильевна, я их уже смотрел... Ну что ж, Анна Васильевна...

Потер маленькие ручки одну об другую, издав сухой неприятный звук. Почему-то у нее от этого звука мороз по коже пошел и задрожало внутри лихорадкою, подкатило к горлу нервным спазмом.

– Ну? И как? Нормальные у меня результаты?

Странно, а голос получился бодреньким, даже слегка насмешливым. Но как будто это и не ее голос был, а чужой, на пару тонов выше.

– Нет, Анна Васильевна. Я вам прямо скажу – плохие у вас результаты. И даже больше того – очень плохие. Я сейчас вам направление в тридцать четвертую больницу выпишу...

– Погодите, погодите! Что значит – очень плохие? Вы можете мне как-то по-человечески... Я же не понимаю ничего...

– Вам в больнице все объяснят, Анна Васильевна.

– А вы? Вы что, не можете?

– Я... Ну, в общем... Понимаете, по одной только маммографии нельзя сказать определенно... Дополнительное обследование требуется. В больнице вам его и проведут. Значит, вы прямо в понедельник по направлению...

– В какой понедельник? Уже в следующий, что ли? Вот этот, который будет? Через два дня?

– Ну да... А что? Чем быстрее, тем лучше. Со сроками лучше не затягивать, Анна Васильевна.

Сказал – и шмыгнул глазенками куда-то в сторону. Потом вверх посмотрел, на плафон, затем опять на нее.

Сглотнула нервно, пропихивая внутрь липкий страшок-раздражение. Почувствовала, как вместе с длинным вдохом зреет внутри ярость – так бы и прихлопнула этого мямлю с его бегающими глазками! Не врач, а записная кокетка – глазками он, смотри-ка, в угол – вверх – на предмет! Нет уж, дорогой, ты мне сейчас все, как есть, скажешь, не надо мне тут...

– Простите, доктор... Как вас по имени-отчеству?

– Геннадий Григорьевич... – услужливо согнул он шею в кивке.

– Ага. Очень приятно. Так вот, Геннадий Григорьевич... Или вы мне прямо сейчас все обстоятельно про мою проблему разъясняете, или я немедленно отправляюсь к главврачу.